Золотые нашивки - Юрий Дмитриевич Клименченко

Но мне понравилось.

— А мне так не понравилось. Стоять нельзя, сидеть тоже. В койке ездишь взад-вперед! Посуда со стола падает, супу не поешь, ноги разъезжаются. Чего тут хорошего? — поежилась Зойка и тут же звонко рассмеялась: — Я вам такую историю сейчас расскажу, умрете. Помните, когда мы прошли Скаген? Качало нас еще зверски, но солнышко печет, небо ясное, голубое. Выходит Владимир Васильевич и командует добавить парусов. Наш старпом надевает дождевик, натягивает капюшон на голову и идет к формачте. Капитан кричит ему: «Вы что, заболели, Юрий Викторович? Погода-то какая». — «А вы постойте под формантой в такую погоду», — отвечает тот. — «Что, дождик, что ли, начинается?» — смеется Володя. — «Не дождик, а травят сверху ваши курсанты. Укачиваются».

Димка засмеялся.

— И у нас такое бывает. Наверху розмахи сильнее, качка ощущается больше. Правда, старпом плащ не надевает.

— Наш старпом за конец взяться боится, — презрительно сказал Тронев. — Какой-то белоручка. Ложечка, вилочка. «Зоенька, принесите тарелочку супчика, кусочек хлебчика с маслишком». Терпеть не могу.

— Ко мне он ничего относится, не привязывается по пустякам, — сказала Зойка.

— Ну к тебе. Он на тебя сам смотрит как котишка на маслишко, — ревниво усмехнулся Тронев. — Думаешь, не вижу.

— Никак он на меня не смотрит. Не говори гадости, Витька, — рассердилась Зойка. — Ой, как красиво!

Они стояли у маленького естественного озера, в середине которого торчала покрытая зеленым мхом скала.

— Молодцы норвежцы. Смотрите, какой город построили на скалах. Земли-то почти нет. А какие моряки! Интересно в Осло побывать. Столица все же, — сказал Виктор.

— Во всей Норвегии народу живет меньше, чем у нас в Москве. А знаменитых людей у них много. Амундсен, Нансен, Григ, Хейердал, — заметил Димка.

— Мне почему-то Нансен больше симпатичен, чем Амундсен, хотя я и не отрицаю, что он великий человек, — сказал Тронев. — Доброты, по-моему, в нем было мало. Ну зачем он оставил записку Скотту на Южном полюсе: «Добро пожаловать!» А Скотт испытал невиданные мучения и трудности и в конце концов погиб. Зачем?

Они дошли до памятника погибшим во время войны.

— Крепкий народ, — сказал Димка. — Не поддались фрицам. Не захотели капитулировать. Защищались героически. Из китобоев создали целую боевую группу. Эти ребята здорово давали гитлеровцам по морде. Когда я услышал, что мы идем в Норвегию, я прочитал кое-что.

— Мальчики, а вы никогда не думаете о войне? — вдруг спросила Зойка.

— А что о ней думать? Войны не будет, — уверенно заявил Виктор.

— А я иногда думаю, — грустно сказала Зойка. — Не знаю ее, а думаю.

— Не будет войны. Иначе весь мир взлетит на воздух. Всем конец придет, — повторил Тронев.

Наступило молчание. Роганов вспомнил, как по утрам отец, почему-то виновато озираясь, засовывает в рукав пиджака протез на шарнирах и с ненавистью смотрит на скрюченную неживую кисть руки в натянутой черной перчатке…

И рассказы матери… В войну она работала медсестрой в госпитале.

Они завернули на улицу, мощенную крупным камнем. Над входом в маленькое кафе висел золотой крендель. У дверей стояла женщина. Она пристально смотрела на приближающихся курсантов. Когда они подошли к ней, женщина всплеснула руками и с мягким украинским акцентом сказала:

— Русские? Моряки с парусников? Да?

— Да, — коротко подтвердил Тронев и хотел пройти мимо, но женщина просительно сказала:

— Постойте, детки. Я ведь тоже русская.

