Нехитрая игра порока - Марина Владимировна Болдова

ни покажется тебе странным, готовлю прекрасно. Вкусно, просто и полезно. Не проблема и чистоту навести, да не в этом дело!

– По-моему, это все бабская истерика. Ты сейчас успокоишься, Рая нам заварит чай. У нее какие-то травки заготовлены…

– Боже мой… Рая, чай, травки… я о нас, Юренев. Мы как целое остались в прошлом. Когда нам никто больше не был нужен для… комфорта. А теперь без Раечки никуда – быт должен быть налажен, как привык ты. Да и мне в твоем доме холодно. И в прямом смысле – я тепло люблю, а у тебя мороз! Я по дому привыкла в легком платье ходить, а тут как мне жить? В шубе и теплых ботах? Да и это не главное. Главный холод – в душе. Вот скажи честно: нужно было тебе мое прощение?

Я внимательно следила за выражением лица Юренева. Он столь явно решал, стоит ли сказать правду, что я не выдержала:

– Не напрягайся, врать все равно не умеешь. Мне кажется, Макс, ты и сам все понимаешь. Только никак не можешь принять тот факт, что мое вторжение на твою территорию внесет сумятицу в налаженный быт. Я не смогу вписаться, мне тоже нужно себя чувствовать здесь комфортно, что-то поменять. Для начала хотя бы одну из комнат прогреть! Ты готов к этому?

– Я люблю тебя.

– Да, наверное. Такую, как помнишь. Беззаботную девочку, за спиной которой был глубокий надежный тыл – Карим. Что бы я ни натворила, что бы со мной ни произошло, именно отчим первым помог бы мне. Знаешь, сколько глупостей я наделала, когда он женился на Элизабет и уехал в Англию? И самая большая из них – я продолжала цепляться за прошлое, в котором были Карим, Соня и ты. Простила я тебя давно, словно чувствовала, что не все просто в том спектакле. А когда узнала, какую цену ты заплатил…

– Так вот почему ты сейчас здесь. Пожалела!

– Не начинай снова. Вот уж ты точно жалость не вызываешь. Тогда, в парке, случилась минутная слабость… а ты и без меня решил бы проблему, признайся?

– У меня в кармане был мобильный и карта с хорошей суммой денег на ней, – усмехнулся Макс. – Я не бедный инвалид, Аська. Наши дети…

– Наши дети… – перебила я, не дослушав. – Детей не будет, Макс. Я ухожу. Все это бессмысленно. И не обо мне точно. Я не могу, не хочу ничего менять в своей жизни! В двадцать восемь лет! Поздно! Все как-то уже устоялось, я люблю одиночество и свою маленькую квартирку. Общения с несколькими умниками из лицея и редких встреч с Соней мне вполне достаточно. Я не хочу ни за кого отвечать и не нуждаюсь в опеке. Да, знаю – звучит цинично, но назови мне причину, по которой нужно было бы сейчас соврать?

– Слышала бы ты себя со стороны. Ты оправдываешься, вот и все. Аська, скажи прямо, у тебя появился кто-то другой? За эти полсуток, как мы расстались? Но так не бывает!

– Ты сам ответил на вопрос. Ну, кто другой? Давай остановимся на том, что все дело во мне. В моем эгоизме, точнее. Я не заменю тебе Раю, Макс. В тебе, в твоих потребностях нужно раствориться. Угождать, изучить твои привычки, предупреждать желания. Ну, не готова я! Просто прими это объяснение. И отпусти меня, Макс. Без этого твоего традиционного «пошла вон».

– Хорошо.

Я жутко замерзла. Пальцы, и так обычно холодеющие во время волнения, стали ледяными и не слушались. Приближался приступ, таблетки остались в сумке, которую я повесила на вешалку в прихожей. Я не собиралась идти в спальню, надеясь на разговор на кухне. Присутствие Раисы придало мне сил. Без нее мой визит закончился бы постелью. Меня по-прежнему тянуло к Юреневу, он легко справился бы со мной, даже просто проигнорировав мое слабое сопротивление.

Я сделала шаг к двери не сразу. Секундного моего замешательства хватило Максу, чтобы схватить меня за руку.

– Аська, подумай еще раз… ничего же потом не вернуть!

– Вот именно, Макс, – не вернуть, – спокойно ответила я, убирая руку.

Открывая наружу дверь спальни, я едва не задела Раису. То, что она подслушала весь наш разговор, сомнений не было.

Глава 37

Я вспомнила эту женщину сразу, как только она остановилась рядом, чтобы помочь. Это она встретилась на днях у подъезда и открыла мне дверь – обе мои руки были заняты пакетами с продуктами и лекарствами для Макса.

Сейчас я стояла у стены, почти ничего не соображая от боли, и пыталась выдавить из блистера капсулу. Женщина молча сделала это за меня и, дождавшись, пока я проглочу лекарство, кивнула на дверь квартиры Макса.

– Сама ушла или выгнал? – задала она бестактный вопрос. – Ася, пойдем, поднимемся ко мне. Я – мама Коли Басова, Анна Дмитриевна. Помнишь такого? Помнишь… Пошли, чаем напою. Придешь в себя, а то бледная, как моль.

– Спасибо, – искренне поблагодарила я, понимая, что это приглашение сейчас как нельзя кстати – приступ накрыл так быстро, что я не успела вызвать такси.

Я словно попала в далекое прошлое – комната, куда меня провела Анна Дмитриевна, напоминала экспозицию дореволюционного быта в краеведческом музее. Мебель была даже не советских времен – антикварная, ни разу не реставрированная, со сколами на углах и местами стертым до чистого дерева темным лаком. Кружевная скатерть ручной вязки смотрелась на поверхности круглого стола благородно и торжественно, но безупречный узор был кое-где нарушен аккуратной штопкой. Кисти свисали на разную длину, похоже, с ними игрался котенок, коготками вытянувший отдельные нити. Ваза толстого стекла, оплетенная изящной чеканкой, была полна яблок. Живых, с червоточинами и слегка мятыми боками, без воскового глянца, присущего фруктам из супермаркета. За мутноватым стеклом буфета я заметила фарфоровую супницу, стопки тарелок и тарелочек, какие-то соусницы и непонятного назначения плошки. Посуда была просто поставлена, без всякого намерения показать ее красоту. Пришла уверенность, что ею пользуются повседневно, как перечитываются и книги из застекленного книжного шкафа.

– Ты у нас не была ни разу. Да, собственно, из вашего класса только Юренев заходил. Да и