Не девушка, а крем-брюле - Татьяна Булатова

Итоговая часть воспроизведенной в Василисином дневнике истории занимала всего полстраницы и состояла из нескольких предложений, ключевые слова которых Ладова старательно обвела ручкой по нескольку раз. «Увиделись в ноябре. От неожиданности (рядом со словом «неожиданность» стоял жирный вопросительный знак) затрясло. Сказал, что ни о ком другом не может думать, что несколько месяцев ищет встречи, но не знает, как уговорить меня хотя бы выслушать. Зачем я повела его к себе (снова жирный вопросительный знак), не знаю. Переспали. Когда все закончилось, сказал, что «отымел половину группы» (в скобках жирным – «Врет?») и теперь точно знает, что именно я ему не подхожу. Просто хотел проверить, а вдруг… Оказалось, никаких «вдруг». Его женский идеал лежит в другой плоскости. Мой мужской тоже».

После заключительной встречи с Тюриным Василиса с энтузиазмом отдалась поиску идеальных отношений, но так и не нашла ответа на мучивший ее вопрос: «Что во мне не так?» И ни легкомысленные знакомства с сомнительными личностями брутального типа, ни случайные связи ровно на одну ночь, ни опыт чуть более долгих отношений не придвинули ее ни на шаг к пониманию самого главного – секрета своей женской привлекательности. Вот тогда Ладова и сдалась: махнула на себя рукой, набрала восемь лишних килограммов и сожгла дневник, таким образом уничтожив все компрометирующие себя заметки. Но, правда, прежде чем приговор был приведен в исполнение, печатными буквами написала: «Какая же я была дура», – и закрыла страницу огромной буквой «Z».

В то, что наступит новая жизнь, Василиса больше не верила и меланхолично плыла по течению, успокаивая себя традиционным «От судьбы не уйдешь».

«Еще как уйдешь!» – в два голоса убеждали ее подруги, но она только отмахивалась в ответ, потому что признать их правоту означало начать что-то делать, а вот именно этого ей и не хотелось. Поэтому Ладова вошла в образ, и этот образ был о трех головах.

Первая из них являла тип жизнерадостной подруги, иногда, правда, демонстрирующей приступы ипохондрии, но незначительно, так сказать, не отягощая общения. В этом амплуа Василиса была всегда желанным гостем за любым столом и в любой компании, потому что, как показала практика, у нее было прекрасное чувство юмора, сверхтерпимость к человеческим недостаткам и искреннее дружелюбие. К собственным несовершенствам она относилась весьма иронично, корила себя за то, что любит поесть, любит покурить, любит выпить и не любит физкультуру. Категорически. А еще Василиса любила рассуждать о несбыточном. Например, о том, что бы она сделала, если бы стала министром культуры.

– Я бы ввела жесточайшую цензуру на изображение женского тела в литературе, в модных журналах и в кино. И первое, и второе, и третье в комплексе уничтожили в сознании среднестатистического мужчины образ женщины с нормальными человеческими формами. Переведи ему, – требовала Ладова от залетевшей в город на неделю Юльки, которая для компании прихватила с собой бойфренда французского происхождения.

– Зачем? – удивлялась Хазова.

– Затем, что у них тоже есть такая проблема. Пусть знает.

– У него нет такой проблемы, – отказалась переводить Юлька. – Хватит молоть чепуху.

– Хазова, – Василиса с наслаждением затянулась и выпустила в сторону француза струю дыма, – это не чепуха. Ты разговариваешь на пяти языках?

– Ну…

– Тогда скажи мне, в какой литературе ты видела описание толстой женской ноги, от лицезрения которой мужчина впадает в полный восторг?

– У Рабле, – ответила Юлька, а француз, услышав знакомое имя, занервничал и тронул ее за плечо. Она что-то быстро прокартавила ему в ответ, а потом по-русски перечислила имена раблезианских красавиц: Гаргамелла, Бадбек и руками попыталась изобразить их внушительные формы.

– Это сатира, – скривилась Василиса. – А ты мне назови хотя бы одно произведение не сатирического характера, где было бы описано соитие между мужчиной и женщиной таким словами: «толстая лодыжка привела его в трепет», «широкое запястье приятно возбуждало его», «бесформенное тело вызывало сексуальное желание», «ее толстые пальцы умело ласкали его живот» и т. д. Можешь?

Хазова на секунду задумалась.

– Конечно, не можешь! – торжествующе воскликнула Ладова. – Зато если поменять толстую лодыжку на тонкую, широкое запястье – на узкое, бесформенное тело – на хрупкое или точеное, толстые пальцы – хотя бы на длинные, то ты попадешь в десяточку. То есть в стандартный набор художественных приемов, используемых для создания эротических образов. Не права я?

– Не совсем права, – Юлька даже не сразу находилась, что ответить. – Но ведь есть, например, Рубенс, Кустодиев… Да мало ли кто?!

– Есть, – согласилась с ней Василиса, – но согласись, это имя Рубенса делает привлекательным женский образ, а не наоборот.

– Демагогия чистейшей воды, – отказалась от дальнейшего спора Хазова. – Если следовать твоей логике, то запрещать надо практически все, что напоминает тебе о твоих размерах.

– Да, – отчетливо произнесла Ладова. – Иначе нам никогда не реабилитировать иной стандарт женской красоты. Между прочим, возвращение женского идеала к нормальным, а не дистрофичным размерам, могло бы значительно улучшить демографическую ситуацию в нашей стране и избавить мир от анорексичек. И у них – тоже, – Василиса кивнула в сторону француза.

– О чем она говорит? – поинтересовался Юлькин бойфренд, внимательно вслушивающийся в русскую речь и наблюдавший за выражением лиц споривших подруг.

– Она говорит о том, что хочет быть министром культуры, – схитрила Хазова, воспользовавшись тем, что Василиса не знала ни одного языка, кроме русского.

– Это невозможно, – всплеснул руками француз и с состраданием посмотрел на Ладову.

– Почему? – заинтересовалась Юлька.

– У нее нет вкуса, она плохо одета. Не как министр.

– Что он говорит? – встряла Василиса в разговор Хазовой со своим бойфрендом.

– Он говорит о том, что для министра культуры ты не обладаешь должной толерантностью и плохо разбираешься в природе эстетического.

Ладова вытаращила глаза и снова озадачила Юльку:

– Тогда спроси его, каких женщин он предпочитает: полных, как я, или худых, как ты.

– Может быть, поставить вопрос по-другому: просто полных и просто худых? Иначе ответ будет заведомо необъективным.

– Как считаешь нужным, – не стала спорить Василиса и, не мигая, уставилась на француза, радостно защебетавшего в ответ.