Миазмы. Трактат о сопротивлении материалов - Флавиус Арделян

спросил Полчеловека.

– Сведения, – ответил Алеку. – Кто где живет, сколько жильцов в доме, кто из них болеет, когда можно…

– Откуда ты это знаешь?

– Я собираю горшки по домам, навоз по…

– Где? – опять перебил парень.

– Инфими, юг.

Полчеловека нахмурился: он как будто перебирал в уме услышанное пресловутой тысячью принадлежавших ему ушей.

– Это ты трахаешься с горничной из Ширу-Секат?

– Нет.

– Ты тот, кто бросает всякую мерзость в ручей под Розами?

– Нет.

– Тот, кто пропивает все свои деньги в «Мертвеце»?

– Нет.

– Тот, кто рассказывает истории в кабаках?

– Да, – ответил Алеку.

Писатель нахмурился и вздрогнул – он спросил себя, что еще мог знать этот калека, обитающий в городских потрохах, насколько вездесущими были его многотысячные уши и пытливые глаза, какие далекие запахи могли учуять сотни носов, какие вкусы познали сотни языков, чего коснулись тысячи ладоней и ступней, в то время как у владыки нищих не было ни тех, ни других?

– Может, и мне однажды расскажешь историю, – сказал Полчеловека, и Алеку ответил, что да, возможно, когда-нибудь.

– Итак, – продолжил рассказчик, – я хочу кое-что узнать и думаю, что ты сможешь мне помочь.

Полчеловека кивнул.

– На протяжении последних месяцев, – начал Алеку, – я провел некоторое время с одним человеком. Я не знаю его имени. Я просто называю его человеком с головой коня.

Писатель выдержал паузу, чтобы увидеть реакцию собеседника, но на его лице не дрогнул ни один мускул. Видимо, решил Алеку, Полчеловека не знал такого прозвища.

– И это потому, – продолжил Алеку, – что он всегда надевает только что отрубленную голову коня поверх собственной головы. Неизменно свежую. С нее капает. Я не знаю, как, почему и зачем… но такова реальность. В общем, этот человек ко мне больше не приходит, но я уверен, он что-то замышляет… и делает это через меня, с моей помощью, но вопреки моей воле. И я не могу его схватить, остановить, не могу…

Алеку опять посмотрел на Полчеловека, который улыбался.

– У вас, писателей, – проговорил юноша, – очень живое воображение.

Потом он расхохотался.

– А у меня, – продолжил Полчеловека, закончив смеяться, – у меня-то нет. Для меня все и всегда или-или; между двумя «или» не существует ничегошеньки. А вот у тебя, как я погляжу, между двумя «или» поместились целые миры, и человек с головой коня в придачу!

Он снова усмехнулся.

– Чего бы я не отдал, за твой разум, сказочник… В этой комнате мечтать особо не о чем – все или черное, или белое. Чего бы я не… да, точно – я бы отдал руки и ноги!

Тут он посмотрел вниз, ахнул и расхохотался. Алеку с улыбкой опустил глаза.

– Значит, ты мне не поможешь.

– Нет, почтеннейший, – сказал Полчеловека, – я не могу. Мои люди не слышали и не видели того, о чем ты говоришь. Поверь мне, я бы знал. И если этот твой человек действительно существует…

– Еще как существует! – перебил Алеку, и Полчеловека умиротворяюще кивнул.

– Ну тогда… ему было бы сложно скрыться от моих нищих. Я повсюду, я знаю всё.

(«Всё?» – подумал Алеку.)

– Всё, – повторил Полчеловека.

– Ну, этого ты не знал.

Тишина. Некоторое время двое смотрели друг на друга.

– Я уйду, – сказал Алеку. – Не могу тратить время зря. Альрауна в большой опасности.

Он встал, намереваясь покинуть это место тем же путем, каким пришел.

– Ох, но как же так, мой славный господин? Как же Альрауна могла оказаться в опасности? Хочешь сказать, и мои нищие в опасности? То есть и я… а это, в свою очередь, означает, что ты только что угрожал Полчеловека, повелителю карманников. Если скотина умрет, умрут и черви в ее брюхе, верно? Ты это имел в виду, господин писатель? Ты это имел в виду, почтеннейший?

Алеку остановился в дверях; повернулся к владыке нищих и сказал:

– Человек, которого я искал, связан с девицами из Прими, которые заснули. Ты про них слышал?

– Слышал, – ответил Полчеловека.

– Все не то, чем кажется. Это не простой сон.

– Сны никогда не бывают простыми, – заметил Полчеловека.

– Это не просто болезнь, – продолжил Алеку и сделал шаг ему навстречу. – Ты мне веришь?

Полчеловека нахмурился и уставился в пустоту. Он словно вышел из комнаты, хотя никуда не делся; вокруг похолодало. Алеку опять повернулся к двери, потом, не глядя на парня, спросил:

– Слушай, этот Урод… он кто такой?

Алеку прислушался к дыханию хозяина и почувствовал смену ритма, когда тот очнулся от своих пепельных грез.

– Он существует? – спросил писатель.

– Да, – ответил Полчеловека. – Но ты никак не сможешь добраться до него и вернуться целым и невредимым.

– Где это?

– На платформах, в библиотеке.

– Он знает все?

– Все. Он старый, господин рассказчик, он очень старый. Он древний и знает все. Многое из того, что знаем мы, оборванцы, сделал он, и многое из того, что делаем мы, знает этот старик.

– Почему его так называют?

– Уродом? Так он действительно уродливый – сшитый из кусков. Но мало кто его видел. Иногда тот, кому это удалось, сбегал; он такое разрешает, просто чтобы люди говорили, что видели Урода-с-платформ. Но кто поверит? Кто обращает внимание на увечных?

– Как мне с ним встретиться? – спросил Алеку.

Тишина.

– Почтеннейший, – наконец проговорил Полчеловека. – Умоляю, ступай прочь. Прочь отсюда, прочь из Альрауны. Если ты убежден, что никто другой не знает о том, что известно тебе, можешь не сомневаться – Уроду-с-платформ это тоже известно. Это его город, он знает все. Если ты прав, если город действительно в опасности, и ты с твоим приятелем в этом виновны – не важно, по твоей воле или вопреки ей, – покинь Альрауну немедленно.

* * *

Алеку покинул Бурта-Вачий без сопровождающих. Калечный Полчеловека сдержал слово. «Я не смог тебе помочь, – сказал он, – значит, и ты ничем мне не обязан». Пока Алеку шел через тесную Глотку к свету, он слышал смех мальчишек из Бурты, их насмешливый гогот. Писатель вернулся на свой чердак и тотчас же погрузился в глубокий сон. Вот что ему приснилось.

Он как будто очутился в Меере, лежал в своей кровати; была ночь, в доме царил мрак, из подвала доносился плеск волн, казавшийся громче обычного; волны что-то напевали, и малыш Алеку слышал слова на чужеземном, совершенно незнакомом языке; отца не было видно, наверное, ушел на рыбалку (ночью?); он знал, что мать спряталась в соседней маленькой комнате, стояла неподвижно в темноте и молчала; он ее не видел, но знал, что она там; он хотел ее спросить, спят ли рыбы, но не посмел; ему вдруг