Не девушка, а крем-брюле - Татьяна Булатова

– Садомазохизм чистейшей воды! – призналась Тюрину Василиса и предложила расстаться окончательно.

– Подожди, – предостерег ее Илья, – только-только мы стали узнавать друг друга по-настоящему. Я знаю, что нравится тебе, ты знаешь, что – мне. Мы становимся ближе друг другу…

– Ошибка ума! – оборвала Илью Ладова, подражая Юльке, и жестко проговорила: – Ты не знаешь, что нравится мне. И не хочешь знать. Я не знаю, что нравится тебе. И тоже не хочу знать. Ближе мы друг другу не становимся, скорее – наоборот. Еще немного, и мы начнем ненавидеть друг друга, потому что знаем все про наши несовершенства: я – толстая, ты – трусливый. Мне неприятна сама мысль о том, что я сплю с тобой, не испытывая к тебе никаких чувств.

– Никаких? – сощурился тогда Тюрин и уставился на Василису.

– Кроме одного…

– Дай-ка попробую угадать…

– Не надо гадать, я сама скажу.

– Может, не надо? – вполне разумно предостерег одноклассницу Илья.

– Надо, – отказалась повиноваться Ладова. – Мне тебя просто жалко… Жалко и все.

– Мне тебя тоже, – не остался в долгу Илья и не стал дожидаться, когда Василиса укажет ему на дверь.

В тот вечер Ольге Игоревне Тюриной показалось, что она слышит, как плачет Илюша, но она не решилась постучаться к нему в комнату и, встревоженная, сидела у себя в комнате, размышляя над тем, какие трагедии происходят в жизни ее внука. С точки зрения заслуженной учительницы, никаких оснований для беспокойства не было: подходил к концу последний, одиннадцатый класс, впереди Илюшу ожидала студенческая жизнь, потом, хотела верить Ольга Игоревна, – писательская карьера. Отсутствие девушки не смущало старуху, ибо найти пару Илюше было делом не из простых: уж слишком требователен и утончен был этот не по годам развитый юноша.

В отличие от Ольги Игоревны, родители Василисы в поведении своей дочери не заметили ничего необычного: как всегда, немного рассеяна, но в целом – дыхание ровное, чувство юмора сохранно, доброжелательность присутствует, аппетит устойчив, капризы отсутствуют.

– Васька, – поцеловала ее в макушку Галина Семеновна, даже не подозревая, что под подушкой у Василисы спрятан календарик, в котором та с системностью автомата подсчитывает дни прихода месячных, памятуя о том, как это произошло у Низамовой. – Разве мы с отцом могли представить, что буквально через два месяца станем родителями взрослой дочери-студентки?!

– Погодите представлять, – предостерегла мать Василиса. – Я же еще никуда не поступила.

– Поступишь! – заверил ее Юрий Васильевич, по-мужски довольный тем, что вокруг дочери никто не вьется и не сбивает с пути истинного. «Иначе бы… – думал он, – убил бы к чертовой матери».

В отличие от супруга, Галина Семеновна дочернее одиночество не приветствовала и даже иногда позволяла себе «один бестактный вопросик», в ответ на который Василиса отрицательно качала головой.

– А с другой стороны, – старшая Ладова секунду думала, а потом безапелляционно заявляла: – И хорошо. Иначе ходила б я сейчас, как Эльвира Тимуровна, и глаза бы боялась поднять… Представляю, как ей перед людьми стыдно… Так что спасибо тебе, Васька, что нас с отцом не подвела.

– Пожалуйста, – как ни в чем не бывало, отвечала Василиса, и внутри все холодело при мысли о том, а вдруг все-таки подвела.

Пропасть между Ладовой и Тюриным, к несказанной радости Хазовой, которая отказалась от комментариев, увеличивалась на глазах. Даже на выпускном вечере они не перемолвились и словом, хотя поводов для того, чтобы возобновить общение, было больше, чем достаточно. Танцы, например. И кстати, Василиса, как ни странно, пользовалась в этот вечер особым вниманием. Правда, не у одноклассников, а у их отцов, чье присутствие стало обязательным условием, выдвинутым администрацией школы в обмен на празднование выпускного для параллели девяносто пятого года.

– Ты делаешь успехи, – подмигнула ей Юлька и тут же исчезла из поля зрения, сверкнув на прощание узкой голой спиной.

– Моя дочь предпочитает танцевать с молодыми людьми, – пожаловался Андрей Александрович Василисе на одиночество и пригласил ее на танец.

– Она может себе это позволить, – с достоинством ответила ему Ладова, но позиции не удержала и встречно посетовала: – Не то, что я.

– Лукавить не буду, – Хазов умело повел партнершу, – пары я для тебя здесь не вижу. Ну а если и вижу, то это те, чьи сердца давно и бесповоротно отданы в бережные руки жен. Вот, например, тот мужчина… – Андрей Александрович показал глазами на отца Лизы Кочевой. – Посмотри, как он на тебя пялится.

– Я бы тоже на его месте на меня пялилась. Я здесь самая большая. Можно сказать, громадная.

– Ты здесь самая красивая, – перебил ее Хазов, но побоялся быть превратно истолкован и тут же добавил: – Это я тебе по-отечески говорю. Не подумай.

– Да я и не думаю, – успокоила его Василиса и расстроилась. Больше танцевать не хотелось, но бдительная Галина Семеновна берегла семейную честь и тут же на смену Андрею Александровичу отправила старшего Ладова. Юрий Васильевич отдавил дочери все ноги, сказал, что он вообще не по этой части, и подвел Василису к матери, как будто следующей была ее очередь.

– Не устала? – забеспокоилась та и, не успев получить ответа на вопрос, была увлечена под руку развеселившимся Хазовым.

– Дочь, извини, – покаялся Ладов. – Больше не могу. Не люблю я эти ваши туда-сюда…

– Да ладно, пап, – махнула ему рукой Василиса, а потом снова оказалась в объятиях, на этот раз учителя ОБЖ, честно признавшегося ей, что так, как стреляла она, Ладова, в ее классе не стрелял никто. Поэтому, если вдруг захочется пострелять, соскучишься, так сказать, по тиру, по матам, приходи, не задумываясь, буду ждать.

– Приду, – пообещала учителю Василиса и уселась за стол, чтобы переждать быструю часть дискотеки.

Тюрин в этот вечер не танцевал ни разу, как его ни упрашивала раздухарившаяся Ежиха, в честь праздника нацепившая на себя актуальную в этом сезоне диадему с фальшивыми брильянтами. Илья был неприступен, держался мужской компании, но в коридор, где из-под полы разливалась водка, предпочитал не выходить, памятуя позор, когда-то пережитый в доме Ладовой. Поначалу ему хотелось напомнить о себе, пригласить Василису на танец, может быть, даже произнести слова извинения, но потом желание исчезло, и он с упоением впился в нее взглядом, чтобы множить и множить ее недостатки – от фигуры до цвета волос. К концу выпускного Тюрин уже ненавидел ту, с кем периодически открывал новую для себя часть взрослой жизни, и наслаждался победой над ни о чем не подозревающим противником.