Последний шанс - Лиана Мориарти

– Слушай, ты… расстроена тем, что не попадешь на празднование Годовщины? – спрашивает Рон.

«Боже правый! Это человек интересуется ее переживаниями!»

Маргарет отвечает уклончиво, кратко, как обычно делает он сам, когда его спрашивают о чем-то личном:

– Не особенно.

«Ну что, милый, приятно, когда с тобой так общаются?»

– А-а, – откликается он. – Просто я думал, тебе нравилось праздновать Годовщину.

Сердце Маргарет немного смягчается. Чуть погодя она говорит:

– Когда я была маленькой, то утром в каждую Годовщину просыпалась в ужасе: боялась, что мои мама и папа тоже исчезнут, как Элис и Джек.

Маргарет, бывало, лежала в кровати с сильно бьющимся сердцем. Ей хотелось сбегать и проверить, на месте ли родители, но она была парализована страхом. Она не могла даже и пальцем пошевелить, словно от этого бы запустился какой-то зловещий механизм. И казалось, проходила целая жизнь, прежде чем в дверях ее спальни появлялся наконец папа, в полосатой пижаме, с всклокоченными волосами, и спрашивал, не принести ли ей в постель чашку чая. Облегчение оттого, что ее не бросили, бывало таким громадным, что каждый раз бедняжка едва не писалась в штанишки.

А потом, когда ее собственные дети были еще маленькими, у Маргарет появилась патологическая уверенность, что Томас и Вероника исчезнут, если она хоть на миг выпустит их из виду. Она была одержима газетными историями о пропавших детях. Часто посылала письма их матерям, пытаясь утешить. Писала, что молится за них, и прилагала чеки на порядочную сумму, чтобы хоть как-то помочь. Одна женщина из Квинсленда до сих пор поздравляет Марджи с Рождеством. Тридцать лет тому назад ее кудрявая шестилетняя дочка бесследно исчезла, дожидаясь школьного автобуса. Марджи хорошо помнит лица ребятишек, пропавших без вести в шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые, – так ясно, словно они были ее собственными детьми. Она помнит их имена, имена их матерей и во что они были одеты в тот день, когда ушли из дома и не вернулись. Хуже всего – неизвестность, когда даже могилки нет. Тетя Конни любила повторять: «Неразгаданные тайны – самые лучшие!», а Марджи всегда хотелось крикнуть ей: «Только не для матерей!»

Она никогда никому не рассказывала о том, как переживает из-за чужих пропавших детей. Это осталось между ней и их матерями.

Рон откашливается. Он смущен, как подросток на первом свидании.

– Наверное, ты очень рассердилась, когда тебе рассказали правду об Элис и Джеке?

Еще один вопрос о чувствах! Неужели муж прочитал бестселлер «Мужчины с Марса, женщины с Венеры»?

– Пожалуй, я уже и так знала правду, сама о том не подозревая, – отвечает Марджи. – Догадывалась где-то на подсознательном уровне. Так что это стало для меня не сюрпризом, а, скорее, подтверждением. Я не столько сердилась, сколько обижалась: совершенно не обязательно было ждать, когда мне исполнится сорок.

– Ага. Конечно. Правильно. Могу себе представить, что это было… обидно.

Наблюдать, как Рон пытается говорить о чем-то из области чувств, а не фактов, – все равно что смотреть, как человек с плохой координацией движений пытается танцевать. Это и трогательно, и мучительно. Повисает молчание. Марджи пользуется возможностью спокойно попрактиковаться в упражнениях для тазового дна. Теперь она в состоянии напрячь мышцы тазового дна на целых восемь секунд, что совсем неплохо для пятидесятипятилетней, дважды рожавшей женщины. Интересно, что эти упражнения, помимо всего прочего, повышают либидо.

Рон говорит:

– А в группу «Взвешенные люди» посторонних пускают? Может, мне тоже сходить на это ваше мероприятие, в качестве гостя?

Он спрашивает об этом уже в третий раз.

Марджи отвечает:

– Мне очень жаль, но на сегодня все билеты закончились. – Это новое ощущение власти просто упоительно. Она поворачивается к мужу и заявляет, сама не веря своей порочности: – Не расстраивайся дорогой, я тебя утешу. Так утешу, так утешу, что ты кончишь прямо сейчас.

Муж смотрит на нее в оцепенении. «О господи, – думает Марджи, – неужели я неправильно употребила термин? Вроде бы „кончить“ означает „испытать оргазм“? Или нет? Ладно, сейчас разберемся!»

Она опускает руку и уверенно берется за пенис Рона. Его глаза округляются. За тридцать с лишним лет брака Марджи никогда не делала такого по собственной инициативе. Рон всегда исполнял, если так можно выразиться, руководящую роль: он требовал секса, а уж она соглашалась или отказывалась, ссылаясь на усталость или женские недомогания. Сегодня утром Маргарет ведет себя как настоящая потаскушка!

