Морок (СИ) - Горина Екатерина Константиновна

— Чудеса! — удивился Миролюб. — Кто ты, прекрасная наездница?

— Я та, которую послали из чудесной страны волшебников Дифед, что находится на могущественных островах за великим морем.

— А зачем же тебя послали за мной?

— Разве ты не знаешь, что ты волшебник из династии рыжих и должен вернуться на свои земли? Ты тот, кому я обещана в жёны.

— Тогда я вернусь сейчас же, с тобой! — выкрикнул Миролюб, приняв насколько позволяла слабость горделивую осанку.

— Сейчас нельзя, — улыбнулась прекрасная всадница. — Через год и день приди сюда, и я приеду за тобой, и отвезу тебя во дворец моего отца, где нас будет ждать пир.

— Я так и сделаю, — поклялся Миролюб и проснулся.

Солнце уже скатилось почти до земли. Вечерний холодок освежал больше, чем это требовалось уставшему телу. Миролюб оделся и поспешил вниз к наезженной тропе, полагая, что, если уж наездницу он не встретит, то все равно доберётся до ближайшего человеческого жилища.

Дрожа всем телом и выстукивая зубами неслыханные мелодии, он всё же не мог ни о чем думать, кроме той красавицы, привидевшейся ему в прекрасном сне. Ей он поклялся вернуться сюда через год и день, а себе пообещал во что бы то ни стало найти прекрасную чаровницу.

Он больше не жалел, что покинул товарищей и теплый насиженный угол, потрескивающий поленьями очаг и сытный ужин. Нет, теперь он пытался вспомнить всё, что рассказывала его матушка, все чудесные и волшебные легенды, все истории, связанные с его появлением на этот свет.

На лице его, несмотря на спустившийся сумрак и страх, играла улыбка, глаза светились уверенностью. Он смотрел куда-то в далеко забытое прошлое, а не на дорогу, по которой шёл. Каким-то чудом ноги сами находили путь, минуя кочки и ямы.

— Мам, а где мой папа? — спрашивал малыш, полусидя в постели, в свете чадившей лампадки глядя на утомленное заботами лицо матери.

— Папа? — как будто не расслышала та. — Что ж. Пожалуй, сейчас самое время. Я расскажу тебе, ты уже подрос. Но ты должен хранить этот секрет. Обещаешь?

Малыш кивнул, и мать продолжала:

— Твой отец не из этих мест. И я не отсюда. Да и ты, выходит, пришлый здесь, хоть и вырос на этих землях. Но чужих здесь не очень-то любят. Да и обычаи местные мы все знаем. Так что нас смело можно считать своими. Только не стоит рассказывать всем то, что я тебе сейчас расскажу.

Миролюб изо всех сил старался вспомнить, что же именно мама говорила дальше. Он так сильно наморщил лоб, что почти не чувствовал его. От напряжения раскалывалась голова. Холодный ветер с размаху уже ударял в его тело, периодически брызгая мелким холодным дождем.

Вдалеке Миролюб заметил пляшущий огонек, должно быть, кто-то жёг свечу на окне. Он припустился со всех ног и скоро достиг придорожного трактира.

Дверь не была заперта, и Миролюб вскоре оказался в просторном зале со множеством деревянных столов. За ближайшим к нему сидела компания, которая показалась ему знакомой.

— Догнал! — радостно выкрикнул Миролюб и пустился обниматься с Казимиром и Иннокентием.

— Да ты горячий совсем, отец, — проворчал старик. — Аксинья! Стопку дай молодцу с дороги, а то продрог весь. Неровён час — сляжет ведь.

— Аксинья? — осовело посмотрел на него Миролюб.

— Она, знакомая что ли?

— Да так…

* * *

— Ну что там у вас? Нашли убийцу? — насмешливо спросил Иннокентий.

— Думаю, что нет, — задумчиво протянул Миролюб. — Да и не найдут…

— Как так? — удивился Казимир.

Но Миролюб уже, казалось, не слышит его, он закатил глаза и, мерно раскачиваясь из стороны в сторону, шептал:

— Я был домом И мышью, что в доме том грызла ходы, Я был юношей, в дом тот входившим, Скрипом двери усталой в коварной ночи, Ночью был и луной, ту беду притаившей. Был лампадой, горевшей над старым столом, Был и светом самим, был я темным углом, Не пускавшим свидетеля черным плащом, Что скрывал злодеянье, стараясь как мог, Был я острым ножом, был я скрипом сапог, Кровью хлынувшей был я и дрожью в руке, Уронивший тот нож, словом был на клинке, Что гласило АРОЖ…

— А вот и чарка доброму молодцу, — перебила его Аксинья.

