Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая - Ира Зима

Вот представлю, что Алена, так же, как и я сейчас, двигалась вдоль проспекта Ленина мимо ухающих машин, тополиного мусора, летящего в лицо — тогда это мог быть снег — потом поворачивала в парк, а потом куда? И ноги сами несут меня дальше, в огромный сквер, застроенный сталинскими толстостенными восьмиэтажками, которых слишком много, чтобы выбрать наугад нужный дом или хотя бы верное направление. Дома одноликие, желтокирпичные, крашенные песочной побелкой колонадки в районе шестого этажа, балкончики в балясинках словно задуманы для цветника, глубокие лоджии, вмещающие садовый столик и лежак, устроенные явно не для потребностей рабочего человека, обитателя коммуналки, для которого «хрущевка» — рай, когда вся квартира размером с эту лоджию! Конечно, я была зачарована таким, направленным на нормальные потребности полетом конструкторской мысли советских проектировщиков, но все это предназначено для каких-то особых людей, своим положением подтверждающих, что победивший социализм есть торжествующее неравенство. Но кроваво-красные двери подъездов, зелено-синие оградки газонов и лавочки им в унисон уже имели характерный, всё уравнивающий быт советского общественного пространства. Какой дом, какой подъезд выбрать из шеренги одинаковых признаков, совершенно неясно, и даже если залезть в голову к Алене, там все точно так же, все одинаково.

Стою по центру этого исполинского двора, закрыв глаза, и осматриваю весь сквер внутренним зрением, и вот во мне очнулось новое воспоминание: Алена рассказывала, что в ее доме есть крошечная «булочная», куда она спускалась за свежими булочками каждое утро. Тогда именно этому обстоятельству я по-настоящему позавидовала, я «булочная» душа, если бы была мышью, то ловить меня следовало бы на запах свежеиспеченного хлеба, а за желтотелую булочку по девять копеек готова добровольно влезть в мышеловку. Открыла глаза, осмотрелась, вот она «булочная», дворы найдены верно. Но в этом доме восемь подъездов! Опять закрыла глаза, иду на эксперимент и пытаюсь представить себя в квартире Алены, понять, что я вижу из окна, достаточно определить угол взгляда на городской пейзаж, чтобы найти правильный подъезд, а там и соседей порасспросить можно. Ловлю внутренним восприятием абсолютно четкий вид: река и центральный городской мост наблюдаются с высоты и под определенным ракурсом, значит квартира расположена со стороны проспекта и на верхнем этаже, не с торцевой части здания, а где-то ближе к середине. Забежала в третий подъезд и поднялась на седьмой этаж, выглянула в подъездное, заплеванное курильщиками окно — нет, ракурс не тот; вследующем подъезде тоже не то, и вот только в шестом картинка действительно совпадает, аж мурашки по телу от такой точности. Тут же звоню в ближайшую квартиру, чтобы не успеть испугаться тому факту, что я иду на поводу у своих видений как городская сумасшедшая, реализующая свой бред.

Стою у богато обитых дерматином дверей, жду, нервно постукивая по синеющему лакокрасочному откосу, обкусываю губы, что сказать-то, если мне откроет сам объект поиска, этот Аленин хрен?! Вдруг он и есть мой насильник-убийца? И какая же будет ему радость увидеть проблему, то есть меня прямо на пороге: приперлась в пещеру циклопа-людоеда самолично, чтобы он мог в лучшем виде, не покидая зоны комфорта, избавиться от занозы! Но никто мне так и не открыл, и на всей лестничной площадке тоже, что не удивительно, рабочий день в разгаре и наступило время отпусков, так и вечером можно никого не застать. Спускаюсь этажом ниже, звоню, и первая же дверь открылась; шарахнулась от неожиданности и необходимости вести разговор, подтверждающий или истребляющий историю моих догадок, и даже не берусь судить, какой факт подействует на меня сильнее. На пороге стоит старушка университетского вида, она не в халате с отдушкой котлет, а в городском, невероятно опрятном темном платье, с гладкими волосами, свежим, хотя и старческим лицом, и конечно говорит, как полагается кремлевским гимназисткам — чинно и вежливо; открыв мне дверь в абсолютном доверии, она взялась за грудь рукой, словно только меня и мечтала увидеть всю свою жизнь:

— Вы ко мне, барышня? Чем могу помочь? Может, чаю? — старушка отошла от прохода, приглашая в дом, а мне стало страшно от такой ее открытости.

— Вы бы не открывали-то чужим, — я даже забыла о цели своего прихода.

— Ну что вы, я не такая беспечная, у меня и «глазок» в двери есть, просто я вас еще в сквере видела, вы ищете кого-то, сразу подумала, что вам нужна помощь, но было неловко беспокоить вас, — обалдеть, где такие люди живут, где они прячутся, хочу общаться с ними каждый день.

