Мать Печора - Маремьяна Романовна Голубкова

Между чаем и ужином идет выпивка под холодные закуски: тут и мороженая семга, и сырое строганое мясо, и свежие сиги, и икра омулевая.

Потом вынесли на стол языки зажаренные. Трофена угощает:

— Кушайте, гости дорогие, чего хотите, а начинайте с языка: язык голову кормит.

За языком пошли студени из телячьих ног, из оленьих ног, пироги с семгой нашей печорской, пироги с нельмой. Потом начались мяса разные одно за другим, потом супы с пирожками сдобными. Корочки пирожков готовят на сметане, внутрь кладут жареное мясо с луком да с перцем, и все это заливается маслом. Одним запахом от них можно сытым быть. За супом подали свежую вареную оленину. За олениной пошли куропти, за куроптями утки. Мясные блюда всегда заканчивают жареной бараниной. Перед бараниной вино не подают по старому обычаю. И тут подавальщик винцо попридержал.

— Баран, — говорит, — ходит по сухим горам. Не обессудьте, гостюшки, ешьте всухомятку.

Зато уж гости налегли на винцо и водочку, когда за бараниной пошли пироги блинные, пироги слоеные, пироги с изюмом. Весело гости свадебные пили-ели, забавлялись да потешались. Ужин закончился киселями и молочными блюдами, пресным молоком и творогом с простоквашей.

Девушки, подруги невесты, не очень за едой гонятся, а все больше за песнями да за играми. Нет-нет да и затянут они песню старинную, ту же, что и мы когда-то на свадьбах певали:

Как на горочке деревцо,

Деревцо кипарисное…

Тем же порядком, что и прежде, велись игры и пляски, опевальные и игровые песни.

Я сидела сватьей рядом с невестой и вела весь порядок свадьбы. Как на стол принесут перемену, я встаю, кланяюсь вокруг по всему столу, начиная с тысяцкого, и говорю:

— Кушай, тысяцкой-осподин и все гости честны.

И пока тысяцкий не попробует, никто к новой перемене руки не занесет. Гостям вино кажется горьким, требуют сластить. Молодые сластят вино целованьем, а гости все еще кричат, что горькое, пока тысяцкий со сватьей не посластят.

Запала мне в голову дума: показать на сцене, как справлялась наша старинная свадьба на Печоре.

Стала советоваться я с женками да с девками, побеседовала со своим хором печорской песни, и подобралась у нас свадьба — молодица к молодице, молодец к молодцу.

С подругой моей Серебровой Анной Николаевной засела я за непривычную работу — пьесу писать. Подсчитала сначала, сколько людей на сцепу пустить. Набралось девять человек. Жених, невеста, мать жениха, мать невесты, сватья, мать крестная, двое дружек и тысяцкий. Да сверх того девушки да гости — и те не попусту место занимать должны, а нет-нет да и слово вставить. Вот и пишем роли.

Долго мы с Анной Николаевной сидели да советовались, а все же получилась у нас настоящая пьеса в трех действиях. Распределили роли, и начались репетиции.

Первое время мне и невесту и сватью да и все роли играть пришлось, показывать — как что делается. Пока подобрали Агриппину Фролову роль невесты играть — перебрали полдесятка молодых девушек. Ни одна не подошла: плакать не умеет. И слова им в рот положишь, а они начнут плакать, а смехом закончат. А я как стану показывать им, как мы когда-то плакали, все смехуньи заодно со мной наплачутся досыта. Они плачут, а я разливаюсь-приговариваю:

Отступите, да дружки вежливы,

Дружки вежливы да очестливы,

Отступите да отойдите

От стола ли да от дубового,

От берчатой да белой скатерти,

От меня ли младой кручины,

От девицы да души красной.

Все же невесту пришлось играть Агриппине Фроловой. А она чуть помоложе меня.

Настоящие теперешние невесты наотрез отказались даже и в шутку плакать.

В газете нашей «Няръяна Вындер» напечатали объявление: «22 июня состоится постановка «Печорская свадьба» под руководством сказительницы Маремьяны Романовны Голубковой».

И тут, перед самым спектаклем, как снег на голову пала война.

Пошли наши сватья, жених и дружки не в театр, а на войну. И девки, которых я попусту обучала плакать на свадьбе, заплакали настоящими слезами.

3

Собрались мы все на митинг. Народу сколько было — все пошли. У всех печаль, а я стою — рук своих не вижу. Каплют мои слезы на песок, как пули тяжелые.

С первого дня, с того часу, с той минуты начала я проклинать Гитлера, твердить проклятье свое:

Идолище ты поганое,

Гитлерище распроклятое,

Быть бы тебе серым волком,

Лаять бы тебе собакой.

Мать родная бы отступилась,

Жалости к тебе не держала,

В приюте бы тебе отказала,

Так же кляла бы да проклинала.

В городе народу поредело: прошла мобилизация. Одних провожают, других собирают. Кого пароходами вверх по Печоре, кого самолетами везли, чтобы пароходов не ждать. Проводили мы их на край города, платками махнули да только и видали.

Живем мы и вести ловим, что на фронте делается. Прежние войны шли ни вести, ни слуху до нас не долетало. Где бои прошли, где врага отбили никто не знал. Вернутся раненые, и те не знают ничего, не могут сказать, где их и ранило-то.

А тут по радио каждый день слышим самые точные вести. Только вести те нерадостны. Чувствуем мы, что фашисты силу насобирали несметную. Изо всех стран, что под их игом оказались, войско собрал да согнал.

Слышим, идет и идет Гитлер. Старухи нет-нет да и вздохнут:

— Не иначе, это антихрист народился…

А я им:

— Страшен сон, да милостив бог. От чужих ворот дадут ему поворот.

Не знаю почему, а с самого начала верила я, что сломят наши Гитлера и вспять погонят. Радио ни днем, ни ночью не выключала, все ждала того часу, когда про нашу победу объявят. Сон у меня чуткий: сплю, а ухо слышит.

Ребята из педагогического училища, рабочие с лесозавода, десятиклассники из средней школы — все в военкомат с заявлениями пришли.

И мой Андрюша в военную школу захотел, заявление подал. А от меня таится. Пока еще ходит в свое училище, живет там днями и ночами, а я ничего не знаю, где он и что он.

Забежал как-то домой мой Андрюшка, вижу, что-то сказать хочет, а мнется. Потом уже смелости набрался, говорит:

— Дай мне пару белья, кружку, полотенце, ложку и поесть чего-нибудь.

— Куда тебе? — говорю.

— Мало ли куда, время сейчас военное, нельзя всем сказывать.

Я умом-то своим уж подумываю, что на войну уезжает. Вот