Саксонские Хроники - Бернард Корнуэлл

Осферт сказал, что камни уже там сложены, и я смел надеяться, что мы переживем это сражение. Я сомневался, что смогу захватить Верхние ворота, но и просто выжить и добраться до Полуночника уже было бы победой.

Кузен взял щит. Это был круглый, окаймленный железом ивовый щит с большим бронзовым выступом в центре. Доски были окрашены красным, а на этом кровавом фоне темнела эмблема с серой головой волка.

Враг сомкнул ряды, щит к щиту. Со стороны моря хлестал дождь, снова усилившийся, стекая со шлемов, щитов и наконечников копий. Было холодно и сыро, а всё вокруг стало серым.

— Щиты, — приказал я, и наш короткий первый ряд, всего шестеро помещалось меж дубовыми стенами арочного туннеля, сомкнул щиты. Пусть подойдут, решил я. Пусть лучше умрут у нашей стены из щитов, чем мы двинемся на них.

Если бы я решил сделать кабаний рог, мне пришлось бы покинуть укрытие, которое предоставляли ворота. Я по-прежнему пребывал в нерешительности, но враг прекратил продвижение. Это было неудивительно. Люди должны настроиться на драку.

Мой кузен говорил с ними, но я не слышал его слов. Я услышал лишь их возгласы, когда они снова ринулись вперед. Они приблизились быстрее, чем я ожидал. Я думал, что им понадобится время для подготовки, когда они будут выкрикивать оскорбления, но они были хорошо натренированными и уверенными в себе воинами. Они шли медленно, осторожно и с сомкнутыми щитами.

Шли как воины, идущие на битву, которую собираются выиграть. В центре строя рядом с моим кузеном находился огромный чернобородый воин, держащий боевой топор на длинной рукояти.

Это он атакует меня. Попытается выдернуть щит своим топором, оставив меня открытым для удара меча моего кузена. Я поднял Вздох Змея, а потом вспомнил, что мой молот Тора все еще спрятан под кольчугой.

Это было дурным знаком, а нельзя сражаться под влиянием дурного предзнаменования. Я хотел сдернуть серебряный крест с шеи, но в правой руке я держал щит, а в левой Вздох Змея.

И это дурное предзнаменование говорило, что я здесь погибну. Я тверже схватил Вздох Змея, потому что это был мой путь в Вальхаллу. Я буду драться, подумал я, и проиграю, но валькирии заберут меня в тот лучший мир, что лежит за пределами этого. И можно ли найти лучшее место для смерти, чем Беббанбург?

А потом снова протрубил рог.

Это был громкий и пронзительный звук, ничего общего с теми бравурными и смелыми нотами, когда он в первый раз протрубил тревогу со стороны Верхних ворот. Этот рог звучал так, как будто в него трубил восторженный ребенок, и его хриплые тона заставили моего кузена посмотреть в сторону кузницы, я тоже так поступил, а там в дверях стоял Финан. Он протрубил в рог во второй раз и, недовольный произведенным грубым шумом, отбросил его.

Он был не один.

В нескольких шагах впереди стояла женщина. Он выглядела юной и была одета в белое платье, подпоясанное золотой цепью. Ее волосы были как светлое золото, такими светлыми, что казались почти белыми.

На ней не было ни плаща, ни головного убора, и из-за дождя платье прилипло к телу. Она стояла неподвижно, и даже с такого расстояния я мог разглядеть страдание на ее лице.

А мой кузен бросился к ней, но потом остановился, потому что Финан вытащил меч. Ирландец не угрожал женщине, а просто стоял, ухмыляясь, с обнаженным клинком.

Мой кузен неуверенно взглянул на меня, а потом оглянулся на кузницу, как раз когда там появились оба спутника Финана, и каждый вел пленника.

Одним из них был мой дядя, лорд Элфрик, а другим мальчик.

— Хочешь их смерти? — крикнул Финан моему кузену. — Хочешь, чтобы я вспорол им животы?

Он подбросил свой меч высоко в воздух, так что он сделал кувырок. Это было вызывающее представление, и все воины во дворе наблюдали, как он ловко поймал падающее оружие за рукоять.

— Хочешь, чтобы их потроха скормили собакам? Этого ты хочешь? Могу сделать тебе одолжение, ради Христа. Могу сделать тебе одолжение! С удовольствием. Твои собаки выглядят голодными.

Он повернулся и схватил мальчика. Я увидел, как мой кузен сделал жест своим людям, приказывая не двигаться. Теперь я знал, почему он нервничал: его единственный сын находился в кузнице.

А теперь мальчик был у Финана. Он взял его за руку и повел ко мне. Улфар, еще один мой датчанин, следовал за моим дядей, а женщина, очевидно, мать мальчика, шла с ними. Ее никто не держал, но она явно не хотела покидать сына.

