Мать Печора - Маремьяна Романовна Голубкова

молоком, анисом, черемухой.

Ехали мы около трех суток.

Приехала я в Сольвычегодск и начала лечиться.

Ходила я иногда прогуливаться за город. Там первый раз увидела я большие поля с высоким хлебным колосом. Места за Сольвычегодском красивые, леса дремучие, высокие, берега на Вычегде песчаные, ровные да гладкие.

Пробыла я в Сольвычегодске месяц, поправилась. Перед отъездом выступала я на вечере самодеятельности со своими сказами.

В Архангельске меня ждала телеграмма: зовут в Москву на двадцать дней. Достали мне билет, посадили на поезд и отправили в Москву.

17

В Москве на вокзале встретил меня Леонтьев. Не подумала я, что и в Москве вышла, все равно как в Нарьян-Маре. В Архангельск ехала — напрасно страшилась, а и тут никакой заботы, как домой приехала. Увез меня Леонтьев на дачу в Раменское. Там для меня уже была снята комната, и зажила я по-домашнему.

Пошли мы с Леонтьевым Москву смотреть. Я говорю:

— Веди меня на сельскохозяйственную выставку: больно много про нее сказывают.

Билет на выставку мы не сразу достали: народу съехалось многое множество, со всех концов да со всех краев. Поехали мы тогда в редакцию выставочной газеты. Получили там пропуск на выставку и весь день ходили да смотрели.

Когда я слышала про выставку в Архангельске, казалась она мне чем-то вроде нашего нарьянмарского базара: ларьки кругом, а между ларьками все добро расставлено.

А тут посмотрела — целый город стоит да еще и пригородков немало. Высокие строенья, узорчатые башни, терема с притеремками. Это все павильоны наших республик.

И чего только в тех павильонах нет! Какого богатства навезли со всех сторон, со всех наших советских рек: с Волги-матушки, с Дона тихого, с Северной Двины и с нашей Печоры-реки. И все богатство своими трудами нажито, на своей земле посеяно, своими руками собрано. Всего много, да все хорошее да красивое. И думаю я: «Не ушел бы от этой красы. Денно и ночно все бы смотрел да глядел, да и то бы душа не насытилась».

В дальнем углу увидели мы оленей. Ходят они по лужку так же вольно, будто в тундре. Не утерпела я, сказала руководителю:

— У нас такие же олени. Небось, с Печоры вывезли.

— Нет, — говорит, — это из Мурманска.

Собраны в павильонах снопы колосистые, хлопок белоснежный, яблоки, груши, виноград золотистый.

Запомнились мне коровы холмогорские, быки кавказские, бараны не наших, печорских, пород, птицы не наших, северных, краев. Всего я насмотрелась.

Ходят по выставке разные народы, все званые гости да гостьи: колхозники, доярки, трактористы именитые, бригадиры знаменитые, и подумала я: «Вот куда я попала. Во сне мне не снилось, где побываю да что увижу. И все это сделано руками советских людей, таких же простых, как и я».

Любо гостям смотреть на работу стахановскую, на науку мичуринскую.

Пять дней подряд ездили мы на выставку. Разглядела я все, рассмотрела и стала добрым людям рассказывать. Все я перебрала в своем сказе: и зелены сады с виноградами, и земляны плоды-овощи, и пшеницу кустистую, и жито-рожь колосистую.

Прежде колос от колоса

Не слыхать было голоса,

А колхозные полосы

На стеблю по три колоса.

И машины я не забыла:

И еще всем колхозникам

В наученье поставлены

Там машины хитромудрые,

Тракторы да самосеялки,

Саможнейки, самовеялки.

Тракторист с колхозницей сноп пшеницы белояровой над выставкой приподняли. Про тот сноп у меня так сказалось:

Этот сноп дороже золота:

Ту пшеницу белоярову

Не в одном колхозе сеяли,

Не в одном конце вырастили,

Ее сеяли во всех концах,

Ее растили во всех деревнях.

Этот сноп на чудо-выставке

Надо всем возвышается,

Урожаем называется.

Сказала я, что наша чудо-выставка — всем людям в наученье. Заграничные люди грамотные — и те из-за дальних морей, из чужих городов приезжают поучиться нашей грамоте, нашей мудрости советской. И наши колхозники со всех концов едут поглядеть на чудо-выставку, перенять науки-хитрости:

Как получше поить-кормить,

Угощать мать сыру землю,

Чтоб кормленье земелюшке

Было во пору да вовремя,

Было по сердцу да досыта,

Чтоб поенье земелюшке

В любой час, в любое времечко,

Без грозового поливанья.

Чтоб вскоре любой колхоз

На поля урожай принес,

Чтобы сам урожай пришел,

Во колхоз не гостить зашел,

Он пришел не на час-часовой,

Он зашел не на год-годовой,

А на долгий советский век.

И думала я: «Будет время, взойдет хорошее семя, прорастет оно, проявится хлебородными всходами — делами большевистскими».

И по всей по советской земле

Разрастут поля невиданны.

И такой урожай пойдет

Всему миру в закрома не войдет.

Всему миру в наученье

Станет вся земля советская

Чудным садом Виноградовым

И всесветным чудом-выставкой.

Закончили мы с Леонтьевым свою работу, и простилась я с Москвой. Подошла осень, надо было торопиться: к нам на Печору по морю шли последние пароходы.

18

Северное сине морюшко нас четверо суток качало. Все время до самой Печоры не меньше было девяти баллов. Лежала я ни жива ни мертва и вставать не могла.

Когда на свою родную воду попала, тогда и ожила, пить-есть захотела.

В Печорскую губу зашли — вижу, каждое место знакомо. Под Иевкой у бара пароходы стоят, перегружаются. Напротив этого бара, на печорской стороне, мы прежде рыбу ловили. Дальше — Пнево, Бородатое, Зеленое, Юшино, где теперь рыбоприемный пункт, Кореговка, где теперь стоит поселок ненецкого колхоза «Харп». А потом и деревни пойдут: Куя, Никитца, а оттуда и лесозавод покажется, труба дымит. А от лесозавода до Нарьян-Мара недалекое расстояние: с лавки встать да рукой достать.

На пристани меня встретили ребята. Натосковались они, повисли на мне, как бисер, хоть на шее неси. Мимо библиотеки иду, оттуда вышли товарищи, с приездом поздравляют.

Я и отвечать не успеваю.

В нашем доме тоже все а охапку хватают.

— Походила, — говорят, — да поездила, далеко была да много видела.

Под Октябрьские праздники мне дали квартиру из комнаты с кухней в Доме учителя. Этот дом только что выстроили, и хоть я не учитель, поместили меня с учителями.

На новоселье ко мне из Голубкова то и дело гости наезжали. Приехал и брат Константин с Диомидом Кожевиным. Не