Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы - Люси Уорд

Начало положили я и мой сын, который также уже выздоравливает, и ныне нет уж ни единого аристократического дома, где нельзя было б отыскать нескольких привитых лиц; многие жалуются даже, что переболели оспою натуральным манером и потому не могут следовать новейшей моде»[252]. Она перечисляла целый ряд представителей знати, «вверивших себя попечению г-на Димсдаля», в том числе множество прекрасных собою княжон и огромное количество других аристократов, прежде отказывавшихся подвергнуться этой процедуре. Она породила модное веяние и была полна решимости отстаивать свои заслуги по этой части: «Видите, на что способно подание примера! Три месяца тому никто и слышать об этом не желал, ныне же они взирают на это, словно на единственное спасение!»

Всего за несколько недель, прошедших после ее прививки, Екатерина не только обезопасила от оспы себя и своего наследника, но и запустила по всей Европе весть о своем отважном шаге. На родине она завоевала восхищение и стремление подражать ей; она ввела в употребление новую медицинскую методику, которая впоследствии принесла немалую пользу ее стране. От всего этого захватывало дух. Но она считала, что этих достижений недостаточно. Она планировала развивать их, и ее планы только начинали осуществляться.

Памятная бронзовая медаль с надписью «Собою подала пример», заказанная Екатериной по случаю ее прививки. Гравер – Тимофей Иванов

7. Новая мода

Видите, на что способно подание примера!

Екатерина II[253]

В Большой церкви Зимнего дворца дым от восковых свечей и смолистый туман ладана поднимались ввысь, смешиваясь близ золоченого купола высоко над иконостасом[254]. Внизу, миниатюрные на фоне громадного зала с его ионическими колоннами и золочеными орнаментами в стиле рококо, прихожане собрались на торжественное богослужение по случаю благополучного выздоровления императрицы всероссийской и великого князя от привитой оспы.

Это было 22 ноября 1768 г. За сорок дней до этой даты прошла тайная прививка Екатерины, затем той же нехитрой операции подвергся Павел. Здоровье обоих полностью восстановилось, и императрица, не теряя времени, взялась за свою кампанию, призванную возвысить значение сделанной ей прививки, показать, что это не просто индивидуальная медицинская процедура, а могучий политический символ. Российской аудитории, столь же религиозной, сколь сама Екатерина была светской, первым делом следовало продемонстрировать, что за ее действиями стоит ясное и недвусмысленное благословение православной церкви.

Дата, выбранная для благодарственной молитвы по случаю выздоровления государыни и ее наследника после прививок, приходилась на день праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы (один из двенадцати великих (двунадесятых) праздников православного календаря)[255]. Представители российской и иностранной знати столпились в дворцовой церкви, созданной Франческо Растрелли с тем же барочным роскошеством, с каким он проектировал Царское Село. Посол Кэткарт был среди гостей в сопровождении жены и детей (императрица лично настояла, чтобы он привел все свое семейство). Рядом с ними расположился Томас Димсдейл, которому профессия ученого и врача давалась лучше, чем ремесло комментатора придворных приемов. «Крупное и мелкое дворянство выразило удовлетворение и радость в манере, которой следовало ожидать от верных подданных, испытывающих привязанность к своему монарху», – кратко записал он в конце своего отчета о прививке Павла.

К счастью, другой британский наблюдатель, Уильям Ричардсон (всесторонне образованный учитель детей Кэткарта, прибывший в Россию всего за несколько дней до Томаса), описал «серьезную и величественную» церемонию во всех подробностях[256]:

С внутренней стороны особых поручней, оградою разделявших зал, близ колонны у алтаря, по южную его сторону, стояли императрица и ее сын; также внутри, по бокам от алтаря, располагался хор музыкантов. Все прочие, кто стал свидетелем церемонии либо принимал в ней участие, стояли, за исключением священника, за пределами поручней[257].

После хорового пения и молитв двустворчатые двери у алтаря отворились изнутри, явив зрителям самую священную часть церкви. Ричардсон пишет:

Напротив нас явилась большая картина снятия с креста; по бокам – два ряда позолоченных ионических колонн; посередине – стол, покрытый золотою парчою; на столе имелись распятие, подсвечник с зажженными свечами, а также чаши со святою водою. Почтенные священнослужители, седовласые, с длинными струящимися бородами, в митрах и дорогом облачении, торжественно воздвигались по обе стороны сего величественного святилища. Все это приводило на мысль Иерусалимский храм.