Миролюб вышел из транса, в котором находился. Он поднял глаза на Аксинью и, казалось, снова ушел в транс. Да и она потеряла дар речи и способность закрывать рот, так и осталась стоять с чаркой в руке и открытым ртом.

Казимир в это время что-то судорожно шарил руками под рубахой и в заплечном мешке. Иннокентий дёргал Миролюба за рукав:

— А что дальше-то? Дальше что? Что такое АРОЖ?

— Жора! — выкрикнула их новая спутница.

— Его сейчас нет, будет ввечеру, — очнулась от оцепенения Аксинья.

— Кого? — переспросила дорожная тетка.

— Жоры, — повторила Аксинья.

— Нет, на ноже написано Арож, а это значит Жора, но только наоборот…

— А хозяина корчмы зовут Георгий, я подумала, что про него речь, — заметила Аксинья, не сводя глаз с Миролюба.

— Вот это совпаденье! — присвистнул Иннокентий и недобро как-то стал смотреть, что же ищет Казимир. — Потерял что? Может, нож?

— Нет, ничего, — откашлялся старик.

Аксинья как-то обмякла и начала медленно оседать на пол, как будто королевская фрейлина слишком мягко делала реверанс. Никто не успел понять, в чем дело, до того, как Аксинья опрокинулась на пол.

Миролюб вскочил первым и принялся поднимать грузную женщину, на помощь ему кинулся Казимир.

— Что ты, Аксинья? — испуганно повторял он.

Аксинья рыдала и трясла головой, не в силах сказать что-либо.

— Понесли ее в светёлку, авось, отлежится, — скомандовал старик, и они за руки, за ноги ухватили женщину и понесли на лежанку.

— Ты иди, а я с ней побуду, — тихо сказал Миролюб Казимиру.

— Ну, как знаешь, — ответил старик и вышел.

— Миролюб? — спросила Аксинья через некоторое время, убедившись, что они остались вдвоём.

— Мама? — всхлипывая спросил Миролюб.

Она закрыла глаза и молча откинулась на подушку. Её лицо заливали слезы, она отирала их круглым мягким кулачком и кивала. Потом притянула его голову к своим губам, обхватила обеими руками и зарыдала уже в голос.

— Мама… — повторил Миролюб.

— Ну, что там? — встревоженно спросил Иннокентий Казимира, когда тот вернулся.

— Да кто их знает. Странные они оба, один околесицу какую-то несёт. Апож у него случился…

— Не апож, а арож, — засмеялась тётка, найденная им по дороге.

— Да какая разница? — отмахнулся Казимир.

— А разница большая на самом деле, — продолжала хихикать она. — Арож — это Жора, а вот апож…

На мгновение задумавшись, Казимир тоже брызнул от смеха:

— А Апож — это Иннокентий!

— Почему я? — уточнил юноша.

— Ну должность такая во дворце. Ты же в замок идешь, там есть всякие пажи. А вот ты апож, ну, не такой как все…

— А-а, ну да, — согласился Иннокентий, чем вызвал очередной приступ смеха у старших товарищей.

— Вроде и вечер давно, а Георгия все нет, — отсмеявшись, заметил Казимир серьёзным встревоженным тоном. — Давайте я вас пока по комнатам разведу, а там к утру, глядишь, и вернётся хозяин. Сочтёмся.

И они разошлись, ведомые Казимиром и маленькой свечой, каждый по своим уголкам корчмы. Вскоре в доме всё затихло. Не спали только Миролюб и Аксинья.

— А почему ты меня бросила?

— Я не бросила, ты же знаешь, какое время. Помнишь, тебя Рогнеда забрала?

— Да, и я помню, почему ты меня отдала. Только я не понимаю, почему ты никогда больше не приходила ко мне, никогда не искала меня…

— Ну как же не искала. Не было ни дня, чтобы я о тебе не вспоминала, ни дня не было, чтобы я слёз не утирала, скучая по тебе. А работать здесь я стала только из-за тебя. Георгий — плохой человек, убийца, он магов вроде тебя пытает, а потом замученных в колодец бросает, где они помирают.