Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая - Ира Зима

— Ага, все точно, — я тоже боюсь, но не смерти, а этот мир потерять, вслух этого не сказала, и челка упала мне на глаза.

* * *

Утром, часов в шесть зашла домой, дохнуло затхлостью; бабушки нет, она в инструкторском походе по «Столбам», я сразу пооткрывала окна, устроила шумный, хлопающий дверьми сквозняк, зато от мглистости не осталось и следа. С улицы потянуло утренней городской свежестью от мокрого после поливальных машин асфальта с отдушкой ландшафтной травы и клумбовых цветов, оттого горько-сочный привкус герани во рту, и я есть хочу невыносимо. Конечно, дома нет ни черта из съестного, в гречневой крупе завелись мошки, остатки картошки скрутились в вялые куриные пупки, и чудом у сухарных горок в хлебнице не завелись мыши; я все повыбрасывала, придется ждать открытия универсама, а пока зарылась в семейный архив, нашла фотографии Лизы, сестры деда.

Фотографии черно-белые, блеклые и желтоватые от времени; раньше умели делать снимки объективно строго, портрет словно рассказывает историю если не жизни человека, то характер вполне точно вскрывает, внутренние предпочтения четко проявляются на лице в микродеталях, в такой буквальной студийной съемке ничего не скрыть. Невротичка выдаст себя сухой складкой на носу, интеллигенция особой сдержанностью черт, жесткость читается сжатым подбородком, теплота льется из глаз даже с «мертвой» фотографии, и если человек умер, отпечаток его личности остается навсегда. Рассматриваю характерное состояние лица Лизы, мы с ней невероятно схожи, но при этом слишком разные, ее вибрации отсылают к той оттепели, что наступила в нашей стране после смерти Сталина, ее надежды столь простодушны, пламенны, как у классической комсомолки-идеалистки, и красота ее такая добротная; невинность и махровая наивность — вот что я в ней чувствую. Сажусь перед зеркалом и студийно освещаю свое лицо лампой напрямик, мои глаза жесткие и глубокие, словно я уже сильно старше Лизы; мои черты резко очерчены, сильные в своем выражении почти как у Егора, не замечала раньше в нас такого сходства. Но я и правда никогда не была нежно-невинной как Лиза, жесткость ее смерти на мне с рождения, и в то же время именно в моем лице есть некоторый, почти видимый ореол; я верю в «иное», а не в «комсомол», несмотря ни на что «основа» все еще во мне — такая вот трансформация; в этот раз, «уйдя» еще дальше от «начала», я стала к «настоящей» себе ближе. Да уж, между Лизой и мною какая-то тысячелетняя пропасть, у меня нет никаких «чудотворных» ожиданий, есть только убежденность, что я должна делать все сама и оставаться тут до последнего, бороться, и никто меня не спасет. Бог не спасет, ведь у него мои руки, нет у него других рук, кроме наших; вот только я лично могу слишком мало, мои «воины света» давно забыли и утратили себя, дезориентированы и не желают возвращаться к «истоку». Что могу я одна, если мой дух раздроблен и отдан каждому из живущих? Что я могу без всех нас? Кто я такая, когда одна? Песок, никто…

Сложила фотографию Лизы во внутренний карман холщевой ветровки, вышла из дома и дождалась открытия универсама уже у его дверей, в советском магазине привычно ни хрена нет, кроме отмороженного минтая, вездесущей перловки, польских, специфически воняющих сухих супов и хитровыстроенных «пирамид» из ржавеющих банок с килькой, но молоко и плюшка всегда найдутся, а других вкусностей мне и не надо. Пусть Джеймс Бонд пьет свое шампанское, выхваченное из буржуйской бокальной пирамиды, заедая свои победы икрой, а я всем деликатесным радостям предпочту бутылку ледяного молока и булочку за девять копеек; порвала ее черно-смоляную корочку, вскрывая ароматный желто-дырявый мякиш с особым наслаждением. В лагерь почему-то такие булочки не привозят, а вот из советской кильки отличный суп варится, и я вытащила из «пирамиды» несколько банок, ночью на костре они будут очень кстати. Свой завтрак я слопала второпях прямо на остановке и заскочила в автобус, намереваясь наведаться с самого утра в архивы, там и увидела Антона Горленко с огромной спортивной сумкой:

— Сашка? Почему не в лагере? Прикинь, мать заставляет на тренировки мотаться, чтобы я столичным тренерам хорошо себя показал, только вот не пойму, на хрена мне это? Все это как россказни с того света про эти «НХЛы», мне и в нашей «краевой» команде нормально игралось! Как же тебе повезло, что никто никуда не тянет тебя за уши! — мы сели вместе на задние ряды автобуса, а я удивилась про себя, как запросто мы с Антоном стали общаться, раньше краснела бы и отмораживалась всю дорогу, так на «пьедестал» сама его поставила. Он не так уж и высокомерен, вполне простой парень, у которого куча своих проблем, и главную «проблему» в виде Викуши я и врагу не пожелала бы!

