Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - Евгений Абросимов

278. Хирург

Я весел, здоров и как будто крепок,И сердце стучит и работает дружно,И кажется — тело — не тело, а слепок.Которому вовсе облаток не нужно.

Но вдруг выбивает из круга, из такта,То бурей бросает, — то мертвым лежишь.Пошел я к хирургу. «Вот так мол и так-то.Кладите на стол и готовьте ножи».

Я болен. Не сплин, не чахотка, не скука.Любви и наркоза не знаю давно.Дрожит мое сердце, и голос, и рукиПри виде белеющих яблонь весной.

Я в синие ночи брожу по аллеямИ словно романтик с зарею дружу.Я болен. Вам, доктор, должно быть виднееПодайте мне маску. Я замер. Лежу.

И вот я застыл, как бездушная плаха,Но брызнули слезы по впадинам щек,Когда он спокойным, уверенным взмахомУтихшую грудь пересек.

Сознанье уходит, качается, вертитсяИ пульс разрывает ритмичную цепь.Сейчас вот рукой остановит сердцеИ сердце, как вишню, раздавит ланцет.

И слышу: сквозь рой лабиринтов и штолен,Сквозь бред хлороформа, метель чепухиХирург говорит: «Безнадежно болен.Опасней чахотки и тифа — стихи».

<1930>

279. Мудрость

Восприняв мудрость чисел и таблиц,Пройдя тройные рощи интегралов,Мы вышли в жизнь,Как в схватку корабли,Обрывки пены бросив у причалов.Нам стали тесны эти небесаИ ход планет казался тяжелее.Нам другом был и Ом, и Гей-Люссак,Декарт, Паскаль и Менделеев.И мир был покорен и прост,И формулам должны были поддатьсяСпокойное мерцанье звездИ душное цветение акаций.Но в гроздьях формул потерялись мы,Найдя не сразу наше назначенье.Философы! — Лишь обменяли мир.Мы – изменить должны его движенье.

<1935>

280. Очень рано

Еще над морем не светало,Еще в горах висела мгла.Когда украдкой пробежалаБольшая капля вдоль стекла.

И теплый дождик рад стараться —Давай шуметь по мере силПо листьям мокнувших акаций,По тонким столбикам перил.

И пузырями у фонтанаПошел вздуваться и шипеть.Пускай шумит. Еще ведь раноИ нам вставать, и птицам петь.

1939

281. Еще февраль

Еще февраль. Все окна взяты в плен.Мороз сильней становится под вечер.У клиники сутулится Рентген,Тяжелый снег всё падает на плечи,

А он, старик, взойдя на пьедестал,Так и стоит без шубы и без шляпы.Бездушный медицинский персонал!Ему халат накинули хотя бы.

У нас ведь вдоволь света и тепла,А как ему, сердечному, на стуже?…Уже давно убрали со столаНемного запоздавший ужин.

Уже давно в палатах тишина,Войдет сестра и свет потушит скоро.Но время не пришло еще для сна,Еще минуте есть для разговора.

Мечтаний долгожданная пора!Слова идут украдкою, по-лисьи:«Пусть болен я, но лишь один бы разПройти опять по улицам Тбилиси!

Где всюду смех и солнце, и тепло…Вы были в Грузии когда-нибудь весною?Сосед умолк, он дышит тяжело.«А вот у нас, над Северной Двиною…»

Стихает говор. Даже думать лень.Бессилье. Сон. Свободен каждый атом.И вот тогда, предлинный, словно тень,Старик Рентген проходит по палатам.

1940?

282. Лето 1940 года

Вся в тусклом золоте заря,И солнце тлеет еле-еле…Июнь — в листках календаря,А руки зябнут, как в апреле.

По крышам дач, по кровлям будокШумит без устали вода,Лишь вспыхнет небо иногдаНеярким цветом незабудок.

И снова туча облеглаОтяжелевший купол неба…И просишь чуточку тепла,Как нищий просит ломтик хлеба.

1940?

283. Дорожный мастер

Как весело мастер дорожный живет.Летит на дрезине и песни поет.Качаются травы, взлетает песок,Дрожит на шесте кумачовый флажок.Над пеною рек, над равниной,Как птица, мелькает дрезина.

Мосты прогремят и туннель промелькнет –Дрезина замедлит стремительный ход.Наш мастер проверит, как шпалы лежат.Он камешков белых подвыправит ряд.И снова помчится дрезина —Полно еще в баке бензина.

Но небо темнеет, темнеет вода —Над стрелкой зеленая всходит звезда.И тени бледнее кругом…Наш мастер уходит в свой дом.Стоит под навесом дрезина —Наверно, ни капли бензина.

1940

284. Опять нет писем

Висят кувшины на заборе,Рябина плещет на ветру,И ягод огненное мореВедёт весёлую игру.

На опустевшие балконыЛожатся сумерки и тьма,И ходят мимо почтальоны,И нет по-прежнему письма.

Как будто ты забыла имя,И номер дома, и число,Как будто листьями сухимиДорогу к сердцу занесло…

1940

285. Последний день в ЦПКиО

Свежеет ветер, всё сильнейРаскосый парус надувая.И руки тонкие ветвейПодолгу машут, с ним прощаясь.

Под птиц печальный пересвистИдем, счастливые, с тобою.На солнце пожелтевший листЛетит, мелькая над водою

Прохладой осени дыша,В последний раз теплом порадуй.И в шубах дремлют сторожа,Склоняясь у обнаженных статуй.

1940

286. Первая скрипка

Замолкла скрипка у окна,И звуки растерялись странно,И золотая тишинаПроплыла облаком нежданным.

И только билась под смычкомДавно отыгранная песня.И падал день, как я, ничком,И сердцу становилось тесно.

Оставь смычок, оставь футлярИ эту скрипку вековую, —Тебя восторженный пожарОсенних листьев зацелует.

И с ним метаться и лететьПод дудочку, под зов свирели,И падать в желтую метельВеселой песней на панели.

1940

287. Вторая скрипка

Как скрипки первое держанье,Как робкий взлет и стон смычка —Уже коснулось увяданьеРукой серебряной виска.

Осенний лист устало кружит,Ты падал с ним и с ним лети.Но мне ль под шелест желтых стружекО прежней удали грустить?

Рябин пылающие бусыВорвались гроздьями в окно.И перелив осенних музыкПьянит, как старое вино.

И только жгучее желаньеЛелеет мысль одну. Одну —Спокойно встретить увяданьеИ чувствовать в себе весну.

1940

288. «Вспыхнула испуганная рама…»

Вспыхнула испуганная рамаБлеском ослепительным стекла:Молния, как будто телеграмма,Тучами тяжелыми прошла.

А за ней раскатисто и низкоШел вдогонку разъяренный гром,Словно кто-то требовал распискуИ грозил поставить на своем.

Гром отгрохотал, и над домамиСнова и просторно, и светло…Только от тебя ни телеграммы,Ни простой открытки не пришло…

1940

289. «Картины пишем, акварели…»

Картины пишем, акварелиВсех уголков родной земли,Чтоб пограничники смотрелиИ крепче землю берегли.

Стихи мы пишем дни и годы,Мы отдаем им жизнь свою,Чтоб с ними шли бойцы в походыИ побеждали бы в бою.

Мы плавим сталь в печах и домнах,А после выплавки, устав,Лежим в тиши квартир и комнат,Листая воинский Устав.

1940

290. «Пусть буду я убит в проклятый день войны…»