Бассейн с крокодилами - Дарья Донцова

Трех месяцев с Люкой ему хватило, чтобы понять свою ошибку. Вадя едва не заработал диатез от бесконечных яичниц. Да еще интеллигентная, нежная и талантливая Иветта считала святой мужской обязанностью ходить на рынок, убирать, стирать…

Словом, Вадим убежал к покинутой супруге. Люка бросилась к Александре Ивановне. Несостоявшаяся свекровь попробовала повлиять на сына, но Вадим совершенно неожиданно проявил несвойственную ему доселе твердость характера.

– Извини, мама, – твердил мужик, – ошибка вышла. Мы с Зинулей столько лет вместе, будем уж доживать, а Иветта молоденькая, найдет себе другого…

Старики Грековы не оставляли надежды и жали на сына, но тут неожиданно выяснилось, что противная педикюрша беременна. Тогда Александра Ивановна торжественно объявила Люку своей дочерью и запретила сыну приходить в родительский дом.

Через четыре месяца произошло несчастье. Плохо знакомая с законами физики, Зина решила уложить волосы феном, сидя в ванне. Следствие так и не установило: то ли несчастная уронила фен в воду и ее убило током, то ли она сначала получила смертельный удар, а включенный электроприбор упал в воду из разомкнувшихся пальцев.

Зину и не рожденного ею ребенка похоронили. А еще через месяц нагрянула следующая беда. Ночью арестовали Вадю. Ему предъявили обвинение в убийстве жены. Нашлось много доброжелателей, решивших утопить парня. Рассказали все: о его связи с Люкой, о постоянных скандалах с женой, плохих взаимоотношениях с родителями. Последний гвоздь в крышку гроба заколотила лучшая подруга Зинаиды.

– Он ее терпеть не мог, – шептала баба в кабинете у следователя, – требовал, чтобы аборт сделала, не хотел ребеночка, а однажды даже сказал: «Хоть бы вы подохли, я бы тогда освободился от обузы…»

Грекова-младшего поместили в Бутырку. Театральная Москва, охочая до лакомых сплетен, загудела. Стоило Ивану Александровичу появиться в театре или в институте, как присутствовавшие замолкали, а затем переводили разговор на нейтральные темы. Все тут же активно начинали интересоваться погодой, но старик великолепно понимал: перед его приходом обсуждалась его семейная ситуация. Александра Ивановна предпочитала не выходить из дома.

Вадим упорно отрицал вину. Да, ругался с женой, да, собирался даже разводиться, да, не хотел ребенка, но не убивал.

– Меня даже не было дома в тот момент, – клялся он, – пришел и обнаружил Зину в ванной.

Разбирательство шло медленно. Да и следователь попался настырный, въедливый и страшно ответственный – Кабанов Григорий Ефимович. Уже прошли все положенные сроки, а он все тянул и тянул с отправкой дела в суд. А потом и подозреваемого не стало, потому что слабохарактерный и изнеженный Вадим, не выдержав жутких тюремных условий и издевательств сокамерников, повесился на разодранной простыне.

Поскольку главный подозреваемый скончался, дело закрыли, суд не состоялся, тело Вадима отдали родителям.

На кладбище пришли только два человека – Иван Александрович и Люка. Мать слегла, а остальным просто не сообщили о дне похорон. Девушка упала на закрытый гроб.

Александра Ивановна умерла от сердечного приступа как раз на девятый день – просто не проснулась утром.

На этот раз площадь у крематория оказалась забита народом. Пришли даже те, кто терпеть не мог старика Грекова. Гроб усопшей завалили цветами, потом незнакомые Ивану Александровичу актрисы устроили поминки…

Старик совсем потерялся, без конца отмечая поминальные даты – девять дней со дня смерти жены, сорок – сына, сороковины Александры Ивановны. В доме постоянно толклись жрущие и пьющие люди… Но в конце концов поминальный марафон закончился. Дом опустел. Греков и Люка остались вдвоем. Первое время они даже не разговаривали друг с другом… Потом старик нанял домработницу Валю, и жизнь пошла по-старому.

Месяца через два после всех ужасных событий Люка показала Грекову… завещание. Вадим оставил любовнице свой денежный пай в кооперативной квартире – ни много ни мало десять тысяч рублей. По законам тех лет он не имел права завещать ей жилплощадь, а вот деньги мог.

– Прямо не знаю, – всхлипывала Люка, – зачем он это сделал? Деньги все равно не возьму – они ваши.

– Он очень любил тебя, детка, – пробормотал старик, разглядывая составленную по всем правилам бумагу. – Поговорю в кооперативе, чтобы тебя приняли в члены, будет квартира в Москве, хотя, когда помру, и эту девать некуда.

