Арабская поэзия средних веков - Аль-Мухальхиль

«Бубенцы и ожерелья рок унес…»

Бубенцы и ожерелья рок унес,И мой плащ насквозь промок от ливня слез.

Каждый день уходят близкие от нас,Одинокий, жду, когда пробьет мой час.

На ветру я, как больная птица, стынуИ мою предвижу горькую судьбину…

Нет друзей… Одни стяжатели вокруг,Всех снедает лютой алчности недуг.

Люди, люди, вы цари, когда берете,Вы презренные рабы, когда даете!

Вопрошали меня близкие с тоской:«Неужели одинаков род людской?»

Отвечал я: «Люди — звери двух сортов,Я делю двуногих на свиней и псов,

Отличаются одни собачьей хваткой,А другие свинской, грязною повадкой».

Много ль скромных, чьи потребности малы,Много ль матерей, достойных похвалы?

Где отыщешь силача и добряка,Друга, чья душа щедра и широка?

Поиски мои — напрасные старанья,Я скиталец, беспокойный вечный странник…

Так уйди же в тень, живи и сир и нагИ не домогайся преходящих благ!

Жаждем мы богатства в страсти неуемнойИ порой теряем свой достаток скромный.

А в итоге все уйдет, в забвенье канет,Кто нас вспомнит, добрым словом кто помянет?..

Знаю, говорят, что я умен и смел,Говорят, я истину найти сумел.

Но простая истина у мудреца:Бедность и богатство — все в руке творца.

Человек, ведь ты в своей судьбе не волен,Так не суетись и малым будь доволен.

Сердце обуздай, к терпенью приучиИ разбавленным вином себя лечи.

«Сколь безмерна, повелитель, власть твоя!..»

{140}

Сколь безмерна, повелитель, власть твоя!Коль прикажешь — станем мы летать, как птицыИ поверь мне, клятвы не нарушу я:Я ведь благороден, лгать мне не годится.

Спас меня ты, повелитель мусульман,Как умелый врач больного лихорадкой,—В наслажденья погружен, в туман, в дурман,Я, бедняга, изнывал от жизни сладкой.

Добрые советы были мне не впрок,Отличался я упрямством беспримерным,—С материнским молоком впитав порок,Следовал всю жизнь своим привычкам скверным

Повелитель, видел ты меня насквозьИ решил спасти поэта от напасти,Но в итоге ухватил напасть за хвостИ не разглядел ее разверстой пасти,

Ибо ты ошибся в выборе людейИ не дураков послал ко мне с приказом —Я же маг, певец, великий чародей,У меня язык остер и светел разум.

Мне внимают юноши и старикиС удивлением, с восторгом небывалым,И стихи мои журчат, как ручейки,Жемчугами сыплются, сверкают лалом.

Людям я дарю то сладостный покой,То волненье, то блаженное забвеньеИ пред ними нескудеющей рукойРассыпаю драгоценные каменья.

Люди говорят: «Владыки дружат с ним,Он прославился средь персов и арабов,И огонь его горит, неугасим,Вдохновляя сильных, согревая слабых.

Сочетались в нем и ум и широта —Все ему понятно, все легко дается.Он не сетует, когда мошна пуста,Деньги раздобыв, над ними не трясется.

Женщины ликуют от его острот,От серьезных слов становятся серьезней,И к нему, премудрому, идет народИ толпится у ворот до ночи поздней.

В годы юности он был силен и смел,Львы пред ним дрожали и скулили в страхе.Нас он песнями любви пленить сумел,Но разгневался халиф, — и он — во прахе…»

Понял ты, о Махди, славный наш халиф,В чем спасение, в чем гибель для поэта?Впрочем, я теперь спокоен и счастлив,Ибо без любви ни зла, ни грусти нету.

Абу Нувас

{141}

«О ты, кладущий яйца куропатки…»

Перевод М. Кудинова

О ты, кладущий яйца куропаткиПод курицу! Когда б твои повадки

Глазам ее открылись только раз,За свой подлог остался б ты без глаз.

О ты, который, опыту не веря,В солончаках решил сажать деревья,

Не видишь разве — зло царит вокруг.О ком сказать ты можешь: «Вот мой друг»?

«Ты глыбой ненависти стал…»

Перевод М. Кудинова

Ты глыбой ненависти стал,Стоишь — не сдвинуть: крепче скал.

С тобой общаться — как на горуКарабкаться в плохую пору.

Аллах, когда тебя лепил,Не подсластил, не посолил.

Я разгадать тебя пытался,Но, что ты, так и не дознался.

Смех тратить на тебя — грешно,Воздать хвалу тебе — смешно.

Посмотришь на тебя, о боже!Лицо с пометом птичьим схоже.

И если ночь ты пережил,Пусть утром хлынет кровь из жил.

А если очутился в море,Дай бог, чтоб утонул ты вскоре.

«Кубки, наши соколы…»

Перевод М. Кудинова

Кубки, наши соколы,За вином летают;Лютни, наши луки,Сладостно играют.Наша дичь — газели,Утренние зори,А добыча — девушкиС нежностью во взоре.С пылкими сраженьямиНаши ласки схожи,И бои ведем мыНа любовном ложе,Кровь не проливаем,Без греха воюем,Утром мы пируем,Вечером пируем.

«О, как прекрасна эта ночь…»

Перевод М. Кудинова

О, как прекрасна эта ночь и как благословенна!Я пил с любимою моей, любви пил кубок пенный.

Я поцелуя лишь просил — она была щедрее,От счастья я в ее отказ поверил бы скорее.

«Лицо его — словно луна…»

Перевод М. Кудинова

Лицо его — словно луна, а к губам поднесенныйСверкающий кубок похож на светильник зажженный.

Оружьем любви он увешан, и меч его взораДарован ему красотой для любовного спора.

Улыбка — кинжал его, брови — что выгнутый лук,А копья-ресницы смятение сеют вокруг.

«Купил беспутство я…»

Перевод М. Кудинова

Купил беспутство я, не понеся урона:Мной благочестье было продано законно;

Я легкомыслие избрал поводырем,Теперь уж до конца ходить мне с ним вдвоем.

Одну красотку с подведенными глазами,С лицом как свет зари, горячую, как пламя,

Податливую христианку много разИ в поздний час я целовал, и в ранний час.

Была красотка моему приходу радаИ знала хорошо, что ждет ее награда,

И открывала мне бутыли, где давноХранилось старое, но чистое вино.

Прошли пред ним века, не знавшие покоя,Ему известен Ной и даже предки Ноя,

И я красавицу поил им, и онаПьянела — но, клянусь, не только от вина.

«Старик отведал поутру…»

Перевод М. Кудинова

Старик отведал поутру божественного зелья,Что избавляет от забот и дарит нам веселье.

У мирозданья все цвета то зелье похищает,И в кубке радугой горит, и взор наш восхищает.

Старик смеется и поет, и данью восхваленьяДолжны стихи ему платить за этот смех и пенье.

Кувшин, и кубок, и бурдюк — для старика отрада.За то, что он всегда хмельной, корить его не надо.

«Покуда взор мой…»