Нехитрая игра порока - Марина Владимировна Болдова

еще вопрос. Вам известно, встречались ли Юренев и Гиржель после вашего возвращения в город?

– О да. Я помню прекрасно тот день, когда открыла дверь Михаилу. Он пришел один, но как Юренев испугался! Я не знаю, каким образом удалось ему доказать, что Корана у него нет. Но Гиржель ушел и больше не появлялся. А Юренев вскоре успокоился наконец, ушел с головой в работу – Алекс сделал его почти равным партнером. Правда, моего бывшего мужа надолго не хватило, он спивался потихоньку – сначала пил только в офисе, чтобы сын не видел. А потом… – она махнула рукой.

Я с изумлением смотрела на исказившееся в презрительной гримасе красивое лицо матери Макса и силилась понять: как? Как можно было жить с человеком в такой ненависти к нему? Стоп! По словам Макса, Корецкий в итоге разорил его отца. А потом этот шантаж… а обещанные деньги за акции отец так и не получил! Потому что… уже мертв был? Убили Юренева в августе…

– Светлана Максимовна, вы знали, что Корецкий полностью разорил отца вашего сына? – получите формулировочку! Теперь уже я с презрением смотрела на эту… мать. – И Максу нечем было оплатить учебу в университете? И он отправился в армию, где потерял зрение!

– Что значит разорил? У Юренева после продажи акций должна была остаться весьма приличная сумма! Алекс готов был оплатить учебу моему сыну, но Макс отказался сам! – удивление ее выглядело натуральным.

– Ваш Корецкий обманом заставил сильно пьющего человека подписать передачу акций ему. Естественно, не заплатив ни гроша. Суд встал на сторону Корецкого, определив, что договор составлен без нарушений. А потом ваш любовник поставил вашему сыну условие: тот женится на его дочери и уезжает с ней в Штаты. Тогда к сентябрю, так и быть, он вернет долю Юреневу. А в августе Павла Петровича убили. Не Корецкий ли руку приложил, а, Светлана Максимовна? – четко выговаривая каждое слово, я перевела дух и собиралась продолжить, но мать Макса отключилась.

Я смотрела на заставку скайпа и щекой чувствовала взгляд Фирсова. Захлопнув крышку ноутбука, повернулась к нему.

– Что?

– Ну вы, Асия Каримовна, выдали! Слов нет!

– Вы все успели у нее узнать, что хотели?

– А?

Я никогда не видела Фирсова таким растерянным.

– Хотел… да, конечно. Но откуда вам известны такие подробности… впрочем, понятно – Макс. А мне не рассказывал… – прозвучало даже с обидой, и Фирсов сделал глоток остывшего кофе. – Сурово вы с ней. То, что она не в курсе тех событий, ясно. А вы ее просто убили!

– Ничего, переживет. Пусть теперь с любимым мужем отношения выясняет!

– Вот вы – разрушитель, Ася. Тайфун!

– Вы повторяетесь, господин следователь. Допили кофе? А вы спать не хотите?

– То есть? – Фирсов опешил.

– Это я к тому, что не пора ли вам домой? Мы оба не выспались, хотя и в разных постелях, – совсем осмелела я.

– Ну, вы и… – он резко поднялся, задвинул стул и быстрым шагом вышел в прихожую.

– Не всегда же вам быть хамом! – крикнула я, не собираясь его провожать. – Дверь захлопните, пожалуйста.

Последние слова прозвучали тихо, и Фирсов их, конечно, не услышал.

Глава 35

Сон был коротким, но запомнился до малейших деталей. Несколько минут черно-белого фильма из жизни взрослой Аси. А потом снилась мама. Такой, какой была в моем детстве – невозможно красивой и молодой. Мы шли по облачной дорожке, я совсем не чувствовала веса плоти, ощущая лишь блаженное спокойствие. Не глядя по сторонам, каким-то образом знала, что в этом загадочном невесомом саду из облачных деревьев и дорожек вот так же прогуливаются другие мамы и их дети.

Я говорила торопливо, словно догадываясь, что на нашу встречу отведено безумно мало времени. Да и было ли такое понятие – «время» там, где мы находились? Минуты, часы, сутки? И конкретное «место»? Скорее, как подумала я потом, уже осознав себя в реальности, то был сад в вечности, куда уходят умершие.

Мама слушала молча, я видела – она ласково улыбается. Хотя ничего хорошего я ей не поведала – сплошь жалобы и плач. Я жалела Карима и отца, убитых так жестоко, несчастного Джамала, Ольгу и Макса. Но, выговорившись, вдруг внезапно поняла, что на самом деле лью слезы по самой себе. «Ты правильно поняла, дочка. Нет в тебе любви. Ни к кому – ни к ушедшим, ни к живым», – я «услышала» голос мамы, но сама она по-прежнему лишь улыбалась. «Я люблю Макса!» – уже с сомнением произнесла я. «Нет… между вами лишь воспоминания о юношеской любви. Пока они свежи. Но это скоро пройдет, у тебя останутся лишь жалость, досада и безысходность – уйти от него ты уже не сможешь», – она смотрела на меня с печалью. «Я буду всегда одна?» – мне стало невыносимо больно. «Нет, что ты! Твоя настоящая любовь рядом, но еще далеко. Ты поймешь. Только не сопротивляйся, позволь себе быть безусловно счастливой», – мама вдруг стала быстро удаляться, я посмотрела вдаль и увидела прозрачную, словно изо льда, стену. Мама спешила к ней…

«Безусловно счастливой» – я всегда думала о маме именно так. Но рядом был Карим, любивший ее. Я же не наблюдала возле себя никого, кто любил бы меня так же сильно. Юренев? Готовый в любой момент сказать «пошла вон»? Не задумываясь, что делает больно. Или, наоборот, прекрасно осознавая это? И через минуту – «прости»? Я вдруг подумала, что он весьма умело манипулировал мной. Начиная с той самой встречи в парке. Оттолкнул, а потом – мольба о прощении, «а помнишь…», слезы умиления, примирение в постели… «Мы, Аська, одно целое, теперь поняла?» – прошептал он сегодня под утро, засыпая… Мое покорное «да» уже не услышал. Он так решил, а я сбежала. Не об этом ли мама? Беги, пока не поздно?

А Игнат? Поженились – да, второпях. Но были моменты, когда я была уверена – любит. Я – нет. Его трогательная забота даже в мелочах вызывала лишь чувство благодарности. Меня, больную ангиной, он однажды выходил сам, не отдав в больницу, – сутками дежурил у постели, делая по часам уколы.