Рон произносит довольно хриплым голосом:

– Это так необычно.

По лицу супруга пробегает тень, и Марджи догадывается, что он задается вопросом: уж не усвоила ли она эти новые привычки в постели другого мужчины? Но потом он, очевидно, решает подумать об этом позже и комично закатывает глаза, как герой мультика, пародирующий сексуальное удовольствие. Марджи стаскивает через голову ночную рубашку, закрывает глаза и воображает, что гладит смуглый итальянский пенис красавца-гондольера.

Если верить брошюре о снижении веса, при активном занятии сексом сжигается до четырехсот двадцати пяти калорий. Такой вот приятный бонус.

* * *

Грейс стоит одетая возле кровати и, глядя на спящего Кэллума, чистит зубы нитью. Какое странное ощущение – бодрствовать целую ночь, когда весь мир спит. От этого она напряжена и пребывает в раздражении. Она вспоминает, что где-то читала, будто человек в среднем тратит на сон двадцать два года своей жизни. Как грустно: это же уйма времени! Небритое лицо Кэллума спокойно. Он уже несколько часов спит, практически не меняя позы. А Грейс столько всего успела переделать: два раза загружала стиральную машину, приготовила и положила в морозилку еще три лазаньи. В морозилке совсем не осталось места. Так что на первое время им хватит, голодными не останутся.

Ребенок опять спал спокойно. Три последние ночи он спит спокойно. У Софи не будет с ним особых хлопот.

Что, интересно, об этом подумает Лаура? Грейс представляет себе, как мать вздрагивает от отвращения. Она будет в глубине души смущена тем, что ее дочь открыто совершила такой драматический поступок. («Не драматизируй, Грейс!») Происшествие покажется ей весьма неприятным. Грейс смотрит на кончики своих пальцев, покрасневших и загрубевших от чистящих средств. В свете раннего утра все в доме сверкает чистотой. Конечно, ко времени приезда Лауры здесь будет хозяйничать Кэллум, и стандарты чистоты снизятся. Прости, мама. Я старалась изо всех сил. Правда, тебе было никак не угодить. Хотя, помню, однажды я очень хорошо почистила кафель в гостевой ванной комнате. И услышала от тебя: «Ты пропустила только маленький кусочек в углу у туалетного столика». Я тогда сияла от гордости! А как же отец? Мой папа, зубной врач? Он придет на мои похороны? Будет ли ему грустно оттого, что он никогда не интересовался собственной дочерью, не говоря уже о том, что он не поставил ей ни единой пломбы? Пришлет ли он мне открытку: Дорогая Грейс, с сожалением узнал, что ты убила себя. Не скучай! С любовью, папа.

Грейс проводит нитью по деснам. Глаза у нее огромные, сухие и красные, как у инопланетянки.

Сегодня исполняется семьдесят три года с того дня, как ее прабабка Элис Манро решила расстаться с жизнью. Теория Вероники о том, что тетя Конни убила супругов Манро, явно ошибочна. Это сделала сама Элис. Она знала, что не сможет быть хорошей матерью своему ребенку, и поэтому избавила мир от своего присутствия. Все повторяется. Единственное различие состоит в том, что Элис решила взять с собой на тот свет и мужа, в то время как Грейс оставляет Кэллума, подготовив себе достойную замену.

Конечно, поначалу он будет очень расстроен. Наверное, станет горевать. Грейс вспоминает похороны тети Конни. В какой-то момент она заметила, как тетя Роза смотрит на гроб с такой неприкрытой болью, что ей пришлось отвернуться. Нельзя заглядывать в чужую душу. Тяжело думать о том, что Кэллум будет так же страдать, невыносимо представлять себе знакомые черты его лица, искаженные горем.

Но, господи, у нее нет выбора! Таким облегчением будет просто взять – и навеки все прекратить! И в конце концов, он будет намного счастливей с Софи. Ему надо потерпеть лишь годик или два, а потом все образуется. Так лучше для него и для Джейка.

И тут Кэллум вдруг чувствует ее присутствие, и его веки вздрагивают.

– О черт! – Он моментально просыпается и садится, потирая глаза. – Что случилось? Что ты здесь делаешь?

– Чищу зубы нитью, – отвечает Грейс.

Габлет Макдаблет отметил галочкой последнее дело в СПИСКЕ ДЕЛ, КОТОРЫЕ НУЖНО ЗАВЕРШИТЬ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ОТПРАВИТЬСЯ НА ЛУНУ. Он был очень счастлив, что отправляется на Луну. ОЧЕНЬ счастлив. Так счастлив, что даже расплакался. Конечно, Габлет мог и передумать в последнюю минуту. Никто ведь не заставлял его лететь на Луну. Он мог передумать прямо перед тем, как сесть в космический корабль.