Враг моего врага. «Песец» - Натали Р.

сюда…

– Это ищешь? – спросила Клара, неся полиэтиленовый пакет с ее одеждой.

Унтли панически схватилась за воротник стираного бесформенного больничного халата, что был на ней – будто только что осознав, в какой ужас она одета. Блеклая мятая материя, тапочки на три размера больше… Косы с вечера не переплетала… А господин Йозеф на нее смотрит, и немудрено, что хмурится. То есть Йозеф. Как можно называть адмирала просто «Йозеф»?

– Можно мне переодеться? – промямлила она.

Гржельчик кивнул. Она продолжала сидеть, теребя пакет со своими тряпками. Не хочет переодеваться при нем? Можно подумать, он ее голой не видел. Клара потянула его за рукав; он пожал плечами и последовал за ней.

Клара деликатно прикрыла дверь.

– Вы уж не обижайте ее, кэп… то есть адмирал, – многие еще не привыкли.

Он дернул плечом.

– Я похож на человека, который обижает женщин?

– Ваш приятель адмирал Мрланк тоже не похож. А Мария наша – вообще агнец Божий, если не знать.

Он посмотрел на часы и оглянулся на дверь.

– Что она там копается? Уже трижды можно было переодеться туда и обратно.

Клара фыркнула.

– Моется, наверное. Ее хлебом не корми, дай поплескаться. Ну, не самая плохая привычка.

Он молча согласился. Пусть плещется хоть по пять раз в день. Зато всегда чистенькая.

– Шрамы на шее останутся, – предупредила Клара. – Пластическая хирургия – не мой профиль. Если что, на Земле специалистов полно. И мизинец у нее сросся неправильно, давно уже. Ломать да переделывать – только мучить зря. Надеюсь, кривой мизинец вы переживете?

Дверь отодвинулась, и Эст Унтли с мокрой расчесанной головой выдавила робкую улыбку в ответ на вопросительный взгляд Йозефа. Кокетливый шарфик на шее – если не знать, что он скрывает шрамы, и не догадаешься. Кофточка подчеркивает грудь и талию. И болезненную худобу тоже, но она уже бросается в глаза не так, как в первый день. Интенсивное питание, комплекс витаминов – кто знает, какие там еще врачебные секреты? Высохшая мумия ожила и превратилась в довольно миленькую женщину, которую можно поцеловать, предварительно не напиваясь. Йозеф почувствовал, как шевельнулось в нем желание. Глупо тратить время бездарно, стоя тут, у медблока.

– Пошли, – кивнул он.

– Здесь опасно, Хеленна, – с сожалением произнес Мрланк. – Сама видишь. От своих приходится беречься. Что же будет, когда появятся враги?

Девушка представила и передернулась. Еще врагов не хватало!

– Я хочу, чтобы ты была в безопасности, солнышко мое.

Хелена не стала возражать. Ей хотелось того же самого. Вчерашний бой потряс ее до глубины души, до сих пор по спине нет-нет и пробегала невольная дрожь.

– Ты поедешь в Рай, – сказал он. – Тебе там понравится. Будешь жить в моем доме. Кончится эта операция – я приеду…

Она послушно кивнула.

– Твой отец отправляет два мересанских корабля ремонтироваться в Генхсх. Полетишь на одном из них.

– Да-а? – засомневалась Хелена. – А мересанцы ничего мне не сделают?

Мрланк усмехнулся. Синие, может, и не прочь побаловаться с чужой девкой по дороге, но кто же им даст? Гржельчик уже популярно объяснил т’Доррену, что с ним произойдет в самом непосредственном будущем, если он не то что притронется к его драгоценной дочке без должного пиетета – обратится непочтительно! Красочные обещания Гржельчика должны мересанцу в кошмарных снах сниться. А он, Мрланк, еще добавил. Если девушка пожалуется на т’Доррена или его подчиненных, с Рая им не уйти.

Больше всего Мрланка удивил кардинал Натта. Перед отбытием он вызвал к себе раба Божьего Михаила и долго полоскал ему мозги сентенциями о вреде блуда и пользе воздержания. А также о неминуемой каре за грехи, как Господней, так и сугубо мирской, но от этого не менее фатальной. Несчастный т’Доррен был уже не рад, что согласился довезти Хелену. Никакого удовольствия от красивой девки, одни нервы.

Хелене т’Доррен показался брюзгой. Взирал на нее, как на ядовитую змею, даже руки подать не хотел. Боялся, но она-то об этом не знала. Перед стартом запер ее в каюте, от соблазна подальше, и открыл, только когда «Тринадцатый» приземлился в Генхсхе. Вот вам чемодан, молодая госпожа, а вот – трап. Удачи.

И, умыв руки, т’Доррен поторопился отослать сообщение по ква-девайсу этому ненормальному Гржельчику, что его клятая дочка, будь она неладна, благополучно добралась, как договаривались, в целости и сохранности.

Йозеф открыл глаза. Утро заявляло о себе жаждой. Вроде и не принимал вчера алкоголь, но организм, еще не вполне отошедший от немощи, требует, чтобы его промыли. Он подвигал рукой и наткнулся на чужое тело. Унтли, вспомнил он. Пора привыкать.

Гъдеанка уже не спала. Тихо лежала, не шевелясь, чтобы не разбудить его случайно. Когда он заворочался, она соскользнула с кровати, кутаясь в кружевную накидку, позаимствованную у безотказной Эйззы, завозилась у тумбочки.

Через минуту перед Йозефом возник стакан воды. Его протягивала Унтли. Он оперся на подушку, взял стакан, поблагодарив кивком. Она заулыбалась, робко и счастливо: опять угадала. Она угадывала все его желания. Некоторые – даже до того, как они возникали. Не успел он подумать об изгибе бедра под полупрозрачной накидкой, она юркнула к нему, принялась ласкать – аккуратно, чтобы он не расплескал воду. Он блаженно замурлыкал. С тех пор как Йозеф забрал Унтли из медблока, ему казалось, что он попал в рай. Не так уж сильно он соврал Мрланку, как выяснилось, назвав ее женщиной, о которой мечтал всю жизнь. Разве не мечтал он, чтобы о нем заботились, слушались с одного раза, не смеялись над его неловкостью, разговаривали ласково и не повышали голос? И так приятно чувствовать, что кто-то тебя любит – неважно, по какой причине. Главное, что вот оно, давно позабытое ощущение, греющее тело и душу.

И совершенно невозможно отплатить за это черной неблагодарностью. То есть кто-нибудь наверняка смог бы, но у Йозефа было свое понятие о справедливости. Впервые за многие годы Эст Унтли была счастлива, без всякого преувеличения. И пусть этот гордый адмирал говорит, что не любит – она же видит, как он добр к ней, нежен и предупредителен, и как тепло он смотрит на нее, и какие нотки звучат в его голосе… С ним она вкусила наконец высшее наслаждение, и не единожды. Теперь и умереть не страшно. Но в кои-то веки ожидание смерти, непрерывно висевшей над ней, отступило. Йозеф никому не позволит ее убить и даже просто обидеть. Ужасная мересанка, напавшая на нее, и та извинилась.

Только одна черная туча висела на горизонте. Унтли была гъдеанкой. А Йозеф собирался обойтись с ее родиной, мягко говоря, нехорошо. Он был не в состоянии отделаться от чувства, что поступает плохо, но поступить по-другому не мог. Он адмирал, а не какой-нибудь солдатик, которому ради красивых глаз и дезертировать не грех.

На каждом