Дипломаты в сталинской Москве. Дневники шефа протокола 1920–1934 - Артем Юрьевич Рудницкий

– ясное дело, красивых и ярких. Случай с Коянаги – лишь один из многих тысяч, или десятков тысяч примеров, сосчитать невозможно. Женщин привлекают для выполнения разных заданий спецслужбы всех стран, так что ГПУ не исключение. Секретом это ни для кого не являлось, все всё знали…

В Москве эту деятельность курировали профессиональные сотрудники госбезопасности (Роман Ким был лишь одним из них), а важные посреднические функции выполнял тот самый барон, «неизменный Штейгер». Из воспоминаний Озолса: «Чтобы создать систематическую организацию для ловли иностранцев на женские чары, придумали даже специальную должность посредника между иностранцами и художественным миром Москвы. Эти обязанности выполнял бывший барон Борис Сергеевич Штейгер, теперь уже расстрелянный. Его главной заботой стало сближение иностранцев с актрисами и танцовщицами. В распоряжении Штейгера находились все балерины, он свободно распоряжался ими. Внимательно следил, какая из них нравится тому или иному иностранцу, и, когда было нужно, видя, что иностранец стесняется, шутя и откровенно говорил ему:”Ну что вы, любая из них может быть в вашем распоряжении”. Да, все знаменитые и незнаменитые балерины, певицы, молодые актрисы часто становились в руках ГПУ “рабынями веселья”»[519].

Вот что писал по этому поводу Сергей Дмитриевский, вхожий в правительственные круги и изнутри знакомый с обстановкой в советских коридорах власти:

«Значительнейшая часть артисток в руках ГПУ. Не ладить с ГПУ, не выполнять его поручений – иногда самых отвратительных – нельзя. Можно иначе поплатиться всей своей сценической карьерой, всем будущим, всей жизнью. Могут пострадать и родные. Только очень уж крупная артистка может отказаться от слишком унизительного поручения ГПУ – да и то до поры до времени, ибо рано или поздно скрутят и ее. Вот и ладят. Привыкли к цинизму ГПУ – сами стали под влиянием жизни достаточно циничными. Через женщин театра ГПУ проникает не только в круги иностранцев и тех или иных обыкновенных граждан Москвы – через них же оно проникает и в спальни, и в души членов правительства»[520].

Действительно, только храбрые и отчаянные женщины осмеливались отказаться от сотрудничества с ГПУ в роли осведомительниц, и чаще всего их судьба оказывалась трагической. Вета Долуханова, одна из первых московских красавиц, жена художника Владимира Дмитриева, упорствовала несколько лет. В конце концов ее арестовали, пытали и забили насмерть прямо в кабинете следователя[521].

Чекистам мало кто отказывал, равно как и советским бонзам, которые в подражание первым лицам Российской империи стремились обзавестись любовницами из числа балерин, артисток оперы, оперетты или драматических театров. Рассказ о таких романтических связях выходит за рамки нашей книги. Желающие могут узнать пикантные подробности из произведений того же Дмитриевского или других свидетелей «забав» кремлевских небожителей[522]. А мы вернемся к дипломатической Москве.

Было бы большой ошибкой считать, что все дамы, появлявшиеся на горизонте московского дипкорпуса и вступавшие в дружеские или интимные отношения с неосторожными дипломатами, непременно рекрутировались «органами». Однако не будем отрицать, что подобные связи рано или поздно обязательно становились предметом интересов этих самых «органов». Почему? У бдительных чекистов возникали опасения, что особ прекрасного пола могут использовать в неблаговидных целях иностранные шпионы, или же эти особы выскочат замуж за иностранцев с целью покинуть СССР, что в СССР никогда не поощрялось. Поэтому осмотрительные девы, девицы, дамы и матроны старались избегать общения с людьми «оттуда», а те, кто не избегал, рисковал попасть в советские застенки, что происходило неоднократно.

Еще фрагмент воспоминаний Озолса: «Большие услуги ГПУ оказывали женщины. Как правило, все они заводили знакомство с иностранцами, неизменно и всегда состояли на учете в ГПУ и всячески им использовались. Неудивительно, что и на браки с советскими женщинами, хотя бы и бывшими аристократками, смотрели подозрительно. Например, жена одного посла мне лично говорила, что не может пригласить к себе на вечер служащего, должностное лицо вместе с женой потому, что она “советская жена”[523]».

Супруга норвежского посла Ева Урби жаловалась, что никак не может найти учительницу русского языка. Ту, что у нее была, арестовали и несчастная женщина сошла с ума в тюрьме. Очередных кандидаток, приходивших в посольство на интервью, арестовывали тут же – когда они выходили. Госпожа Урби надеялась, что если замещение вакантной должности будет осуществлено через НКИД, то учительницу не тронут («обезопасит от опасности быть арестованной»). Наивной норвежке было невдомек, что у всемогущих «рыцарей щита и меча» внешнеполитическое ведомство котировалось очень низко, точнее, его в грош не ставили. Увы, Флоринский ничем не мог ей помочь, тем более, что запросы у супруги посла были непомерными. Ей нужна была не просто учительница, но обязательно «молодая и занятная», которая могла «обязательно принимать у себя». Конечно, только креатура ГПУ могла располагать такими возможностями[524].

Атташе японского посольства Миура брал уроки русского языка «у некоей русской дамы Шипко», и – это просто удача! – чекисты эту даму не трогали. Но у Миуры окончился срок службы в Москве, он получил назначение в консульство в Мукдене и неосторожно решил забрать с собой Шипко (в каком именно качестве остается неизвестным). Учительница подала заявление на загранпаспорт, и вот тут «органы» уже не могли удержаться и ее арестовали[525].

Элизабет Черутта наняла «очаровательную учительницу», успевшую дать ей несколько уроков. Но затем та наотрез отказалась продолжать занятия[526].

Еще меньше «повезло» дантисту, которого вызвали к супруге итальянского посла – у нее сильно разболелся зуб. Дантист удалил нерв, но продолжить лечение не смог. На следующий день его арестовали, обвинили в спекуляции и, конечно же, в шпионаже. Он получил 10 лет лагерей, а отбыв срок, переехал в Киев[527].

Когда подобный инцидент коснулся персидского посла, представлявшего, как мы знаем, государство, почти союзное СССР (так, по крайней мере, декларировалось в 1920-е годы), разразился скандал. Он поддерживал близкие отношения (не обязательно интимные) с гражданкой Алеловой (имя и отчество Флоринский не уточняет). Видно, это была дама со связями, состоятельная, входившая в московское светское общество. И вот ее «взяли», причем грубо и бесцеремонно, по-чекистски, невзирая на обстоятельства. Во время ужина, который она устроила для дипломатов. Кроме посла Персии, при аресте присутствовали послы турецкий и норвежский, а также «начальник итальянской делегации»[528]. Но это чекистов не смутило.

Такой арест, записал Флоринский, «живо задевает персидского посла, проявляющего к ней исключительный интерес». Это произошло «в присутствии ужинавших у нее нескольких членов дипкорпуса», что «не могло не оставить чрезвычайно тяжелого чувства от обыска и обстоятельств его сопровождавших»[529].

Веских улик против Алеловой, вероятно,