Идеальный шпион - Джон Ле Карре

— А бывают задания у твоего отца настолько секретные, что ему приходится совершенно скрываться. И даже телохранители не знают его адреса. Знаю его лишь я. Но больше никто в мире не знает и не должен знать. И если этот инспектор опять придет к тебе или мистеру Керду, или кто-нибудь другой придет, ты должен сказать им все, что тебе известно, и тут же сообщить об этом мне. Я оставлю тебе номер особого телефона, и мистеру Керду оставлю. Твой отец достойный человек, ему надо помочь, и помощь эту он получит.

— Рад это слышать, сэр, — сказал Том.

— Теперь еще одно. В письме, которое он написал тебе, речь тоже шла об этих вещах?

— Не знаю. Я не до конца его прочел. Там было много насчет перочинного ножа Сефтона Бойда и какой-то надписи в преподавательской уборной.

— Кто этот Сефтон Бойд?

— Мой друг. Он учится со мной.

— Он что, и папин друг тоже?

— Нет, папа дружил с его отцом. Они тоже вместе учились.

— Ну а что ты сделал с этим письмом?

Бог весь что. Комкал его, пока оно не стало жестким и колючим. Но этого Том не сказал. Он лишь вручил дяде Джеку то, что осталось от письма, и дядя Джек пообещал не потерять его, а в следующий раз при встрече обсудить с ним письмо, если в нем содержится что-то, что необходимо обсудить. Дядя Джек вообще-то в этом сильно сомневался.

— А конверт у тебя остался?

Нет, конверта у Тома не было.

— Тогда откуда он его послал? Это нам даст кое-какой ключ, если ключ нам понадобится.

— Там был штемпель Рединга.

— От какого дня?

— От вторника, — грустно сказал Том, — но может быть, письмо было послано в понедельник, уже после закрытия почты. Я подумал, что он отправился обратно в Вену вечером в понедельник. Если не поехал в Шотландию, конечно.

Но дядя Джек словно не слышал, потому что опять вернулся к теме Греции, продолжая игру, которую оба они называли «следственные показания», и допрашивал мальчика насчет того долговязого с усами, который был тогда на крикетной площадке на Корфу.

— Наверное, ты забеспокоился, когда его увидел, правда, сынок? Подумал, что папе его появление радости не доставляет, несмотря на то, что держится он так по-дружески. То есть я хочу сказать, если они такие уж друзья, то почему же папа не пригласил его домой повидаться с мамой? Предполагаю, что, когда ты все это взвесил, тебе стало не по себе. Ты не одобрил этой непонятной встречи возле самого порога дома.

— Наверное, — согласился Том, как всегда, восхищаясь проницательностью всеведущего дяди Джека. — Он схватил папу за руку.

Они вернулись в «Дигби». Том теперь повеселел, он мог облегченно перевести дух, что возвратило ему аппетит, поэтому он попросил себе бифштекс, а пока будет жариться мясо — картофельные чипсы. Себе Бразерхуд заказал виски.

— Рост? — спросил Бразерхуд, опять принимаясь за их игру.

— Метр восемьдесят.

— Так, отлично. Цвет волос?

Том колебался.

— Серо-буро-малиновый в полосочку, — сказал он.

— Что за бред такой!

— На нем была соломенная шляпа. Волосы было трудно разглядеть.

— То, что он был в соломенной шляпе, мне известно. Потому я и спрашиваю тебя. Цвет волос?

— Русые, — наконец решился Том. — Русые, золотистые от солнца и лоб большой, как у настоящего гения.

— Интересно, черт возьми, как это солнце проникло через шляпу?

— Ну, серо-русые, — согласился Том.

— Так и говори. Два очка, не больше. А лента на шляпе?

— Красная.

— Господи!

— Лента была красная.

— Три очка. Какого цвета борода?

— Бороды у него не было. Кустистые усы, брови толстые, как у вас, но не такие мохнатые, глаза бегают.

— Три очка. Фигура?

— Сутулый, походка неровная.

— Что еще за неровная такая?

— Ну, вроде ныряющая. Словно море волнуется, а ты ныряешь на волнах. Неровная — это когда человек идет будто у него ноги разные.

— Ты хочешь сказать, он хромает?

— Да.

— Так и говори. На какую ногу?

— На левую.

— А если подумать?

— На левую.

— Три очка. Возраст?

— Семьдесят.

— Не болтай глупостей!

— Но он старый!

— Семидесяти ему нет! Мне нет семидесяти. Даже шестидесяти нет. Вернее, только что исполнилось. Разве он старше меня?

— Тех же лет.

— В руках держал что-нибудь?

— Портфель. Серый, как будто из слоновьей кожи. И он был жилистый, как мистер Тумс.

— Кто это Тумс?

— Наш спортивный воспитатель. Он преподает борьбу айкидо, а еще географию. Он убивал людей ногами, хотя это и не по правилам.

— Хорошо, жилистый, как мистер Тумс, держал портфель из слоновьей кожи. Два очка. В другой раз избегай субъективных ссылок.