Финан ухмылялся, когда подошел ко мне.

— Этот мелкий ублюдок говорит, что его зовут Утред. Можешь себе представить, сегодня его день рождения!

Сегодня ему исполнилось одиннадцать, и дед дал ему лошадь, и прекрасную! Они ее подковывали, потому и находились там. Просто получали удовольствие от семейной прогулки, но тут вмешался я.

По мне прошла волна облегчения, как будто вода снова наполнила пересохшее русло. Мгновением раньше я был загнан в ловушку и обречен, а теперь у меня был сын кузена в заложниках. И его жена, как я полагал, и отец. Я улыбнулся своему врагу, закутанному в черный плащ.

— Теперь пришло твое время бросить меч, — сказал я ему.

— Отец! — мальчишка попытался выскользнуть из хватки Финана, устремившись к своему отцу, и я стукнул его щитом, этот болезненный удар тяжелыми окаймленными железом досками вызвал у него крик и протесты со стороны его матери.

— Стой спокойно, мелкий ублюдок, — велел я ему.

— Он никуда и не уйдет, — сказал Финан, все еще держа ребенка за руку.

Я посмотрел на женщину.

— А кто ты? — спросил я.

Она вызывающе расправила плечи и взглянула мне в глаза.

— Ингульфрид, — холодно промолвила она.

Интересно, подумал я. Я знал, что мой кузен взял в жены датчанку, но никто не рассказал мне, какая она красавица.

— Это твой сын? — спросил я.

— Да.

— Твой единственный сын?

Она поколебалась, но потом резко кивнула. Я слышал, что она дала жизнь трем мальчикам, но лишь один выжил.

— Утред! — крикнул мой кузен.

— Отец? — отозвался мальчик. На правой скуле, там, где щит порвал кожу, у него было пятно крови.

— Не ты, сынок. Я разговариваю с ним, — кузен указал своим мечом на меня.

Я бросил щит и пошел в сторону кузена.

— Что ж, — заявил я, — кажется, у каждого из нас есть определенные трудности. Может, устроим драку? Только ты и я? По закону ореховых прутьев?

— Дерись с ним! — призвал мой дядя.

— Отпусти мою жену и сына, — произнес кузен, — и можешь уходить с миром.

Я сделал вид, что это обдумываю, а потом покачал головой.

— Мне нужно больше. А разве ты не хочешь получить обратно своего отца?

— И его, конечно.

— Ты дашь мне одну вещь, — сказал я, — позволишь безопасно уйти, а я взамен должен дать тебе три? Это неразумно, кузен.

— Чего ты хочешь?

— Беббанбург, — заявил я, — потому что он мой.

— Он не твой! — рявкнул дядя. Я повернулся в его сторону. Теперь он был старым и согбенным, его смуглое лицо покрывали глубокие морщины, но глаза были по-прежнему проницательны. Его темные волосы побелели, прямые пряди падали на плечи.

На нем были богатые одежды с вышивкой и тяжелый подбитый мехом плащ. Когда мой отец уехал на войну, чтобы умереть у Эофервика, Элфрик поклялся на гребне святого Кутберта, что отдаст мне крепость, когда я вырасту, но вместо этого попытался меня убить.

Он пытался выкупить меня у Рагнара, того человека, что вырастил меня, а потом заплатил, чтобы меня продали в рабство, и я ненавидел его больше, чем какое-либо создание на земле.

Он был помолвлен с моей возлюбленной Гизелой, хотя я увел ее задолго до того, как он смог забраться в ее постель. Это была маленькая победа, а теперь будет большая.

Он был моим пленником, хотя ничто в его поведении не выдавало, что он считает так же. Он с презрением уставился на меня.

— Беббанбург не твой, — заявил он.

— Он мой по праву рождения, — сказал я.

— По праву рождения, — он сплюнул. — Беббанбург принадлежит тому, кто достаточно силен, чтобы его удерживать, а не какому-то глупцу, размахивающему записью на пергаменте. Твой отец хотел бы того же!

Он довольно часто говорил мне, что ты просто безответственный полудурок. Он хотел, чтобы Беббанбург отошел твоему старшему брату, а не тебе! Но теперь он мой, и однажды будет принадлежать моему сыну.

Я хотел бы прибить лживого ублюдка, но он был старым и хрупким. Старым, хрупким и ядовитым, как гадюка.

— Миледи Ингульфрид, — обратился я к Осферту, — промокла и замерзла. Дай ей плащ моего дяди.

Если Ингульфрид и была благодарна, она этого не показала. Она довольно охотно приняла плащ и натянула тяжелый меховой воротник вокруг шеи. Она дрожала, но взирала на меня с отвращением.

Я снова посмотрел на своего кузена, ее мужа.