Книжные контрабандисты. Как поэты-партизаны спасали от нацистов сокровища еврейской культуры - Давид Фишман

Объем спасенных материалов рос, и перед музеем встала насущная задача обзавестись подходящим помещением, зданием. Собрание уже не вмещалось в квартире Шмерке и Суцкевера. Поначалу инициативная группа предполагала разместить музей в Хоральной синагоге — она уцелела и даже не была повреждена. Хоральная синагога, которую не следует путать с Большой синагогой, была местом, где собирались сливки виленской еврейской буржуазии. Она находилась на Завальной улице (теперь переименованной в Пилимо), за пределами созданного нацистами гетто, неподалеку от железнодорожного вокзала; немцы использовали здание под склад. Шмерке и Суцкевер отказались от своего первоначального плана, когда узнали, что уцелевшие религиозные евреи Вильны хотят вновь использовать это здание как храм.

Тогда инициативная группа взяла на заметку здание иешивы «Рамайлес», основного виленского центра по изучению Талмуда, расположенное на Новгородской улице. Оно тоже стояло на крупной городской артерии за пределами гетто; немцы устроили здесь зернохранилище. Однако иешиву уже занимала государственная зерноторговая контора, которая отказалась освобождать помещение[295].

11 августа основатели музея решили принять предложение вильнюсского горсовета о переносе музея в пустующие здания по адресу: улица Страшуна, 6, внутри покинутого и сожженного гетто. Решение далось им непросто.

Для бывших узников дом номер 6 по улице Страшуна был памятным местом, вызывавшим самые разные чувства и ассоциации. Здесь располагался первый юденрат, почти все его члены были расстреляны немцами, когда из запрошенной контрибуции в 5 миллионов марок удалось собрать лишь 3,5 миллиона. Кроме того, по адресу Страшуна, 6, находилась библиотека гетто, центр культурной и интеллектуальной жизни. Перед зданием библиотеки располагалась спортивная площадка, где занимались гимнастикой и состязались спортивные команды[296]. А рядом с ней — баня, которую, в соответствии с немецким указом, узникам полагалось посещать раз в две недели для избавления от вшей и для дезинфекции. Под баней имелись глубокие подвалы, ФПО использовала их как подпольный склад оружия, место обучения стрельбе и тайных собраний. (Директором бани был не кто иной, как сам Ицик Витенберг, командир ФПО.)

За спортплощадкой, в соседнем одноэтажном здании с проходом в Лидский переулок, находилась тюрьма гетто, где содержались арестованные за всевозможные правонарушения: несоблюдение комендантского часа, контрабанду продуктов, кражу или «распространение ложных слухов». Многих заключенных немцы потом увозили в Понары. Арестанты прекрасно знали, какая их ждет судьба, и стены тюрьмы были исписаны прощальными надписями: «Завтра увезут в Понары»; «Отомстите за невинно пролитую кровь»; «Правда восторжествует» и «Долой Генса!»[297]

В одном адресе, Страшуна, 6, оказалась заключена вся история Виленского гетто: его богатая духовная жизнь, тяга к нормальному существованию, насильственная деградация, героическое вооруженное сопротивление и неизбежный финал — вывоз в Понары на расстрел.

Некоторых музейных активистов это здание не устраивало, их аргумент звучал так: «Мы не можем вернуться в гетто». Они считали, что нельзя строить новую еврейскую жизнь на улицах, пропахших смертью. Некоторые из уцелевших физически не могли находиться в этой части города и по дороге на работу или по делам обходили ее стороной. Однако Шмерке выступил за Страшуна, 6. Само это место — часть истории, его нужно сохранить для будущего. В противном случае здесь расположится какое-нибудь безликое советское учреждение, как уже случилось с иешивой «Рамайлес».

Мнение Шмерке возобладало, и дом номер 6 по улице Страшуна стал центром музейной деятельности. Здания были сильно повреждены: одни разрушены полностью, другие заполнены мусором и обломками. Для непосредственного использования подходили лишь тюремные камеры с крошечными зарешеченными окошками. Там, в камерах, сотрудники и работали. Они идентифицировали и сортировали оставшуюся часть еврейских сокровищ Вильны, а надписи на стенах взирали на них как жутковатые напоминания о трагическом конце общины.

Какой-то остряк назвал музей Тюремным музеем гетто[298].

Официально проблема с помещением была решена (хотя на ремонт и восстановление требовались годы), теперь основной незадачей оставался неопределенный юридический статус. Управление по делам искусств передумало и сняло финансирование. Вместо Еврейского музея Юозас Банайтис, глава управления, предложил им стать еврейским отделом Литовского национального музея. Суцкевер, Шмерке и Ковнер были решительно против. Они хотели, чтобы у них была собственная, независимая организация. Суцкевер пошел просить финансирования у правительственных структур. Ему удалось договориться, чтобы Литовская академия наук взяла музей под свое крыло в качестве еврейского отдела. Однако через две недели академия отказалась, объяснив свое решение тем, что среди сотрудников нет ученых и людей с научными степенями[299]. Музей оказался в подвешенном юридическом состоянии и без денег.

К концу августа все трое основателей злились и нервничали. Вот запись в дневнике Ковнера:

Суцкевер полтора месяца бегает и не может получить официального одобрения на создание еврейского музея или научной организации. По всему городу рвут, топчут и сжигают в печах ценнейшие венецианские книги, рукописи, уникальные предметы, а у нас нет возможности спасти эти сокровища. Два года мы рисковали жизнью, пряча их от немцев, а теперь, в Советском Союзе, они уничтожаются. Никто не желает нам помогать. Мы с Суцкевером провели десятки встреч с министрами, ЦК Коммунистической партии и другими важными лицами. Все обещают, никто ничего не делает[300].

Как раз в этот момент, посреди ярости и отчаяния, вновь появился Банайтис и предложил творческое решение: организация будет называться Комиссией по сбору и обработке документов еврейской культуры. Комиссия не нуждается в официальном бюджете и в одобрениях вышестоящих органов, к работе она может приступить незамедлительно. Комиссия из одиннадцати членов была образована 26 августа 1944 года по приказу наркома просвещения Юозаса Жюгжды, председателем назначили Суцкевера[301].

Это была хорошая новость. Плохая заключалась в том, что комиссии не выделили бюджета. Жюгжда иногда платил ее членам зарплату, всегда разные суммы, из неведомого источника. Не было ассигновано средств на транспорт, канцелярию, ремонт музейных зданий (музей продолжали называть музеем, даже когда он стал комиссией). Почти все сотрудники работали на безвозмездных началах.

Однако комиссия не сдалась и приступила к обустройству зданий. В дневниковой записи от 28 августа Шмерке отмечает, как к ним хлынула помощь: директор местной фабрики передал столы и стулья, доброхоты принесли бумагу, чернила, лампы. Сам Шмерке отыскал, где брать ручки и скрепки. Когда кто-то подарил им папки, конверты и стирательные резинки, довольный Шмерке написал: «Мы богатеем».

Самым насущным оставался вопрос о транспорте для перевозки произведений искусства,