Формула Бога. Восхождение - Юрий Витальевич Яньшин

умирают, как остальные. Вот и удумала прокалывать оспенные пустулы доярок, да протягивать через них нитку, а потом поцарапала свою кожу на руке, да и привязала эту нитку в поцарапанном месте. Заболела, конечно, но оклемалась. А потом и деревенским ребятишкам такое сделала, утаив от их родителей. Кто-то из них проговорился родителям, а те пошли жаловаться матери-настоятельнице. Та испугалась, что крестьяне подожгут обитель и ввергла маму в монастырское узилище, в подвал на цепь посадила. Там мама и умерла через три года от чахотки. А тут вот уже и папу встретила.

— Да-а, — протянул Захария, — невеселое повествование, как я погляжу. Что ж, значит, ты уже во втором поколении служишь в ангельском воинстве? Династия? Ну, хорошо, что хоть за тебя у матери душа не трепещет.

— Почему же не трепещет? — лукаво скосив на него глаза, спросила она.

— Ну-у, — потому что работа секретарем чуть менее опасна, чем работа спецназовцем, — улыбнулся он ей в ответ. — Правда, тут тоже имеются свои риски, если учесть то, с каким начальством тебе приходится иметь дело ежедневно.

— А с чего ты взял, что я не состою в «спецназе»? — вкрадчиво поинтересовалась она, заглядывая ему прямо в зрачки.

— То есть как это, состою?! — не понял он. — Ты же — секретарь. Или я настолько отстал за тридцать лет, что ничего не понимаю в происходящем?!

— Не столько отстал, сколько никогда этим не интересовался. Уже более ста лет, как в спецназ начали принимать и девушек. Двадцать лет назад я подала заявку о зачислении меня на вольные курсы слушателей Высшего Ангельского Специального Военизированного Училища, где и занимаюсь раз в неделю без отрыва от основного места работы. Для краткости я называю это «секцией». Вчера, я как раз и была на секции. Так как я всего лишь «вольный слушатель» и посещаю занятия раз в неделю, то мое обучение вместо положенных пяти лет, растягивается на двадцать пять. Папа настоял на этом, в надежде, что за четверть века мне это надоест, и я поменяю планы.

— Но…

— Но у меня папин характер, поэтому я никогда не меняю принятых ранее решений, — опять лукаво улыбнулась она. — И вообще, долго мы тут будем торчать?! Кто-то мне обещал прогулку…

— Ах, да, прости меня, пожалуйста. Сам вижу, что кавалер из меня еще тот…

— Вижу, — притворно грустно вздохнула она, но не удержалась и, схватив его за руку, потащила из двора на улицу, говоря на ходу, — у тебя, надеюсь, есть хотя бы примерный план мероприятий?

— Неа, — беззаботно ответил он. — Я же не знаю ничего о твоих предпочтениях, поэтому понадеялся на экспромт.

— Ну вот! — воскликнула она, всплескивая руками. — Я так и знала! Что за кавалеры пошли в последнее время?! Ровно телята. Кажется, я уже догадываюсь, кто из нас сегодня будет кавалером.

— А я, кстати, и не против этого. Я могу петь и вторым голосом. В моем почтенном возрасте это не позор.

— Все мужчины одинаковые. Как до дела доходит, так они сразу начинают ссылаться то на возраст, то на болячки. Ладно. Такова наша доля женская — быть мужчинами в критической ситуации.

— Ваша воля мадемуазель — наше исполнение, — ернически заявил он, когда они уже подходили к телепорту.

— Хорошо. Как ты насчет того, чтобы сходить в киношку? — спросила она, прищурившись и слегка наклонив голову, как спаниель. Этот наклон головы и сходство с шустрой собакой окончательно настроили его на игривый лад.

— Я — за! — поднял он обе руки кверху. — Куда пойдем?

— Я вчера, как раз, читала афишу. Сама сегодня собиралась сходить. В «Авангарде» сегодня дают «Летят журавли» в цветном исполнении. Я когда-то смотрела, когда еще маленькая была. В общем, плохо помню сюжет. Помню только, что грустно там все кончалось. А в «Оазисе» идет комедия «Гараж». Этот фильм вообще не помню. Кажется, не видела. До начала обоих сеансов осталось 15 минут. Остальные кинотеатры не запомнила.

— И что ты выбрала? — с интересом спросил он, так как хорошо помнил оба этих фильма, и ему было любопытно, какой из фильмов она предпочтет в итоге.

— Не хочу сегодня грустить, — прямо заявила она.

— Добро, — принял он ее точку зрения. — «Авангард» я знаю где, а вот «Оазис» что-то не припомню.

— Это на Чебурашкинской. Рядом с «Пирамидой».

— Какой-какой?! — переспросил он, думая, что ослышался.

— Чебура… Тьфу. Гостомысловской. Но все ее так называют, потому что там, у входа в «Детский Мир» стоит огромный плюшевый Чебурашка и всем говорит: «Приходите еще».

Гостомысловскую он знал. И уж тем более знал, где находится «Пирамида» — музей ранней античности.

— Отлично. Тогда давай оба до «Пирамиды», — сказал он и они, все, также дружно взявшись за руки, шагнули в круг телепорта.

XXIV

Через пару секунд они стояли возле громадного стеклянного здания, стилизованного под древнеегипетскую пирамиду. А чуть подальше от нее в окружении частокола пальм высилось розоватое здание похожее одновременно на Тадж-Махал и Топ-Капу с мелькающей огнями вывеской «Оазис». Народу в фойе кинотеатра было много, и Захария опасался, что ему не хватит билетов, поэтому оставив Ирию возле колонны розового порфира, мужественно ринулся на штурм кассы. Штурмовать, к счастью, не пришлось. Билеты еще оставались. Билеты, не без тайного умысла взял в самом последнем ряду. Зрительный зал практически ничем не отличался от тысяч таких же залов, находящихся от него в миллиардах километров. Честно сказать, Захария не ожидал, что местные мастера киноиндустрии, так смогут обработать кадры довольно старого фильма, что он получив голографический эффект и объемный стереозвук заиграет всеми красками и таким образом превратят непритязательный сюжет фильма, снятый на одном единственном плане, в красочное повествование. Он с удовольствием позволил себе окунуться в давно всем известные перипетии фильма, с легкой тенью ностальгии отмечая известные всем советским людям «крылатые фразы». Он несколько раз бросал косые взгляды на свою спутницу, желая выяснить ее реакцию на то или иное действие героев фильма при случае охотно дать пояснения, если возникнет в них нужда, но девушка, не отрываясь от экрана, словно бы забыла о его существовании. Это слегка обижало и напрягало. Где-то с середины фильма, он и сам почувствовал, что с публикой в зале творится что-то необъяснимое. Ни шороха, ни скрипа, не говоря уже о смехе. Если бы сейчас кто-то прекратил вдруг сеанс, то запросто могло возникнуть ощущение, что находишься не в кинотеатре, а в музее мадам Тюссо. Когда показ окончился и в зале вспыхнул свет, публика начала отходить от оцепенения, но и это действо с