Ее серые глаза смотрели ласково. Морщинки разбежались к вискам. Она приветливо улыбалась.

— Очень прошу, зайдите ко мне. Я угощу вас хорошим кофе. Посидим, поговорим… — и, видя, что молодые люди как-то смутились и собираются пройти мимо, умоляюще проговорила:

— Я от души. Платить не надо. Только бы посидеть с вами.

— Большое спасибо. Мы торопимся на корабль, — сухо поблагодарил Тронев. — Пошли, ребята.

Женщина схватила Зойку за руку:

— Барышня, ну хоть вы скажите им… На десять минут. Я вас больше не задержу.

— Зайдем, ребята?

— Опоздаем же, Зоя…

— Зайдем, — требовательно сказала Зойка, взглянув на женщину.

Больше Тронев не стал спорить. Они вошли в маленькую комнату с миниатюрной стойкой и четырьмя столами, покрытыми веселенькими клетчатыми скатертями. На каждом стояла глиняная вазочка с еловой веткой.

— Садитесь, милые, куда хотите, — засуетилась хозяйка. — Я принесу пирожные.

Посетителей в зальце не было.

— Попадешь ты, Зойка, в неприятность, — прошептал Тронев. — Лезешь очертя голову. Кто она, ты знаешь?

— Посмотри ей в глаза. Эх, ты… Деревяшка.

Появилась хозяйка. Она несла четыре огромных куска торта, политых шоколадной глазурью.

— Кушайте, милые, — сказала она, ставя тарелки на стол. — Сейчас кофе подам.

Женщина подошла к стойке, налила большие чашки кофе, положила сверху взбитые сливки.

— Ну вот, пожалуйста. — Хозяйка присела к столу. — Кушайте, не стесняйтесь.

Она не отрываясь смотрела на Зойку. Ребята чувствовали себя неловко. А женщина все смотрела и смотрела на девушку, пока слезы не показались у нее на глазах. Зойка совсем смутилась, начала размешивать кофе.

— Что это я? — очнулась хозяйка. — Пейте, пожалуйста. Ну как вас еще угощать?

Курсанты усердно стали размешивать кофе. Они никак не могли преодолеть свое смущение.

— Знаете, как я рада вас видеть? Русские, советские дети. Для меня вы дети, не обижайтесь. Я сама из-под Харькова. Немцы угнали в Германию, а потом сюда переслали. Много здесь русских было. Жили в лагерях. Умирали. Спасибо норвежцы помощь оказывали. Да вы сами читали, наверное? А как начали фрицев из Тронгейма выпирать, мы из лагерей повырывались. Оружие добыли. Я их, проклятых, несколько человек на тот свет отправила. — На какую-то секунду лицо женщины посуровело. — Да… меня Ниной зовут. Ниной Федоровной. Ну, а дальше… Был у меня хороший парень, норвежец Эрик… Кончилась война, я за него замуж вышла. Вот, живем…

— Он чем занимается, Нина Федоровна? — спросил Димка.

— Рыбачит. Сейчас в море.

— А дети у вас есть? — опять спросил Димка.

Зойка толкнула его под столом ногой.

— Детей, к сожалению, нет. Если бы были дети…

— Домой не тянет? — поинтересовался все время молчавший Тронев.

— Как не тянет? Тянет. Я бы уж сто раз уехала, если бы не Эрик…

— Что вы на меня так смотрите? Вспомнили кого-нибудь? — не удержалась от вопроса Зойка.

— Вспомнила. Харьков вспомнила, себя вспомнила… Такая же была, как и ты. Белокурая, тоненькая, боевая. Можно, я тебя на «ты» буду называть? Вот убежать от фрицев не сумела. Два раза с поезда уходила. Один раз даже стреляли в меня. Не удалось.

— Родные у вас остались в Союзе?

— Близких родных нет. Все погибли.

— Вам разве не интересно узнать, как мы живем? Ничего не спрашиваете.

— А я знаю, как вы живете, — с достоинством ответила хозяйка. — Мы «Правду» покупаем. Я книги выписываю. Симонова недавно