Арабская поэзия средних веков - Аль-Мухальхиль

«…Оказавшись пустым…»

…Оказавшись пустым, обо всем ли жилье рассказало?Или скромный шатер оказался скупым на слова?

Я же стал вспоминать, как я сам веселился, бывало,Ведь у тех, кто горюет, лишь память одна не мертва.

Как бывало когда-то волненье счастливое сладко,Как любимых плащом укрывал я не раз от дождя!

Из шатра среди ночи к влюбленному вышли украдкойДве газели, к нему газеленка с собой приведя

С длинной, гибкою шеей, моложе, чем обе газели,С черной ночью в очах, с ожерельями из жемчугов.

Оглядевшись кругом, за шатрами волшебницы сели,Где потверже земля, где доносится запах лугов.

И была черноглазая, словно луна в полнолунье,И юна и прекрасна, походкою плавною шла.

«Жизнь отдам за тебя!» — говорила другая колдуньяИ просилась под плащ, — чужеиин бы не сглазил со зла.

И сказали все три: «Эту ночь заклинаем заклятьем:Эта ночь — заклинаем — да будет, как годы, длинна!

Все, чтоб нам не мешать, пусть к обычным вернутся занятьям,Над весельем бессонным всю ночь да сияет луна!»

Не приметили гостьи, что звезды бледнеть уже сталиИ что проблеск зари у земного алел рубежа.

Встали гостьи мои, и следы на песке заметалиШелком длинных одежд, — не поймали бы их сторожа.

Удаляясь, шептали: «Когда бы подобные ночиЧаще нам позволяли на воле пожить до зари!

Не желали бы мы, чтобы делались ночи короче,—Так бы сели в кружок — и сиди, говори до зари!»

«Ей кто‑то сказал…»

Ей кто-то сказал, что теперь человек я женатый, —Она на меня затаила неистовый гнев.

Сказала сестре, а потом и соседке сказала:«Пусть в жены берет хоть десяток достойнейших дев!»

Потом обратилась к подругам, толпившимся рядом,Заветное чувство в отчаянье скрыть не сумев:

«Что с сердцем моим? Трепещет, как будто чужое;Я никну, слабею, могилы мне видится зев.

О страшная весть! Как будто в груди разгорелсяКостер, — и в золу обратит он меня, отгорев».

«Своих и врагов я оплакал…»

{136}

Своих и врагов я оплакал, сраженных войной.Сказала она, повстречавшись недавно со мной:«Что сталось с тобою, о Омар, ведь ты и худой и седой!»«Я съеден тоской, оттого и седой и худой.Я видел их гибель, с тех нор потерял я покой.О, сколько достойных унес этот пагубный бой!Почтеннейших старцев, что схожи с луной сединой!Все родичи наши! По целой юдоли земнойТы столь благородных не сыщешь, клянусь головой.Послышатся ль вопли — на помощь поскачет любойИ первым для битвы наденет доспех боевой.Кто в помыслах чпще, кто в мире щедрее мошной?Кто делает благо, а зло обошел стороной?Кому помогает, того ободрит похвалой;Кого одаряет, потом не унизит хулой».

«Лишь засидевшихся свалил…»

Лишь засидевшихся свалил полночный сон,Ко мне приблизилось возлюбленной виденье.

Я в сумраке ночном приветствовал ее —Она при свете дня скупа на посещенья.

Сказал: «О, почему тобой покинут жДороже был тебе и слуха я и зренья!»

Ответила: «Клянусь, обетам я верна,—Мне появиться днем мешают украшенья».

«Красавицы прячут лицо от меня…»

Красавицы прячут лицо от меня,Красавицы видят, что я уже старый.

Бывало, глазели сквозь каждую щель,Бежали за мной, как овечьи отары,

Когда же вблизи не случалось чужих,Газельих очей расточали мне чары.

Что ж? Я — из знатнейших, которых ногаНа темени тех, кем гордятся минбары{137}.

«Как излечишь того…»

Как излечишь того, кто скрывает, как тайну, недуг?Ты — недуг мой и тайна, о Зайнаб, мой чудный вожатый.

Каждый скажет, увидев ее: «Мне понятен твой жар,Не гаси же огня, веселись и другую не сватай».