— Да я Зою решила навестить и еще есть дела всякие… Ты не слышал случайно, с кем там, в «пансионате» Алена встречается? — и действительно, как я раньше не догадалась, Антон часто в «пансионатах» тусуется, ему взрослые девицы нравятся, может, что и видел?

— И чего ты все о ней печешься, стерва она редкая, а не твоя подруга! — вот это новость!

— Почему? — глупая у меня реакция, но я не думала, что он в курсе наших дел.

— Да она к нам заходила во время вашего конфликта, так такую пургу несла, против тебя зачем-то народ настраивала, решила всех в свои дела втравлять! Никто из наших парней с ней не стал бы встречаться, но я видел, как она разговаривала с каким-то мужиком, я к матери заходил и дверью ошибся, так они слишком интимно беседовали.

— Ты видел, с кем она была? — я от напряжения наклонилась вперед.

— Нет, видел только костюм за дверью, он мужик взрослый уже, и наверняка кто-то из местных управленцев. Кто еще в административке ошиваться сможет? Но я услышал обрывок их разговора, Алена так за ногу его держала и рассказывала ему про тебя, сказала, что хочет видеть твой труп! Прикинь, так я дверь сразу и захлопнул. Алена совсем чокнутая, вела себя как больная! — он тряс рукой, а в автобус заскочили малолетние девчонки, заметили Антона и стали тыкать в него пальцем и хихикать, он-то в нашем городе безусловная звезда, а в столице наверняка затеряется.

— Точно не видел, кто это?

«Да, маловато информации», — думаю про себя, может, этот «кто-то» из бесчисленных комиссий или гость из других лагерей, мало ли великовозрастного начальственного народа шляется по лагерю? Да навалом!

— Точно! Зачем тебе? — Антон на внимание девиц даже не реагирует, привык уже.

— Да Алена на связь не выходит, хотела через него ее найти… — так и есть, ни грамма вранья.

— На твоем месте я бы обходил эту психопатку стороной! — он встал и по-свойски чмокнул меня в щеку, словно мы успели миновать все стадии близости, и вышел на стадионе «Авангард», а я проехала под навязчивыми взглядами девиц еще остановку.

Через аллею от проспекта начинается территория парка «Культуры и отдыха им. Горького», рядом с ним кинотеатр «Луч», а напротив архив ЦБТИ, серо-стальное мрачноватое исполинское здание, протяженностью на квартал, загроможденное по фасаду массивными колоннами. Архив открыт с самого утра до поздней ночи, считается, что советские ученые часов не наблюдают и всю жизнь подчиняют служению стране, впрочем, для многих дело так и обстоит, да и «диссертацию защитить» — это выторговать у отечества массу возможностей и даже регалий, так что определенный ажиотаж и в этих мрачных стенах наблюдается. Меня встречает холл с высоченными потолками, с пропускной системой на входе, запруженной желающими попасть в архив, но все охранники меня знают и, поприветствовав дежурного, я прошла по широкой винтовой лестнице на второй этаж, минуя очередь, там основной фонд «периодики», занимающий помещение размером с районную школу. Такие объемы информации меня не смущают нисколько, можно сказать, владею системой поиска «с пеленок», вдоль стен по всему залу расположены стеллажи с маленькими ящичками — картотекой, и достаточно ориентироваться по этим карточкам с данными, а нужные материалы принесет уже библиотекарь. Можно задать буквы по алфавиту или цифры по годам, и, отталкиваясь даже от самых скудных данных, найти хоть какую-то, пусть приблизительную информацию, и так двигаться дальше, задавая в поиск все новые и новые данные, и попасть совсем в иную версию событий, совершенно не туда, откуда начал. Обычно я обожаю копаться в книгах, старых научных публикациях, прикасаться к неизведанному, сутками могу пропадать в архиве, но сегодня мне вряд ли захочется долго сидеть в нужной мне теме, признаюсь, мне даже прикасаться к ней страшно! А что если мои видения подтвердятся?! Совершенно этого не хочу, хочу быть не права! Хочу ничего не найти, ничего похожего, ни единой зацепки, мне до ужаса страшно знать, что пострадал кто-то еще, и уж тем более понять, что никого из возможных жертв так и не нашли! Что мне тогда делать, каждую девчонку придется искать по тайге? Как мне с этим жить?