Золотые нашивки - Юрий Дмитриевич Клименченко

прочла «Живые и мертвые». Хорошо написал.

— Да вы прямо молодец, Нина Федоровна.

— Молодец не молодец, а советская женщина. Как была, так и осталась. Это ничего, что тут живу. Я русская. Погодите минутку. — Хозяйка встала, скрылась в комнате и вскоре вернулась, держа в руках синюю коробочку. — Вот.

На красном бархате лежала медаль норвежского Сопротивления. На оборотной стороне было выгравировано: «Нине Гнатенко».

Нина Федоровна с гордостью глядела на курсантов, пока те разглядывали серебряный кружок.

— Зря их тут не давали. Вот поеду домой, надену.

— Поедете? Когда?

— Если все будет хорошо, на будущий год. Повезу Эрика на свою родину. Покажу ему, как у нас вишня цветет, какие домики белые… Пусть знает, о чем я тоскую. Мы поедем на Харьковщину. Да вы пейте, пейте.

— Спасибо, Нина Федоровна, — сказал Тронев, вставая. — Все было очень вкусно.

— Приходите к нам на «Ригель» с мужем. Посмотрите, что за парусник, как мы живем, — пригласила ее Зойка. — Как вы думаете, ребята, можно?

— Думаю, можно, — неуверенно сказал Тронев. — Только у капитана надо попросить разрешение.

— Мы капитану про вас расскажем, — сказала Зойка. — Обязательно приходите. Спасибо за кофе.

— Дай я тебя поцелую, Зоенька, — Нина Федоровна обняла Зойку, поцеловала.

— Интересная женщина, — проговорил Димка, когда они вышли из кафе. — Ну и судьба…

Они брели по улицам, останавливались перед витринами, с любопытством рассматривали публику. Мимо них пробегали девчонки в брючках и ярких спортивных курточках, проходили солидные норвежцы в добротных пальто, на углах стояли юноши с непокрытыми головами, в коротких плащах.

Часто встречались невысокие, опрятные кирпичные дома какого-то особенного вишневого цвета с белыми оконными рамами. Почти в каждом — лавочка.

На центральной площади, с верха высокой круглой колонны, викинг, закованный в латы, смотрел на шумный базарчик с чистыми лотками под полосатыми тентами.

Невысокие домики, черепичные крыши, ратуша, базар — все очень походило на театральную декорацию.

— Интересно, кому это? — спросила Зойка. — Посмотрим?

Они подошли к колонне, и Димка прочел:

— Улаф Первый Трюгвессен. Король, основатель города.

— Ты можешь быть гидом. Все знаешь. Сколько в Тронгейме жителей? — спросил Тронев.

— Около шестидесяти тысяч, если верить энциклопедии. Хочешь быть гидом — нужно побольше читать, поменьше бельем заниматься…

— Ладно, ладно. Каждому свое, — засмеялся Тронев.

Курсанты обогнули площадь и очутились у красивого готического собора.

— Господа, прошу обратить внимание, — подражая гиду, начал Димка. — Перед нами знаменитый Тронгеймский собор. Здесь короновались семь королей и три королевы. Редкая архитектура дает право норвежцам гордиться этим собором. Прошу вас зайти внутрь…

Они очутились под высоченными сводами. Гулко отдавались шаги на каменных плитах. Посетителей, кроме них, не было. К курсантам подошел служитель и что-то спросил по-норвежски. Димка вытащил из кармана маленькую книжечку и не очень уверенно, по складам прочел:

— Ви’ виль, бэс’э…[4]

— Ну и парень! Уже по-норвежски научился, — восхитился Тронев.

Старик кивнул и повел их в центр собора. Там лежала «Книга павших». В нее были занесены десятки тысяч норвежцев, отдавших свою жизнь в борьбе с немецкими оккупантами.

Они стояли, опустив головы. Старик что-то говорил, объяснял.

— Уйдем отсюда, — попросила Зойка. — Грустно очень.

Они вышли на главную улицу.

— Понравился Тронгейм? — спросил Виктор.