Мой недуг, мою страсть излечить уж не сможет никто,Откажусь от врачей, не пойду к ним с доверьем и платой.

Ночь я с Зайнаб провел, и ту ночь не забуду, покаХолм надгробный не станет для Омара вечной палатой.

Ожидал я, один, — и явилась мне Зайнаб луной,Озарилась долина, и скрылся злодей соглядатай.

Я не мог домогаться запретных веселий, хотя,Как чета новобрачных, мы были в одежде богатой.

Самых близких чета, мы греха не вкусили в ту ночь,Пусть же злобой теперь захлебнется завистник проклятый!

«О молния, со стороны Курейбы…»

О молния, со стороны КурейбыСверкнула ты над скопом облаков,

И тучи до земли сбежали стадом,Как стадо верблюжат бежит на зов.

А были полосаты, черно-белы…Вмиг под дождем размяк земли покров.

Она пришла — был срок менять кочевье,На крюк разлуки счастлив был улов.

Газелья шея промелькнула в бусахКораллов алых, скатных жемчугов.

Лицо луной сияло безущербной,Как финики, блестящ был ряд зубов.

«Стеснилось сердце, и не сплю…»

Стеснилось сердце, и не сплю —Как будто в первый раз люблю.

Смотрю я на зарниц игру,И пламя льется по нутру.

О ночь! Уснул мой караван,Мне одному покой не дан.

Все это, Хинд, твои дела,—Что я разбит, сожжен дотла.

Дверь отворилась, и на мигМелькнул ее сиявший лик,

И рот с набором жемчугов,Белей, чем лилии лугов.

Она, лишь тьма сменила свет,Прислала добрый мне ответ:

От Хинд мне передали весть,Что может ночь со мной провесть.

Нас укрывала досветлаШатра полночного пола.

Уста, очищенные сном,Дышали медом и вином,

И все мне чудилось, что пью,Припав к прозрачному ручью.

«Стойте, други…»

Стойте, други, — хочу перед вами излить мою муку.Нынче день расставанья — увидите нашу разлуку.

Не спешите же, дайте о всем рассказать, не таясь,Сжальтесь — скорби в душе на весь век накопил я запас.

С караваном ушла, мне подбросила ворох страданья.Не забыть, как она, в огорчении, после свиданья

Говорила служанке слова со слезой пополам:«Знаешь ты человека, сейчас подходившего к нам?

Он в любви мне поклялся, да правду недорого ценит!Ты сказала тогда: «Он тебе никогда не изменит!»

Говорила, не бросит, меня не покинет однуИ желанья мои все исполнит, едва намекну.

Если он совершил то, чего ожидать не могла ты,—Вот Аллах! — он узнает, что значит дождаться расплаты!»

Все я слышал до слова — не знали, что рядом стою.Словно угли горячие падали в душу мою.

Я коня повернул, замешал я приятеля в дело:«Друг, она на меня или мимо меня поглядела?»

«На тебя!» И сказал я, желая его остеречь:«К ней поди, но не верь ей, заране обдумывай речь».

Только тот подошел, заклинать она стала Аллахом:«Чем-нибудь огорчи его, гневом помучай иль страхом!

Ты скажи вероломцу: такую беду испытав,Сам не стал бы ты жить, сам бы кинулся в бездну стремглав!

Ей за верность в любви — ты добавь — полагается плата,Год она прождала, целый год улетел без возврата».

Я сказал ей: «Коль любишь, мой грех позабудь и прости,Хоть я сам за него извиненья не в силах найти».

И добавил: «В измене меня упрекаешь напрасно,Никакая другая с тобою сравниться не властна!»

Нет, разлукою с ней я завистнику пищи не дам,Что бы нудный советчик о нас ни твердил по углам.

Опостылели мне надоедных соседей уроки!Уж меня от нее отвратили однажды попреки,

Клевете я доверился! Истинно кажется мне,Что я был околдован и ей изменил, как во сне.

Не умен человек, если бросит он верного друга;Вероломство его — ненавистникам злобным услуга.

А сегодня — ее ожидаю в ночи, без огня,—Страшно, как бы враги не сгубили ее и меня.

«Зажегся я любовью к Нум…»