— Да, ищу, простите за…

Хотела только спросить, а старушка уже завела меня в квартиру, совершенно ретроградную, с большим круглым столом, абажуром в кистях над ним, расписным гжелью чайником на зеркальном подносе и сметанными булочками в сахаре на узбекском, витиевато расписанном блюде, и в животе у меня сразу заурчало.

— Садись, садись, составишь мне компанию, я-то одна, все мои поразъехались по отпускам, а мне вредно климат менять, вот и сижу тут. Ты подружку ищешь, рыжую такую? — она налила мне чай, протянула блюдце расписное в еловые веточки с булочкой и креманку бутылочного цвета на затейливой тонкой ножке с домашним вареньем.

— Как вы догадались? — жую и удивляюсь ее прозорливости: и рыжую ищу, и есть хочу, и в безусловном тепле как в воздухе нуждаюсь.

— Не знаю, но когда тебя на пороге увидела, сразу подумала об этой девушке… Она снимает квартиру у Светланы Васильевны, девяносто восьмую, та к дочери в Севастополь уехала внучку нянчить, ну и сдала квартиру солидному такому мужчине, а жить тут стала только девица. Но девушка ведет себя тихо, вот я ничего соседке и не рассказывала, зачем зря ее дергать? — старушка умильно наблюдает, как я управляюсь с угощением, словно я ей внучка какая, а не случайная девица.

— Вы видели того мужчину? — конечно я и так уже понимаю, что у Алены в парнях «папик», а не пионер.

— Нет, к сожалению, девушку часто видела, а вот ее сожителя ни разу, я не типичная бабуся с лавочек, в основном на кафедре в университете пропадаю, многих соседей в подъезде даже не знаю, что, конечно, непростительно, но некоторых знать совсем и не хочется. Знаешь, я так устаю от иных людей, заболеваю прямо, мне с книжками как-то всегда уютнее… Эта девушка твоя подруга? — старушка сложила ручки лодочкой под подбородком как юное, чуткое ко всему создание, и сквозь морщинки мне видится ее настоящее лицо с внимательными миндалевидными глазами и тонкими строгими чертами.

— Да мне тоже с печатным словом легче, может, у вас ключи есть от этой квартиры, мою подружку «Алена» зовут и она на связь не выходит, я понимаю, как это звучит, неловко, но я уже и не знаю, как ее найти? Может, в квартире телефон этого мужчины найдется или какая записка от нее, хоть что-то! — я уже почти молю о помощи.

— Ключей нет, к сожалению, звучит твоя просьба нормально, всякие обстоятельства бывают, но квартиросъемщик требовал, чтобы доступ в квартиру был только у него, и если что, то готов возместить все убытки, такой он слишком деловой, — так соседка рассказывала. Это странно, что твоя подружка не выходит на связь? Она так раньше не поступала?

— Волнуюсь за нее, на то есть причины, но, может, соседка ваша говорила еще что-то об этом человеке, как он выглядит, что-то особенное выделила?

— Ты знаешь, только то, что он видимо из какой-нибудь партийной элиты, весь такой холеный, и все… Подружка твоя девушка невоспитанная и не очень приятная, мне бы не пришло в голову пригласить ее на чай, так что я ничего про них не могу знать, мне жаль… Есть кое-что, но мне неловко говорить тебе такое.

— Почему?

— Ты посчитаешь меня чокнутой старушенцией, но мы не знакомы и мне не так страшно признаваться в этом тебе… Старость, знаешь ли, полна сюрпризов, никогда бы сама в такое не поверила, я ведь атеистка до мозга костей и столкнусь с таким… мне кажется, твоя Алена здесь! Квартира-то над нами, там кто-то ходит, шлепает босыми ногами, я поднимаюсь, звоню им в дверь, а там никого нет, в магазин она не ходит. Как она живет? А этот солидный все не приезжает. И… мне кажется, с ней случилась беда, на самом деле ее там нет, и это так сильно беспокоит меня. Вот еще что, я считаю, что вам не надо встречаться…

— Почему? Почему я не должна с ней встречаться? — вот это поворот.

— Потому, что ее больше нет, но она готова причинить тебе вред, ты стоишь у нее на дороге… Вот все выдала, меня словно что-то заставляет тебе это сказать, именно это я почувствовала в парке, что тебе с твоей подругой не стоит общаться… Прости старуху, наверно, нужно такие прозрения держать при себе, но я знаю, что поступаю верно, — она смотрит на меня и ждет реакции, ей важно знать, есть ли во всем этом хоть какая-то рациональность.