Миазмы. Трактат о сопротивлении материалов - Флавиус Арделян

встречал в Альрауне биварцев.

– Похоже, славное местечко, – проговорил рассказчик. – Может, я однажды туда наведаюсь.

Мужчина сказал:

– Того места, о котором я тебе поведал, больше не существует. На его месте валяется труп. Лежит и источает смрад на три стороны света, заявляя о себе. Бивара уже не та, что прежде; души людские охватила такая сильная печаль, что некоторые перестали разговаривать, и вместе с их языком умерли и их улицы, зримые лишь в определенном свете. Когда по ним идешь, чувствуешь, что движешься по единственной улице, а не по трем сразу. А по единственной улице можно пройтись где угодно, и ради этого не обязательно отправляться в Бивару.

Мужчина встал. Положил руку Алеку на плечо и сказал, что чувствует его печаль – и в этом мире печаль чувствует себя как дома.

– Иногда в эти последние дни – а они последние, как подсказывает чутье – мне хочется, чтобы мы все заснули и никогда не просыпались. Пусть наступит покой на Ступне Тапала, пусть стихнут все звуки. Я смотрел на тех спящих девиц и спрашивал себя – знаешь, о чем? Я спрашивал себя, вдруг они правы, а мы ошибаемся. Вдруг они не спят, а на самом деле проснулись и откуда-то глядят на нас, мы же как раз спим. Может быть… – Мужчина вздохнул. – Может быть, нам повезло, и нас вовремя разрежут, вскроют, вывернут потроха, выпустят черную желчь, избавят от печали. Да, я бы хотел, чтобы мы все уснули, и мне трудно простить самого себя за такое желание.

Алеку вздрогнул: что это за мир такой, где все спят и никто больше не рассказывает истории?

– Я не могу тебе помочь, – холодно проговорил писатель. – И простить тебя не в силах.

– Знаю, знаю, – ответил мужчина. – Время еще придет.

И он двинулся прочь. Алеку остался сидеть, свесив ноги над домом, в котором постепенно просыпались горничные и начинали заниматься домашними делами. Сделав несколько шагов по платформе, мужчина остановился и сказал Алеку напоследок:

– Если ты ищешь Урода-с-платформ, боюсь, это всего лишь сказка. Ступай домой, никто тебе не поможет.

С этими словами он ушел.

Алеку оставался на прежнем месте, пока ликующее солнце не вышло из-под земли и весь город не ожил. Пока длился восход, у Алеку возникло странное ощущение, что он видит не привычное светило, а какое-то другое, посланное ему одному как знамение, взошедшее только для него, и никто в Альрауне под ним не подозревал об обмане, о том, что это солнце – не солнце, а нечто иное. Но что именно, не знал даже сам Алеку, ибо кое-какие вещи остаются сокрытыми даже от тех, кто сокрыт.

* * *

Над Альрауной мчались часы, близился обед со своими ароматами, шумом и гамом, но Алеку не чувствовал ни голода, ни жажды. Он не покинул то место, где случился ночной разговор с мужчиной, показавшимся знакомым, а может, все-таки нет – писатель все спрашивал себя, кто нынче может быть уверен, что знает кого бы то ни было? С момента расставания с этим человеком его никто не потревожил, совсем никто – ни мужчина, ни женщина, ни ребенок, ни зверь не ступил на ту платформу. Дом внизу принадлежал какому-то толстосуму, но Алеку не знал, кому именно; час назад слуги приготовили паланкин, вынесли хозяина из передней и исчезли вместе с ним в лабиринте многолюдных улиц. На протяжении этого часа Алеку развлекался подглядыванием в окно хозяйского сына: там время от времени мелькал холеный юноша, готовившийся к обеду. Он несколько раз прошел мимо окна, сперва в длинной ночной рубашке, миг спустя – обнаженным, и Алеку увидел его молодые ягодицы в щели между шторами; потом хозяйский сын оделся и наконец закрыл окно; распахнулась входная дверь, и молодой человек, выйдя из дома танцующим шагом, затерялся в толпе прохожих.

За это время Алеку Деляну дважды мастурбировал, капая семенем сверху, с платформы, один раз в уличную грязь, другой – в огромную корзину с яйцами, которую несла спешащая торговка; она растерянно уставилась на испачканное яйцо, но не посмела поднять глаз на платформу. Алеку решил, что ему обязательно нужно принять участие во вскрытии девицы из Прими, чтобы увидеть собственными глазами доказательство того, что человек с головой коня был рассказчиком, не имеющим равных на том и этом берегу Слез Тапала.

Он спустился и пошел по Страда-Маре в сторону ворот Прими. Шаг за шагом в нем рождалась новая история, но она пока что казалась смутной, тусклой и безжизненной, как любое повествование, не изреченное человеком с головой коня. Алеку почти поверил, что больше никогда его не увидит – человек с головой коня ушел, выполнил свою миссию и исчез, оживил свой вымысел в Альрауне и покинул мир, который его слова обязаны были уничтожить изнутри. Но, хотя писателю и не нравилось так думать, все сказанное можно уничтожить, и ни одна история не проживет дольше последнего человека, который ее услышал, – так что, возможно, человек с головой коня вовсе не был таким могущественным, каким его считал Алеку.

Достигнув ворот, рассказчик осознал три вещи: (раз) возможно, концовка, придуманная человеком с головой коня для его истории, не была истинным финалом рассказа; (два) свою собственную новую историю Алеку сочинил полностью, пусть она и была блеклой, неживой; (три) ворота в Прими оказались заперты, а на пороге стоял жандарм.

– Дела в Прими? – спросил он.

Алеку кивнул.

– Какие?

Вопрос застиг писателя врасплох: он не успел придумать причину для визита в центр города.

– Мне надо на рынок.

– Рынок сегодня закрыт. Все ларьки перенесли в Медии, ты найдешь торговцев на тамошних базарах.

Алеку поспешно кивнул и спросил:

– А почему ворота закрыты?

– Не могу сказать, – ответил жандарм. – Приказ Совета старейшин и Городского совета.

– Их часто закрывают?

Мужчина окинул его таким взглядом, будто измерил и взвесил.

– Ты не из Альрауны, почтеннейший?

– Только приехал.

– Откуда?

– Из Меера.

– А рыбой не воняешь, – насмешливо заметил мужчина, и Алеку улыбнулся. – Мне сорок один год, – продолжил жандарм, – и я ни разу в жизни не видел эти ворота закрытыми. Моему отцу семьдесят пять, и он тоже ни разу не видел, чтобы их запирали.

– Разве тебе не любопытно почему?

– Любопытно? – переспросил мужчина. – Любопытство никогда не приносило мне пользы. Разве не лучше прожить в мире целых сорок один год? А теперь ступай, все рынки вон там! – и он махнул рукой в сторону Медии и Инфими.

Алеку повернулся спиной и, пройдя по Страда-Маре, свернул в первый переулок, а