Битва за Ленинград - Дмитрий Сергеевич Филиппов

мне книги и тетради, но обида засела в душе. Почему ко мне относятся не так, как к другим?

Учеников-казачат водили на строевые занятия. Страсть как хотелось и мне с ними. Но меня не брали — иногородний. Учил строевой подготовке старый усатый казак, ефрейтор. Человек он был тупой, ограниченный, ученики прозвали его Халява. Он не мог отказать себе в удовольствии посмеяться надо мной и другими сыновьями бедных крестьян. Когда мы стояли на плацу в сторонке, не в силах оторваться от зрелища строевых занятий, Халява командовал:

— Разогнать мужичат!

Мгновенно возникала рукопашная схватка. Казачата пускали в ход деревянные ружья, а мы отбивались кулаками, комьями земли. Не раз я возвращался домой с разбитым носом, с подбитым глазом.

— Ничего, сынок, придет время, когда и мы их будем бить, — утешал меня отец»[180].

Отец будущего генерала происходил из запорожских казаков Полтавской губернии. Рано узнал нужду, в детские годы потерял родителей и жил у деда, человека строгого и основательного. В неурожайный год дед вынужден был продать надел земли, и Павел Симоняк в поисках лучшей доли перебрался на Кубань, где нанялся на службу помещику.

«Из станицы отец иногда ездил в свои родные края, оттуда он привез и жену, рано осиротевшую девушку с Полтавщины. Оба стали гнуть спины на помещика Заболотнего, отец работал конюхом, а мать прислуживала в помещичьем имении, его у нас называли экономией. Трудились от зари до зари, а свою хату отец смог поставить только перед первой мировой войной. До этого семья наша снимала угол у кого-нибудь из состоятельных казаков, имевших просторные дома»[181].

Семья была большая, девять детей мал мала меньше. Н. П. Симоняк вспоминал впоследствии, что ели в маленькой хате по очереди: просто не помещались все вместе за одним столом.

Отец Николая Симоняка был человеком образованным, умел читать и писать, что являлось редкостью для простого казака той поры. Самоучка, к которому часто обращались соседи, чтобы помог составить прошение, написать ту или иную бумагу, он каким-то внутренним своим чутьем понимал, что именно в грамоте, в умении складывать буквы в слова, считать, знать нечто больше, чем положено твоему крестьянскому миру и быту — в этом кроется залог успеха и роста, преодоления себя самого. Именно с подачи отца Николай Симоняк закончил двухклассное училище в 1914 году и сразу же по его окончании поступил на поденную работу. Ничего не поделаешь, семье надо выживать. К слову сказать, на 15 тысяч населения станицы в тот год было 15 выпускников. Грамотой овладел один из тысячи.

«В 1917 году отца забрали на войну. На меня, как на старшего, легли обязанности хозяина. Плохой я был глава семьи в свои шестнадцать лет. Лошадь пала. Хозяйство разваливалось. Пойти бы нам по миру, но, к счастью, через год отец вернулся с фронта. К тому времени в станицах стала особенно разгораться классовая борьба. Дело доходило до вооруженных столкновений между казаками и иногородними.

Помнится такой эпизод.

Сын казака Писанкова учился в Краснодаре. Когда началась революция, он вступил в красногвардейский отряд и был убит в бою с корниловцами. Писанков счел для себя позором, что сын оказался на стороне голытьбы, и даже мертвому не хотел простить прегрешений. Но его дочь поехала в Краснодар и привезла тело брата домой. Отец, увидев подводу с гробом, закрыл ворота.

Солдаты из иногородних собрались у дома Писанкова, вызвали духовой оркестр и с почестями похоронили красногвардейца. Гроб сопровождал большой вооруженный эскорт.

Станица окончательно разделилась на два лагеря. Как только вблизи Темижбекской появился корниловский отряд, сразу образовался фронт в самой станице: иногородние перебрались на левый берег Кубани, а казаки остались на правом.

Началась и у нас гражданская война.

Отец прибежал домой запыхавшись:

— Собирайтесь! Оставаться нам здесь нельзя. Убьют…

Отец испортил немало крови станичным богатеям. Они уже не раз угрожали расправиться с ним.

Вся семья уселась на телегу. Поехали к мосту через Кубань. Только переправились — мост взорвали, чтоб не пропустить белых»[182].

Произошло это в 1918 году. Все, как у Шолохова в «Тихом доме». Гражданская война разделила станицы, хутора, семьи.

Беженцы первое время находились в 154-м Дербентском революционном полку. С 1 мая 1918 года Николай Симоняк служил в полку сначала бойцом, потом конным разведчиком. Боевые действия на Кубани в 1918 году напоминали слоеный пирог. Все перемешалось: белые, красные, зеленые, анархисты… Станицы и хутора переходили из рук в руки. Отправившись на побывку домой, он чуть было не попал в плен к белым, но чудом спасся. Воевал под станицей Тифлисской в партизанском отряде.

«Дисциплина в отряде была строгая. Для поддержания ее избрали товарищеский суд. Вспоминаю такой случай.

Два бойца из продовольственников украли полмешка сахара. По решению товарищеского суда проворовавшихся водили по ротам. На фанерных дощечках, которые висели у них на груди, было написано: Я украл сахар — у одного, А я продал его — у другого.

Но в общем-то подобных провинностей случалось мало. Партизаны жили дружно, храбро воевали.

Я был в Гулькевичском отряде, пока не встретил своих товарищей из 154-го Дербентского революционного полка. Тогда снова вернулся в полк, служил там конным разведчиком. Весь восемнадцатый год провел в боях па Северном Кавказе. Дербентцы проделали трудный путь, двигаясь в направлении Кавказская Гулькевичи — Армавир — Невинномысская — Суворовка — Бекешевка — Пятигорск Моздок — Кизляр.

Дважды я был ранен. Первый раз лечился в полку, а после второго ранения лежал в санитарном поезде»[183].

Осенью 1918 года Симоняк вместе с полком совершает знаменитый 450-километровый переход по пустынной степи из Кизляра в Астрахань. Этот поход впоследствии будет увековечен в повести Александра Серафимовича «Железный поток». В этом есть особый указующий перст судьбы: с юных лет он находился в гуще великих исторических событий, потрясений и смут, закалял в них свой характер и оставался верным Родине и идеалам.

Во время этого перехода Симоняк отморозил себе ноги, а добравшись до Астрахани — заболел сыпным тифом, был на волоске от смерти. Вместе с другими больными он был эвакуирован в Саратов, но уже 1 мая 1919 года вновь вернулся в родной полк, переименованный к тому времени в 292-й Дербентский. Полк входил в состав 33-й Кубанской дивизии, которая была сформирована преимущественно из так называемых иногородних кубанцев. В составе полка он принимал участие в боях за Новороссийск.

«После освобождения Новороссийска мне разрешили съездить на побывку домой. С волнением добирался я до родных мест. Что там дома? Живы ли родные, уцелели ли в буре, пронесшейся над страной? Ничего я о них не знал.

И вот подхожу к дому. У двора меня встретил яростным лаем большой пес. Приглядевшись, я узнал в