Дура LEX - Борис Палант

— Тебя Беслик просил выступать на суде?

— Меня просил помочь ему Исаак Розен. Беслик просил меня и других своих адвокатов вытащить его из тюрьмы, говорил, что больше он сидеть там не может. Конкретно выступить с теми заявлениями, которые я сделал, меня никто не просил — ни Исаак, ни Беслик, но я отнесся к просьбе Исаака серьезно.

— Значит, Беслик не просил тебя выступать на суде, — подытожил Бурят.

— Константин Игнатьевич, ни Беслик, ни я, ни прокурор, ни сам судья не могли предположить, что события будут разворачиваться именно таким образом, — не сдавался я. — Помочь — значит помочь, чем можешь, в тех конкретных условиях, которые сложились на тот момент. Наступил момент во время судебного заседания, когда я понял, что могу что-то сделать для Беслика.

— Гриша, что скажешь? — обратился Бурят к Седому.

— Пусть адвокат пойдет в баре посидит, а мы тут потолкуем, — ответил Седой.

— Пойди скажи бармену, чтобы налил тебе чего хочешь, — сказал мне Бурят. — Мы тебя позовем. Кстати, сколько тебе Бес забашлял?

— Десять тысяч, которые уже давно отработаны.

— Что значит отработаны?

— Это значит, что то количество часов, которое я уже потратил на Беслика, стоит как минимум в три раза больше.

— Ладно, иди в бар.

Я сидел в баре и пил «Джонни Уокер Блэк», попросив бармена дать мне к нему несколько долек лимона и сыра. Я ничего не сказал Буряту и его друзьям о том, что несколько часов назад наставил пистолет на Беслика. Правильно ли я сделал, что смолчал об этом? Через несколько минут я осознал, что опьянел. То ли из-за того, что переволновался, то ли потому, что ничего весь день не ел, но так или иначе я был пьян. Я начал бояться, что вот сейчас Бурят и его друзья позовут меня обратно, и я начну нести какую-нибудь чепуху. Чтобы отвлечься, я заговорил с барменом. Я задал ему два пустяковых вопроса, чуть ли не о погоде, на которые он нехотя ответил, а затем сказал:

— Вы извините, я на работе, у меня нет времени с вами разговаривать.

Я продолжал пьянеть. Попросил у бармена стакан томатного соку, выпил залпом. Мне надо было прекратить пить виски, но я почему-то продолжал его пить, пока не осушил стакан. Как ни странно, с последним глотком опьянение прошло. Я посмотрел на часы. Оказывается, я сидел в баре сорок минут, хотя мне казалось, что минут пять-десять.

— Еще подлить? — спросил занятый бармен.

— Нет, — ответил я.

Я сидел в пустом баре и видел зал, где за дальним столом сидел Бурят с коллегами. Вдруг я понял, что не сказал им, какой именно помощи от них жду, чего именно хочу. Да я и сам не знал, чего хотеть, — чтобы Бурят поговорил с Бесликом и приструнил его или чтобы Бурят дал мне разрешение на убийство Беслика. Не знаю, какое из этих желаний было большей глупостью. А даже если Бурят сейчас мне скажет, что поможет мне выпутаться из ситуации. Как будто слово бандита вообще чего-либо стоит. Я вспомнил журнальные описания некоторых похождений Бурята. И от этого человека я рассчитывал получить помощь! Какая наивность. Розен — и тот отказался помочь. Все умыли руки. Я им никто, Беслик им хоть кто-то. Просить бандита, унижаться перед бандитом — как я мог опуститься до такого! Я посмотрел на часы — я уже сидел в баре ровно час. Я встал и вышел на улицу. Моего ухода никто не заметил. Я взял такси и поехал домой.

* * *

Айлин была на кухне, готовила ужин. Крис крутился возле нее. К его уху была прижата телефонная трубка. На другом конце провода была моя мама, которая диктовала Крису рецепт сырников, а Крис тут же переводил этот рецепт Айлин.

— Айлин, нам надо поговорить, это важно, — вместо «хэллоу» сказал я.

— Пап, мама же занята — она делает сырники, — попытался отмахнуться от меня Крис.

— Айлин, это важно, — повторил я, целуя Криса в щеку. — Крис, мы потом сварим тебе сырники.

— Не сварим, а сжарим, — сказал ученый Крис.

— Не сжарим, а пожарим, — поправил его я. — Крис, мне нужно срочно поговорить с мамой.

— А это что такое? — весело спросил Крис, тыча пальцем в кобуру. Уже второй раз за день я забыл о «беретте», висящей у меня на поясе.

— Много будешь знать — скоро состаришься.

— Борис, откуда у тебя пистолет? — спросила Айлин. — Ты что, совсем сдурел, носишь пистолет на поясе?

— У меня есть на него лицензия, но ты права, я не имею права выносить пистолет из офиса. Я о нем совершенно забыл.

