За закрытыми дверями - Майя Гельфанд

Вскоре после несчастной первой Сониной любви умерла Эсфирь Борисовна. Однажды, когда Сони не было дома, она почувствовала тяжелую тянущую боль, и на этот раз она была сильнее, чем обычно. Сковало грудь, сжало челюсть, схватило руки, она почувствовала, как жилка на шее вздулась, как застучало в ушах. Она не могла ни вскрикнуть, ни пошевелиться. Эсфирь Борисовне стало страшно так, как никогда в жизни. Из последних сил она шагнула к выходу, пытаясь позвать на помощь, но не дошла, упала, разбив голову, и скончалась. Бедная Соня, вернувшись домой, с трудом открыла дверь, которую подпирало изнутри мертвое тело матери.

Случилось то, чего Эсфирь Борисовна так сильно боялась: Сонечка осталась одна. И как ни пыталась мать еще при жизни сгладить ее будущее одиночество, она оказалась к нему не готова и к жизни категорически не приспособлена.

Внезапно обнаружились родственники. То есть они не появились из ниоткуда, Соня провела целое расследование. Она знала, что у отца (сведения о котором пришлось выуживать у мамы путем угроз и шантажа) была семья, где росла дочь по имени Мария. Долго не размышляя, она решила наладить семейные отношения.

Дверь ей открыла низенькая, коренастая женщина с очками на длинном носу. Внешне она была полной противоположностью своей младшей сестры, но, несмотря на это, Соне почудилось в ней что-то родное, знакомое. Хотя не исключено, что она просто пыталась себя убедить в этом.

Мария приняла ее любезно, даже радушно – к ее приходу испекла пирог с вишней и накрыла нехитрый стол с бутылкой вина и шоколадными конфетами. Вновь обретенная сестра оказалась дамой одинокой и бездетной и появлению Сони была рада. Выпитая на двоих бутылка вина несколько сблизила их, хотя очевидно, что общение это было вынужденным и вымученным, что тем для разговора не находилось, долгие паузы заполнялись жеванием пирога с последующим его восхвалением, а неловкости сглаживались ничего не значащими фразами.

Зато Соне удалось выудить несколько фактов по поводу папаши. Он умер вскоре после ее рождения, так и не удосужившись проявить внимание к побочной дочери, хотя факта ее наличия не скрывал, и Мария тоже знала о ее существовании. Правда, и она не посчитала нужным поинтересоваться ее судьбой, о чем сегодня, конечно, сожалеет.

– Хорошо, что хоть одна родная душа у меня есть, – сказала она задумчиво. – Кроме тебя, никого и не осталось.

Сестры даже всплакнули, и Соня осталась ночевать.

Наутро выяснилось, что говорить им решительно не о чем, у них нет ни одного совместного воспоминания, да и интересы их не совпадают совершенно. Нет, помочь Соне сестра не может, скудная бухгалтерская зарплата не позволяет особо разгуляться. Может пустить пожить, но ненадолго, потому что привыкла к своему ритму, и посторонние, хоть и почти родные, люди в доме ее нервируют. Хотя у Сони, кажется, остался дом от матери? Ну, и прекрасно! Сестра будет рада видеть Соню изредка, но не очень часто, потому что у нее целый букет болезней, и излишнее напряжение только навредит.

На прощание Мария вручила младшей сестре золотые серьги с бриллиантами. «Наследство от отца», – сообщила она, немного смутившись. Ясно было, что никакого наследства он не оставлял и даже не планировал, и это была неловкая попытка компенсации за годы забвения. Соня сухо поблагодарила, взяла серьги, которые, кстати, ей совершенно не шли, чмокнула сестру в щеку и ушла. Было очевидно, что воссоединения семьи не случилось. Так она снова осталась одна.

Совсем скоро Соня поняла, что после смерти матери ее больше ничего не держит в родном городке. Но и уезжать было особенно некуда и незачем, как говаривала мама, «чужих нигде никто не ждет». После долгих размышлений Соня подала документы на выезд в Израиль и, к некоторому своему удивлению, через несколько месяцев оказалась с одним чемоданом в незнакомой жаркой стране, чужой – и в то же время неуловимо своей.

Вырученных от продажи имущества денег хватило в аккурат, чтобы купить маленькую убитую квартирку в дешевом районе, да еще и взять ссуду. С работой было труднее. Она была одной из тысячи – голодной, незаметной, легко заменимой и легко забывающейся; простой и скучной, но в то же время амбициозной; с крашеными волосами, обгрызенными ногтями и в потертых джинсах; с горящими глазами, наивностью во взгляде и головой, забитой дурацкими мечтами… Как все, как все, как все! Не имея защиты, она быстро научилась отбиваться и огрызаться, и когда первый же работодатель решил выразить ей свое расположение в пыльной подсобке, запустив руку под лифчик, она решительно дала отпор. Когда следующий попытался недоплатить, она и на него нашла управу. Соня научилась быть сильной, наглой и энергичной, иначе у нее просто не было шансов выжить.

Но молодость и здоровье редко остаются в одиночестве, и вскоре в ее жизни появился Зяма. Нельзя сказать, что Соня влюбилась в него без памяти, но Зяма был веселым, а Соня – смешливой; Зяма был беззаботным и неприхотливым, а Соня не любила и не умела заниматься хозяйством и думать о насущных проблемах; Зяма был умелым любовником (ему исполнилось целых двадцать пять против Сониных двадцати двух лет), а Соня, несмотря на возраст, сущим ребенком. Их совместная жизнь начиналась как нельзя лучше. Днем они почти не виделись, рано расходились – Соня бежала по своим многочисленным делам (сначала на уроки иврита, потом за кассу в супермаркет на четыре часа, потом – забрать соседского ребенка из детского сада, накормить обедом и дождаться прихода бабушки, потом в парикмахерскую, где она мыла головы клиентам, а по вечерам убирала за ними волосы и оттирала от пола засохшую краску). Зяма тоже уходил рано, но где он пропадал, Соня не спрашивала – как-то неудобно было. Он возвращался поздно, требовал ужина и ласки. Соня, почти убитая после тяжелого дня, ждала его с нетерпением, пыталась готовить сложные блюда, вертелась перед зеркалом и наслаждалась положением хозяйки. По выходным приходили Зямины друзья, вместе они устраивали вечеринки с шампанским и дрянной водкой, дешевыми консервами и поджаренным белым хлебом. Все