Из святилища вышел священник с горящей свечой, за ним – еще один, читавший молитвы и несущий кадило, в котором курился ладан. «Приближаясь к ее величеству, он трижды взмахнул пред нею кадилом; она же при этом все время кланялась и весьма грациозно крестила свою грудь. За ним последовал еще один священник. Он нес Евангелие, из коего зачитал некую часть, после чего поднес его императрице, которая тотчас поцеловала священную книгу». В ходе дальнейшего богослужения священники причащали всех хлебом и вином под «басовитое и возвышенное» хоровое пение. Когда двери святилища (алтаря) открылись в третий раз, Ричардсон и другие присутствующие стали слушать, как митрополит Платон, взойдя на кафедру напротив императрицы, произносит обращение, прославляющее «стойкость и великодушие» государыни, и благодарит Бога за то, что Он осенил Россию Своей милостью. Учителя-шотландца особенно поразила одна фраза – о том, что «россияне заручились помощию Британии, сего острова мудрости, храбрости и добродетели».

Наконец Екатерина и Павел опустились на колени, а Гавриил, архиепископ Санкт-Петербургский, стал руководить епископами, собравшимися со всей империи, в молитве за здравие государыни и наследника. Затем мать и сын приложились к кресту – под звуки торжественного пушечного салюта, доносившиеся от здания Адмиралтейства, крепости, расположенной прямо напротив Зимнего, на другом берегу Невы. Был дан 51 выстрел в честь императрицы, а следом – 31 выстрел в честь великого князя[258].

Эта церемония, озаренная свечами, великолепно использовала театральность традиционного православного богослужения для того, чтобы дать новое обрамление передовой науке. Среди раскачивающихся кадил и неземного пения прививка императрицы предстала своего рода сакральным действием. Екатерина чутко понимала ту особую власть, которую имеют русские религиозные церемонии: она отточила это понимание в ходе своей пышной коронации, теперь же сознательно связывала самый что ни на есть материальный процесс (с его очисткой организма, пустулами и жаром) и священную мистерию. Она даже вбросила щепотку «ладанной дипломатии» для британцев, посетивших службу: если их и озадачили все эти иконы, они отлично поняли прозвучавшую из уст митрополита похвалу их стране.

Благодарственная служба стала лишь началом торжеств. По ее завершении гости перешли в приемные залы дворца, где Екатерина долго стояла перед представителями Сената (главного коллективного органа управления в тогдашней России), членами Священного синода, представлявшими церковь, и депутатами ее Уложенной комиссии, собранными со всей империи (она желала провести судебную реформу). Архиепископ Гавриил от лица Синода поздравил государыню и ее наследника с успешной прививкой, а граф Кирилл Разумовский, сам недавно привитый Томасом в подражание Екатерине, выступил с благодарностью от имени Сената. Он заявил, что «любящая мать» России защищала все поколения своих подданных с момента вступления на престол, и ее самоотверженность достигла истинной вершины, когда она решилась подвергнуть опасности прививки себя и своего сына – ради блага своего народа, своих людей и их потомков. «Всякий возраст и обоего пола род человеческий объемлет твои ныне стопы, почитая в тебе Божию ко спасению своему посредницу, и, твоим примером научася, призовет Бога в помощь, да исцелеет он и дом его от неминуемой язвы посредством врачевания, тобой ныне оживотворенного», – провозгласил он[259].

Теперь прививка Екатерины открыто подавалась как действие религиозного характера. Императрица не просто защитила от оспы себя и сына – поступок государыни как бы наделял ее божественной силой, позволяющей исцелить весь ее народ. Широко оповещалось о ее настояниях, чтобы взятый у нее зараженный материал использовали для прививки других: так самодержица пыталась побороть суеверные представления, согласно которым подобное даяние убивает донора. Томас отмечал: «Императрица, точно так же, как и великий князь, дозволили благосклонно, чтобы от их особ была взята материя для привития оспы к многим лицам, и через это снисхождение, которое делает им величайшую честь, уничтожен был совершенно предрассудок, будто тот, от кого берется материя, через это самое пострадает»