— Сними и положи в безопасное место. Я не собираюсь визжать: ой, боже мой, у него пистолет! Просто сними его с пояса и спрячь. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— Айлин, клянусь тебе, я забыл про него.

— Папа, можно подержать его в руке? Это настоящий пистолет? — взмолился Крис.

— Это самый настоящий пистолет, а значит, ты не имеешь права даже подходить к нему.

— А пули в нем есть?

— Крис, это на самом деле не твоего ума дело. Когда ты чуть вырастешь, я принесу пистолет и научу тебя стрелять. Но не сегодня.

— Каждый раз, когда происходит что-нибудь интересное или когда ты приносишь домой какую-нибудь классную штуку, это не для меня или не моего ума дело. С тобой интересно жить.

Я грозно попросил Криса подняться наверх и клятвенно обещал ему дать подержать пистолет попозже, если он меня послушает. Крис поверил.

Когда мы с Айлин остались одни, я налил себе рюмку водки, выпил ее залпом и сказал:

— Айлин, я сегодня нарушил один из главных законов жизни.

— Продолжай, — сдержанно сказала Айлин.

— Сегодня днем я наставил на Беслика пистолет.

— Это действительно было ошибкой.

— Нельзя наставлять на человека пистолет, если не собираешься в него стрелять. Я наставил пистолет и не выстрелил. Беслик мне этого не простит.

— Что, ты думаешь, он предпримет?

— С одной стороны, ему будет стыдно признаться в трусости другим бандитам, включая собственного брата. С другой стороны, я не знаю, что должен делать бандит, когда на него наставляют пистолет. Вполне возможно, он вел себя по бандитским меркам вполне достойно. Так или иначе, я думаю, что тебе и Крису оставаться в этом доме опасно.

— И куда же ты думаешь нас деть? И как надолго?

— Пока я ехал на такси, я все обдумал. Я отвезу вас к Марику и Ире. Вы поживете у них несколько дней, а за это время я все улажу.

— А как Марик и Ира к этому отнесутся?

— По дороге домой я позвонил Марику. Они с радостью вас примут.

— А школа Криса?

— Тебе придется вставать на полчаса раньше и отвозить его.

Айлин ничего мне не сказала. Она быстро собрала Криса и собралась сама. Крис, узнав, что он на несколько дней переезжает жить к Марику и Ире, очень обрадовался.

Айлин с Крисом ехали в мини-вэне, а я плелся за ними на «Альфе-Ромео».

* * *

Айлин с симпатией относилась к Марику и Ире. Обычно после совместного обеда мы с Мариком шли курить в подвал, а Айлин с Ирой разговаривали на свои темы. В этот раз разговор за столом не клеился. Мне не терпелось рассказать Марику о встрече с Бурятом, но я не хотел, чтобы Айлин знала об этой встрече. Да и Ире эта информация была ни к чему. Напряжение после событий сегодняшнего дня еще не спало, и я хотел снять его водкой. Крис вертелся рядом, подставляя свой стакан для сока в ожидании тостов. Но тостов не было. Айлин раздражали русские тосты. Айлин также не нравилось, что Крис тянет свой стакан для чоканья. А мне нравилось (пусть только в пьяном состоянии), что хоть что-то от отца переходит к сыну. Я люблю чокаться, но алкоголиком не стал, и Крис не станет. Пусть думает о чем-нибудь хорошем хотя бы в момент чоканья и опрокидывания рюмки. Дальше этого замечательного русского обычая дело не пошло. Крис наизусть знает только «Бородино». И еще Хармса, которого он обожает. Я хотел бы, чтобы он знал русскую литературу и говорил по-русски без акцента, но с каждым годом шансы на исполнение этих желаний уменьшались. Крис безвозвратно становился американцем. Пустое чоканье, игра, не требующая никаких усилий, ему нравится, а читать по-русски не нравится, за исключением, повторяю, Хармса, которого он готов читать без конца. Не много остается от культуры родителей уже в первом поколении, рожденном за границей. И Крис лезет со своим стаканом к Марику и Ире, но Марик, по своей натуре отнюдь не местечковый еврей, не находит поведение Криса симпатичным. Он начинает рассказывать о наглых еврейских карапузах, бегающих по залам русских ресторанов каждую пятницу и субботу, пока родители их вместе с дедушками и бабушками квасят водяру. Карапузы эти с пятилетнего возраста помыкают официантами и заказывают музыкантам сыграть какую-то херню. Я знаю, что Марик говорит правду, но Крис не такой. Я говорю Марику, что Крис любит Хармса, и для меня это признак, что у человека есть чувство юмора, а это уже немало. Я переводил Хармса для Айлин. Айлин не находила его смешным, а мы с Крисом хохотали еще больше, когда видели, что мама не врубается в такие смешные вещи. Но в тот вечер Крис напрасно лез чокаться со своим стаканом — тостов не было. Не было никаких «ну, будем», «ну, поехали».