В правлении кооператива пошли навстречу Грекову, к тому же никто не хотел ехать в квартиру, где совсем недавно произошло убийство. На собрании решили отдать жилплощадь Иветте.

Обласканный властями Греков съездил в Моссовет, сходил на прием к тогдашнему председателю, и вопрос о московской прописке для Люки решился в одночасье. Но девушка не пошла жить на новую жилплощадь, осталась с Иваном Александровичем.

– Я должна заботиться о вас, – объяснила она свое решение.

Старик был тронут. Правда, Иветта не слишком перетруждалась на ниве домашнего хозяйства. В доме постоянно жили домработницы. Но с наемной прислугой Грекову не везло. Несколько раз из комода пропадали значительные суммы, и женщин с позором выгоняли. Все они как одна отрицали свою вину.

Потом разразился скандал с украденными деньгами. Ивана Александровича вызвал ректор и рассказал гнусную историю. Старик вышел из приемной ни жив ни мертв. Дома моментально спросил у Люки:

– Ну почему ты, деточка, не рассказала правды? Одна ты у меня осталась, неужели я тебе не помогу?

Иветта картинно расплакалась.

– Ах, милый папочка, все неправда, меня оклеветали.

– Зачем и кому такое нужно? – удивился Иван Александрович.

Люка потупилась, потом еле слышно пробормотала:

– Эдуард Васильевич ко мне приставал, вызывал без конца в кабинет, обнимал, а потом предложил… ну, сами понимаете. Я, конечно, отказала, тогда он сказал: еще пожалеешь! Уже жалею – он меня в воровку превратил.

– Но как он такое сделал? – изумился Иван Александрович. – Он говорит, у тебя в сумке нашли…

Люка грустно улыбнулась.

– Секретарша Юля подсунула, она что хочешь для Эдуарда Васильевича сделает. Меня ректор вызвал, я сумку в приемной оставила…

– А еще он говорит, что часть денег нашли у тебя в туфлях…

– Вот видите, – заплакала Люка, – и вы верите… Да не было этого, ловко придумано, и только…

Иван Александрович молча смотрел на названую дочь.

– Небось еще сообщил, что в карты играю, – пробормотала девушка.

Греков безоговорочно поверил Иветте. Было немыслимо представить, что она лжет. Ректор слыл страстным любителем дамского пола, недавно весь институт обсуждал его роман с красавицей-второкурсницей. А Люка была очень хороша: тоненькая фигурка, облако русых волос и огромные невинные голубые глаза. Греков не утерпел и сказал Эдуарду Васильевичу все, что он о нем думал. Ректор не остался в долгу и выпалил:

– Вы, мой друг, совсем разума лишились. Обвиняете меня черт-те в чем! Да ваша Воротникова – прожженная бестия, клейма ставить негде. Кстати, в институте поговаривают, будто вы после кончины Александры Ивановны отнюдь не монахом живете. Странно это выглядит – пожилой мужчина в одной квартире с молодой женщиной…

– Она мне дочь, – сказал обескураженный Греков.

– Да? – ухмыльнулся ректор. – А люди по-другому считают.

Слово за слово, и они поругались, не на жизнь, а на смерть.

Иван Александрович ушел из института. Люку он пристроил в другой вуз.

Следующие полгода прошли без особых изменений. Старик был сильно привязан к Иветте. Раз в месяц девушка обязательно ездила навещать мать. Иван Александрович давал денег на билеты и триста рублей на оплату медсестры и лекарств. Тяжело больная мать каким-то чудом все еще была жива.

Спокойная, размеренная жизнь кончилась весной. Греков шел по улице Горького, намереваясь купить в галантерее какой-нибудь приличный одеколон. Внезапно его окликнули. Актер повернулся, рядом улыбался крепкий, еще совсем не старый мужчина.

– Не узнаете? – спросил он.

– Нет, – покачал головой Греков, – не припомню. Где мы с вами встречались?

– Кабанов Григорий Ефимович, – сообщил мужик, – следователь, вел дело Вадима.

Иван Александрович инстинктивно отшатнулся.

– Понимаю, – грустно сказал Кабанов, – уж извините, не удержался, очень захотелось с вами поздороваться. Вчера по телевизору показывали фильм «Степан Разин», я просто в восторг пришел, даже плакал в конце…

Роль беспутного атамана была одной из самых любимых и у Грекова. К тому же он, как все артисты, обожал комплименты и похвалы, принимая словеса за чистую монету. Наивное почтение, выказанное Кабановым, растопило его сердце, и Греков пробормотал, показывая на Дом актера:

– Пойдемте кофейку глотнем, раз встретились.

Григорий Ефимович тут же согласился, и они сели в самом дальнем углу ресторана. После фирменной вырезки с грибами и хорошего вина Кабанова чуть-чуть развезло, и он вздохнул: