Силуэты минувшего - Георгий Алексеевич Римский-Корсаков

и устойчивым. Брак их был гражданский. Моя семья признала этот брак, но родные его игнорировали. Но, конечно, не это помешало бы мне жить у Бориса. Мне не очень по душе была его жена, Constance Baudry. Француженка. Из честной семьи бретонских рыбаков. Дитя парижских бульваров. Артистка кафе-варьете. Ничего общего у меня с ней не было. Я предпочел бы для него простую русскую девушку. Но брат был влюблен во Францию, в ее воздух, землю, народ. Я его не осуждаю, но сожалею.

Мой правоведский товарищ Ваня Фермор, предложил мне жить у него. Они только что приехали в свой дом на Фурштдатской. Это был громадный пятиэтажный доходный дом в ужасном «египетском» стиле. Дом был богатый, с большой претензией на великолепие. На фронтоне красовались громадные египетские головы. Парадная мраморная лестница, стены расписаны «под Египет». Все в этой роскоши было дурного тона, что-то от Одессы – не солидное, кричащее. Александр Фермор, брат Вани, человек тонкого юмора, сказал матери: «Мама, почему ты не поставишь еще на лестнице при входе пару золотых львов? Это бы мне напоминало о веселых днях моей молодости»… Он имел в виду шикарный публичный дом в Петербурге – «Золотые львы». Однако вся эта безвкусица не помешала бельгийскому посольству занять бельэтаж этого дома, а этажом выше поместились румынские дипломаты. Над ними поместились сами хозяева: Нежинские-Фермор. У меня об этом доме сохранились печальные воспоминания. В августе 1912 года, перед тем как поступать на военную службу, я гостил у родителей Фермора в их небольшой усадьбе-даче в Тверской губернии, близ станции Малышево. Конечно, мы там очень веселились, дурачились. Как-то мы вернулись из дальней прогулки под вечер, когда уже сгущались сумерки. Сели ужинать. Но Али, младшей сестры Вани, еще не было. Наконец, она пришла и с удивлением обратилась ко мне: «Как, Вы уже здесь? Как Вы успели добежать из сада? И, пожалуйста, больше меня не пугайте. Я не из пугливых». Я уверил Алю, что в саду я не был, и давно ужинаю со всеми. «Странно. Очень странно, – сказала Аля, – Вы шли по аллее мне навстречу, а когда я Вас окликнула, Вы как будто прошли и растаяли в кустах». Мы начали острить и хохотать по этому поводу, но вдруг заметили, что Алисе Ивановне, матери Али, сделалось дурно. Все бросились к ней. Когда она пришла в себя, то сказала, что очень волнуется за своего мужа, Александра Семеновича, уехавшего по делам в Киев. У него больное сердце, и было уже несколько припадков. Но причем тут рассказ Али? Оказалось, что в семье Фермеров существовала «белая дама», приведение, появление которого предвещает кончину кого-нибудь из близких людей. Она сама видела в молодости такое приведение, которое вышло из ворот их дома – и вскоре умерла мать, старушка Фермор. И вот к нам на другой день пришло известие от Александра Семеновича, что у него был сильный припадок «грудной жабы», но что теперь ему лучше и он возвращается домой. Вся семья была очень опечалена. Дети любили своего отчима и называли его – «родной».

Я уехал в Петербург. Под впечатлением первых дней военной службы случай этот совсем забылся. Я ходил в военной форме, с шашкой на боку. Звенел шпорами и думал об отдании чести. Конечно, я должен был показать себя Ферморам. Вся их семья, за исключением старшего женатого брата Николая, относилась ко мне с сердечным вниманием. В это время они жили временно в небольшой квартире своего нового дома, во дворе. Неожиданно к ним нагрянуло еще несколько наших товарищей, в том числе и Миша Бобриков, перешедший учиться в Лицей. Встреча друзей проходила в каком-то «дурном», приподнятом тоне. Хохот не умолкал ни на минуту, даже за обедом. Дурачились, острили, кто как мог. Даже родители стали смеяться. Обед кончился. Родители ушли к себе. Мы еще весело болтали, как вдруг вбежала Алиса Ивановна с криком: «Скорее доктора. Родному дурно!». Я бросился к нему. Он лежал одетый на кровати и хрипел. Глаза были закрыты. Пульс я не нашел. Алиса Ивановна стояла рядом и беспомощно повторяла: «Скорее доктора!» Потом взяла его руку и прошептала мне: «Это конец». Я не хотел этому верить, и стал зачем-то поспешно щеткой растирать его. Но рука его безжизненно повисла. Хрипы прекратились. Вошел Ваня, а за ним и все остальные родные. Трудно передать их горе. Бобриков уехал еще до конца обеда. На другой день он заехал зачем-то к Ване. Подымаясь по лестнице, он улыбался, вспоминая вчерашний смех и анекдоты. У двери, на площадке, он увидел крышку гроба, но не мог сопоставить ее с чем-то страшным. Он был глубоко потрясен, когда ему сообщили роковую весть. А через месяц умерла милая старушка, мать Алисы Ивановны. Немного спустя, я встретил Шуру Фермора. Он мне напомнил о приведении, которое видела Аля… Да, друг Горацио, странный это случай.

Прошел год. Ферморы, наконец, переехали в свою новую великолепную квартиру. Я принял приглашение Вани и поселился у них, вернее, у него, так как квартира делилась на две половины – мужскую и женскую. Посредине был громадный зал, переходящий в большую столовую. Но вскоре я убедился, что заниматься мне будет здесь трудно. Комнаты были так устроены, что негде было приткнуться. На кабинет Шуры Фермора я не мог рассчитывать. Он сам там занимался, так как, окончив Правоведение, он поступил в Археологический институт. Квартира была громадная, но очень неуютная. За залом жила Алиса Ивановна и Аля со своими собаками. Это была ее страсть. У нее были очень породистые ирландские сеттеры, и, несмотря на свои пятнадцать лет, она любила охотиться, а еще больше любила получать медали на собачьих выставках. Кроме любви к собакам, она ничем особенно не отличалась. Красотой она не блистала. Весь ее духовный и внешний облик был чисто мужского склада.

Много лет спустя, точнее пятьдесят лет спустя, я узнал, что Аля живет во Франции. Что она вдова. Что ее муж Дюмениль был профессор химии. Что у нее две дочери замужем за французами. Что у нее небольшая усадьба около Бордо, где она возделывает виноград и разводит пуделей, которые получают золотые медали на всех международных выставках. Она много путешествует. Правит машиной она сама…

По каким-то неуловимым интонациям и улыбкам Алисы Ивановны я почувствовал, что я рассматриваюсь как потенциальный жених для Али. Это парализовало мои добрые отношения с девушкой. Зато я хорошо и искренно подружился с ее старшей сестрой Верой. Она была лет на