За закрытыми дверями - Майя Гельфанд

было по-настоящему: она резала салаты, подавала кофе, рассказывала анекдоты и фальшиво пела. Потом они с Зямой страстно целовались у всех на глазах и были счастливы. Потому что эта незамысловатая жизнь в ее представлении и была настоящим счастьем.

Все закончилось неожиданно. Однажды Зяма пришел домой озабоченный, даже обиженный. Соня долго крутилась вокруг него, таскала то чайку, то сигареты, то целовала нежно в шею. Ничего не помогало. Наконец он процедил сквозь зубы:

– Мне надо будет уехать. Ни о чем не спрашивай, я сам ничего не знаю.

– Когда? – Внутри у Сони все оборвалось.

– Завтра. Собери мне вещи.

– Ага, – кивнула Соня.

Она достала маленький чемоданчик, положила туда Зямины трусы, джинсы и рубашки и прижалась к стене в ожидании.

– Ну, я пошел, – сказал Зяма.

– Ага, – кивнула Соня.

Еще через пару дней появилась взлохмаченная женщина с криками:

– Где этот бандит? Где мои деньги? А ты кто такая, шалава?

Только потом Соня узнала, что Зяма занимал деньги у всех подряд, не имея ни малейшего намерения их отдавать. Самое удивительное, что никто не мог ему отказать.

Зяма исчез, оставив Соню с кучей долгов, разбитым сердцем и обозленной душой. И еще – абортом, по счастью, на раннем сроке.

Она стояла под душем, рыдала и смывала струей подленьких жирных тараканов, которые заползали на ее ноги, щупали гадкими лапками, норовили облепить полностью. Она топила их безжалостно, спуская в канализацию, и ненавидела свою неудачу, свою глупость и наивность. Она кляла свою ошибку и клялась больше не подпускать к себе мужчин ближе чем на километр.

С тех пор Соня училась жить самостоятельно. Свое одиночество она воспринимала как свободу и независимость, и постепенно ей это начало нравиться. Она принадлежала только себе, отчитывалась только перед собой, и в этом была роскошь, которую не могли себе позволить замужние женщины.

Она решила работать самой и на себя. По прошествии многих лет она была вполне довольна результатом своего труда и радовалась налаженной, как хороший механизм, жизни.

Из тесной каморки она переехала в более просторную и красивую квартиру в симпатичном тихом районе. Со временем она ее выкупила, обставила по своему вкусу, наполнила своим запахом. Теперь у нее была огромная дизайнерская кухня с ультрасовременными сенсорными приборами. Выдержанная в стильных серо-красных тонах, она создавала трендовую и актуальную обстановку. Еще у нее был прекрасный современный салон с электрическим камином, который обогревал ее зимой, а летом создавал иллюзию, что она находится не в жаркой ближневосточной стране, а где-нибудь в горном европейском шале. Тут же стояло и фортепьяно, на котором Соня, измученная материнскими экзерсисами, никогда не играла, но оно добавляло некий шарм этой эклектичной обстановке и намекало на утонченный вкус хозяйки. По углам она расставила гипсовые бюсты древних философов – Сенеки, Платона, Аристотеля, которые, по ее замыслу, должны были свидетельствовать о разносторонней образованности владелицы квартиры. Философы, разместившиеся в новом салоне, удовлетворенно хмыкнули и принялись наблюдать за разворачивающимися на их глазах событиями из личной жизни хозяйки.

При входе Соня повесила картину модного художника, которая изображала обнаженную чернокожую женщину, расположившуюся на кровати в призывной позе, раскрыв красную промежность. Это шокирующее произведение информировало о широте взглядов его владелицы и полном отсутствии ханжества. Со временем Соня планировала превратить эту гостиную в музыкальный или художественный салон, наподобие тех, которые были популярны среди аристократии в девятнадцатом веке. В этом салоне собиралась бы изысканная публика, проходили лекции, встречи со знаменитостями, подавались бы легкие закуски и шампанское.

Женщин Соня не любила, они казались ей скучными. Зато мужчин в ее жизни было много. Они слетались на ее яркую внешность, на ее презрительное отношение к семье и браку, на ее свободомыслие, независимость и любовь к жизни. Она умела окружать себя красивыми вещами и с удовольствием, без жеманства пробовала новые блюда в ресторанах. С той же страстью, с какой тратила деньги, она меняла любовников, ничуть не заботясь ни о мещанской морали, ни о задетых чувствах, ни о потерянном времени. Все, что она делала, было пронизано жаждой жизни и ощущений, ненасытным желанием получать все больше и больше наслаждений, испробовать все, чтобы не осталось белых пятен, запретных тем и недоступных удовольствий. Она много путешествовала, с азартом и жадностью впитывая в себя новые впечатления.

И все же часто, закрывшись одна в своей ультрамодной квартире, запасшись тонкими женскими сигаретами и бутылкой розового вина, она плакала о своей несложившейся женской судьбе. О неприготовленных обедах, незаштопанных носках, невыездах за город на выходные, неотмеченных семейных праздниках, недосмотренных по вечерам фильмах… А потом – снова садилась за компьютер и начинала писать очередной пост про открытие финансовых потоков, про отправку правильных запросов во Вселенную, денежные установки, сценарное программирование, проработку токсичного окружения, экологичное управление финансами и прочую хрень, которая пользовалась неизменным успехом. И пока другие выкладывали в Сеть свои праздничные столы с пошлыми холодцами, она зарабатывала лайки и деньги.

Дети не вызывали в ней восторга и умиления, а желание родить если и возникало, то очень быстро угасало перед нависающей угрозой лишиться всего, к чему она так привыкла и что так ценила: прекрасной фигуры, ничуть не испорченной первыми признаками угасания, свободного времени, которое можно было тратить по своему усмотрению, хорошей работы, дающей финансовую независимость и чувство уверенности в завтрашнем дне. Променять все это на грязные подгузники и мокрые носы? Нет уж, спасибо. В итоге можно сказать, что к сорока трем годам Соня была вполне состоявшейся женщиной без материальных проблем, интеллектуально развитой и несколько даже пресытившейся жизнью, которая, впрочем, находила все более сложные, дорогие и изощренные способы удивиться и порадоваться.