— А что это такое?

— Мистер Тумс. Тебе он известен. Мне — нет. Не сравнивай одного неизвестного мне человека с другим, которого я тоже не знаю.

— Вы сказали, что знаете его, — сказал Том, взбудораженный возможностью поймать дядю Джека.

— Знаю, знаю. Просто я шучу. Была у него машина, у этого твоего дядечки?

— «Вольво». Взятая напрокат у мистера Калуменоса.

— Откуда ты знаешь?

— Он всем ее дает напрокат. Приходит в порт и слоняется там, и, если кто-нибудь хочет взять напрокат машину, мистер Калуменос дает ему свой «вольво».

— Цвет?

— Зеленая. И вмятина на крыле, номер, зарегистрированный на Корфу, и на антенне чека, как лисий хвост, и…

— Машина красная.

— Нет, зеленая.

— Очки не засчитываются, — твердо объявил Бразерхуд, к возмущению Тома.

— Почему это?

Бразерхуд растянул рот в хищной улыбке.

— Это ведь не его машина, правда же? Откуда тебе знать, что машину нанял именно тот, усатый, если в ней еще было двое? Ты утратил объективность, сынок.

— Но он же главный!

— Откуда ты взял? Это все догадки. Занимаясь домысливанием, можно бог знает до чего додуматься! Тебя когда-нибудь знакомили с тетей Поппи, сынок?

— Нет, сэр.

— А с дядей Поппи?

Том прыснул.

— Нет, сэр.

— А имя мистера Уэнтворта тебе что-нибудь говорит?

— Нет, сэр.

— Никаких ассоциаций?

— Нет, сэр. Похоже, это какое-то место в Суррее.

— Правильно, сынок. Никогда не выдумывай, если не знаешь, но от тебя чего-то ждут. Это правило известное.

— Вы опять шутили, да?

— Может быть. Когда папа пообещал опять с тобой увидеться?

— Он не обещал.

— А вообще он назначает с тобой встречи?

— Скорее, нет.

— Значит, волноваться не о чем?

— Только вот письмо.

— А что письмо?

— Он пишет словно перед смертью.

— Выдумки. Воображение. Хочешь поделиться еще чем-нибудь, что знаешь? Тайное место, куда скрылся папа? Хотя ладно. Мы и так знаем. Он дал тебе адрес?

— Нет.

— Название ближайшего шотландского городка?

— Нет. Сказал только: «В Шотландии». На море в Шотландии, где он сможет писать, потому что никто не будет его тревожить.

— Он сказал тебе все, что только мог сказать, Том. Сказать больше ему не разрешено. Сколько комнат там у него?

— Он не говорил.

— А покупками кто для него занимается?

— У него там классная хозяйка. Старушка.

— Он хороший человек. И к тому же умный. И она хорошая женщина. Тоже из наших. И перестань волноваться. — Дядя Джек покосился на циферблат своих часов. — Так. Кончай с едой и закажи себе еще лимонаду. Мне нужно сделать одно маленькое дельце.

Все еще улыбаясь, он прошел к двери, на которой были изображены значок туалетов и телефона. Том прирожденный сыщик. Большая удача для дяди Джека. И чувство юмора у них очень сходное, к их взаимному удовольствию.

* * *

У Бразерхуда была жена и был дом в Ламбете, и в принципе он мог бы отправиться туда. Была у него и другая жена, в его загородном доме с Саффолке, правда, находящаяся с ним в разводе, тем не менее всегда готовая оказать услугу, в чем не раз его заверяла. Была у него и дочь, вышедшая замуж за адвоката из Пиннера, — парочка, которую он и в грош не ставил, платившая ему тем же. Но во исполнение долга они бы его приняли. И был еще никчемный сынок, зарабатывавший на жизнь на театральных подмостках, и, если Бразерхуд набрался бы мужества и проявил бы к нему великодушие, как он в последнее время нередко делал, и смог бы превозмочь свое отвращение к запаху кухни и бедности, что ему в последнее время нередко удавалось, его с радостью приняли бы, предоставив ночлег на несвежих покрышках, которые Адриан считал постелью для гостей. Но сегодня, а также и во все последующие вечера до тех пор, пока он не побеседует с Пимом, всего этого он не хотел. Он предпочел уединенность вонючей конспиративной квартирки на Шеперд-Маркет с закопченными драчливыми голубями на парапете и проститутками, вышагивающими взад-вперед, как солдаты на часах, по тротуару внизу, словно для них война еще не кончилась. Время от времени Фирма предпринимала попытки отнять у него эту квартирку или вычесть арендную плату за нее из его жалованья. Канцелярские крысы ненавидели его за эту квартирку и шипели, что он превратил ее в притон, что было правдой лишь отчасти. Они с негодованием отвергали его приглашения провести там дружеский вечер и просьбы его об уборщице, которой он не имел. Но Бразерхуд был круче их всех, вместе взятых, о чем они, в общем, и сами знали.