— Миленький город. Мне бы в Париж попасть, посмотреть, — мечтательно сказала Зойка, и глаза ее затуманились. — Я с детства почему-то о нем думаю. Читала много. Кажется, каждую улицу знаю. Не потерялась бы.

— Попадешь когда-нибудь, если очень захочешь. Я верю, что если человек очень хочет, то он может. Приходи, Димка. Сходим еще раз, побродим.

— Ладно, зайду. Сколько мы стоять здесь будем? Наверное, нас еще на экскурсию по окрестностям повезут. Привет!

Димка попрощался и пошел к себе на «Алтаир».

▼

На «Ригеле» долго не спали. Многие курсанты побывали на берегу и делились впечатлениями. Первый заграничный порт! Все ново, все интересно.

— Я ожидал большего, — сказал Курейко, укладываясь на койку. — Ничего особенного. Меня поразила только чистота.

— А чего бы ты хотел? Маленький город. С чем сравниваешь? С Москвой?

— Да не с Москвой, а вообще… Думал, что увижу что-нибудь совсем непохожее. Те же люди…

— Совсем другие, — возразил Батенин. — И обычаи не те, и выглядят по-иному. Медлительные, молчаливые…

— Всякие встречаются.

— Ну, а как ты, Витька, погулял с нашей княгиней? — насмешливо спросил Орлов. Он уже разделся и собирался лечь.

— Нормально, — неохотно отозвался Тронев.

— Я все жду, когда же ты ее обкрутишь. Не скрывай. Отметим такое событие.

— Слушай, бросил бы ты трепаться, — проговорил Виктор, подходя к Орлову. — Нехорошо. Ну, чего ты привязался к девушке? Знаешь же, что Зойка девчонка порядочная. Сам пробовал, да получил по носу.

— И чего ты ее так идеализируешь? — вспыхнул Орлов. — Она такая, как все. Была у меня одна знакомая, плавала на «пассажире». Все они, судовые, одинаковы. Сегодня с одним, завтра с другим. А как может быть иначе? Судно в море, тридцать гавриков и одна баба?

В кубрике наступило неловкое молчание.

Тронев рванул Орлова за полосатую тельняшку так, что она затрещала.

— Ты что, спятил, дурак? — замахнулся на него Орлов. — По роже захотел?

— Прекратить сейчас же! — заорал Батенин, староста группы, видя, что ссора сейчас перейдет в драку. — Не подходи к нему, Витька!

Курсантов разняли.

— Расходись! — крикнул Батенин, становясь между противниками. — Расходись!

— Не бойтесь. Ничего не будет, — проговорил Тронев, тяжело дыша. — Только я хочу ему сказать. При всех. Если ты, козья морда, еще раз позволишь себе оскорбить Зойку, я тебя при случае выброшу за борт, сволочь. Я повторяю, она мне никто. Но мы ее все знаем…

— Правильно, Витька! Все для него одинаковые…

— Влюбленный Ланселот! За борт выкинет! Не много ли на себя берешь? — проговорил Орлов из другого конца кубрика, где стояли несколько курсантов, готовых его остановить, если он попытается начать драку. Но Орлов не жаждал продолжения.

— Ладно, — сказал Батенин. — Было и прошло. Вообще-то, Орел, ты свинья. Позволяешь себе много лишнего. Схлопочешь когда-нибудь по роже. И кто даст — прав будет. Не трогай Зойку. А теперь — давайте сменим пластинку. Видели, как «Ригель» в газете расписали?

— Видели. Мне одна норвежская фрёкен газету на память подарила. Буду дома показывать, — сказал Курейко.

— Мы сегодня с Гусаровым весь город обошли, — похвастался Торчинский. — А знаете, где фашисты подводные лодки прятали? У них здесь ангар железобетонный был. Мы на него случайно набрели. Толщина — во! А все равно разгромили. Не спаслись фашисты.

— Хороший народ норвежцы. К нам хорошо относятся. Какой-то рыбак увидел нас, схватил меня за руку, что-то начал рассказывать по-своему, я только одно слово