Книжные контрабандисты. Как поэты-партизаны спасали от нацистов сокровища еврейской культуры - Давид Фишман

насквозь пропитано антисемитизмом. Он записал в дневнике: «Если партизану-нееврею случается провиниться, его наказывают несколькими днями ареста, а партизану-еврею за то же самое грозит расстрел. Бойцам-евреям приходится быть особенно осторожными по ходу боевых операций, чтобы кто-то из своих не выстрелил им в спину. Евреев [бежавших из гетто] часто расстреливали по обвинению в том, что они… немецкие шпионы»[259].

Шмерке задавался вопросом: возможно ли, что советское правительство, коммунистическая партия, штаб партизанского движения не знают о том, как к евреям и представителям других национальных меньшинств относятся в лесах? Невозможно. Значит, они это либо терпят, либо поддерживают, либо поощряют. Так у Шмерке возникли первые серьезные сомнения по поводу безупречности советской системы.

2 июня 1944 года Шмерке перевели из бригады имени Ворошилова в литовскую «вильнюсскую» бригаду, где половину бойцов составляли евреи (вторая половина была смешанной: литовцы, поляки, белорусы и русские). Следующие полтора месяца стали самыми счастливыми в партизанской жизни Шмерке. Он был членом подрывного отряда: они пускали под откос поезда, уничтожали рельсы и склады, перерезали телефонные провода. Он проходил через города и села Белоруссии, в которых побывал два с половиной года назад в облике глухонемого поляка. Теперь он был гордым еврейским партизаном — борцом с оружием в руках[260].

7 июня 1944 года Шмерке находился в деревне под белорусским Полоцком — в этот день пришла новость о высадке американских и британских войск в Нормандии. Вместе с сослуживцами Шмерке плясал от радости. Победа была близка[261]. Через несколько недель он в составе своего отряда участвовал в освобождении городка Свенцяны (по-литовски — Швянчёнис), что в семидесяти километрах к северо-востоку от Вильнюса. Когда город взяли, Шмерке попросил у командира разрешения двинуться в сторону Вильнюса, чтобы поучаствовать в его освобождении. «Не могу больше терпеть: я должен идти». Командир согласился и даже дал ему машину и нескольких партизан в сопровождение.

Ночью перед отъездом Шмерке от волнения не мог уснуть; он записал в дневнике: «Вильна, дорогой мой город, какова ты сейчас? Уничтожили ли тебя эти дикие звери, как они уничтожили Свенцяны? От одной этой мысли голова идет кругом. Кого я там найду? Найду ли изумительные сокровища культуры, которые мы тайком выкрали у немцев и спрятали?»[262]

Часть третья

После войны

Глава шестнадцатая

Из-под земли

10 июля 1944 года Шмерке Качергинский вошел в Вильну в составе смешанного партизанского отряда. Советская армия уже вела с немцами уличные бои. Отряд Шмерке подошел с юга и под гул тяжелой артиллерии двинулся по узким улочкам и переулкам к центру города. Рядом с железнодорожным полотном на Торговой улице их встретил шквальный пулеметный огонь. Погибли двое поляков из подразделения, было решено дальше не двигаться. Немцы оставили город только два дня спустя — некоторые из них сдались в плен. Добравшись 12 июля до центра Вильны, Шмерке увидел на улицах десятки тел убитых немецких солдат. «Я вспомнил об их бесчеловечности и лишь пожалел о том, что им выпала такая легкая смерть».

Некоторые из центральных улиц города — Мицкевича, Большая, Немецкая — были разрушены и в огне. Шмерке шел по знакомым улицам, среди руин и пожаров, растерянный и ошеломленный. В дневнике он записал: «Я не знал, куда пойти, но ноги несли куда-то. Знали, куда мне нужно. Повели вверх по склону. <…> Внезапно я оказался у начала любимой моей улицы Вивульского и — о горе мне! — у здания ИВО. Оно было неузнаваемо, в руинах. Казалось, что так основательно не было разрушено больше ни одно здание в городе». Шмерке ощутил непереносимую боль, тело вот-вот разорвется на куски. Сердце сжалось, дало перебой: Шмерке понял, что Институт изучения идиша, ИВО, уничтожен — и все те материалы, которые они с коллегами прятали на чердаке, превратились в пепел и золу[263].

Шмерке, оцепеневший от ужаса, направился на Шавельскую улицу, 6, она находилась внутри гетто. Именно здесь помещался заглубленный бункер, где ФПО хранила оружие, а «бумажная бригада» — книги. Добравшись до места, он понял, что в последнее время в бункере скрывались от бомбежек. Он посветил фонариком во тьму и стал голыми руками отгребать песок с земляного пола. Внезапно перед глазами мелькнули листы бумаги, и Шмерке выдохнул от радости и облегчения. Материалы здесь, они целы. Радость оказалась недолгой. Через минуту он вышел из бункера, его ослепил солнечный свет, и он подумал: «Какое яркое солнце, но для меня мир никогда еще не был темнее»[264]. На улицах он не увидел ни одного еврея.

Официально город был освобожден Красной армией на следующий день, 13 июля. Еврейская партизанская бригада «Мстители» во главе с Абой Ковнером, Виткой Кемпнером и Ружкой Корчак вошла в Вильну и собралась перед пустым гетто. Там они встретили Шмерке и других бойцов-евреев из «вильнюсской» бригады. Радость мешалась с раздиравшей душу болью: Вильна свободна, но это не прежний город: он перестал быть Литовским Иерусалимом.

В день освобождения Вильны там находился и Илья Эренбург, самый знаменитый военный корреспондент в Советском Союзе, автор посвященной Суцкеверу статьи в «Правде». Эренбурга тронул вид уцелевших узников гетто с автоматами за плечом, он обнялся с ними. Теплое приветствие известного в СССР человека подняло настроение бойцам-евреям — и, кроме прочего, Эренбург передал им из Москвы приветы от Абраши[265].

Уже на следующей неделе в городе начали появляться евреи. Некоторые скрывались под землей, в канализации; другие — в подвалах домов поляков и литовцев. В город также хлынули те, кто прятался в соседних городках или в лесу.

Поскольку Шмерке был партизаном, советское командование выделило ему полностью обставленную трехкомнатную квартиру на главной магистрали города — улице Мицкевича, переименованной в проспект Гедимина. В квартире раньше жил важный немецкий чиновник, но он поспешно бежал, оставив даже еду и одежду. Шмерке впервые за десять месяцев выспался в кровати[266].