Морок (СИ) - Горина Екатерина Константиновна

«Вот это самообладание!» — восхитился Вениамин. — «Мне бы такое, тогда бы я точно смог править людьми. Вот это да! Прёт уверенно так, видно, что ни о чем не пожалеет!»

Ещё некоторое время Вениамин находил её горящие глаза прекрасными, а пламенный рот, смело источающий помои в адрес его и его родителей, очаровательным, однако вскоре ему это надоело.

— Дело в том, что ночью я действительно не спал, — пытался он прорваться сквозь истерику, повторяя эту фразу несколько раз, пока Казимир не пригрозил Лее выкинуть её на улицу. — Я не спал и пошёл к Борису. Да-да, видите, всю эту ночь… Вся эта ночь для меня была тяжелейшим испытанием. С самого детства моего матушка моя, хотел я того или нет…

— Короче, — прервал его Миролюб. — К Борису ходил?

— Да, ходил. Все ходили, и я ходил.

— Кто все?

— Я не понимаю вопроса. Все — это все.

— Уточняю: ночью ты ходил к Борису?

— Ах, да! Ночью. Ходил. Так я об этом и хочу вам рассказать. С самого моего..

— Вень, не надо про детство.

— Да? А про что же тогда?

— Веня, ты зачем ходил к Борису этой ночью?

— Так я же и говорю, Миролюб! — не выдержал Вениамин. — С самого моего детства…

— Ты убил Бориса?!

— Да ты что?! Ты что?! Никого я не убивал! Я вон там стоял, — указал Вениамин пальцем на место в коридоре. — А тут женщина была. И они чавкали как-то. Так я думал, что целуются.

Вениамин попытался изобразить звук, который слышал ночью. Миролюб поморщился и скомандовал:

— Дальше!

— Ну, а дальше она говорит ему, мол, люблю…

— Да врёт он всё! Не было такого! — заверещала Лея.

— А ты, девка, откуда знаешь? Или ты там и была? — сощурил глаза Казимир.

Лея оторопела, часто захлопала ресница и заревела.

— Ну, началось, — заворчал Казимир.

— Да погоди, дай всё расскажу, — перебил его Вениамин. — Она убила. Её не слушай. Меня слушай.

* * *

— Если мы сейчас же не уйдём отсюда, мы уже не уйдём отсюда никогда, — выдохнул Казимир.

— Надо идти, — согласился Иннокентий. — Лея, хватит спорить, пошли, у них тут свои дела, у нас — свои.

— Так-так-так. Вы, друзья мои, можете идти, куда угодно, но вот девушка, кажется, убийца, потому что именно её всхлипы я слышал этой ночью у нашего трупа, — Вениамин вдруг почувствовал прилив уверенности в себе и в своих действиях и острое желание стать главным.

— Слушайте, я, честно говоря, очень есть хочу, — признался Миролюб.

— Сдурел? — уточнил Вениамин.

— Сдурел — это ты, — парировал Миролюб. — Мне вообще неинтересно, кто именно убил этого предателя, который заманил нас сюда и чуть не сжил со свету, я готов даже руку пожать тому, кто это сделал, но только я точно понимаю, что придется пожимать совсем не женскую ручку. Так мастерски и уверенно перерезать горло женщина вряд ли сможет.

— Да я курам знаешь, как!.. — начала было Лея да осеклась.

— Ты, девочка, глупа, на себя наговариваешь, но тут не курам надо голову рубить, а свиньям. Ты свиньям резала?

— Нет, — замотала головой Лея. — Свиньям — нет.

— Значит, вопрос решённый, Вениамин, мы пошли, а ты тут оставайся, ищи злодеев. Или ты ещё думаешь, что девочка могла такое натворить?

— Нет, постойте! — выкрикнул Вениамин. — Девочки и не на такое способны!

— В книгах своих прочел?

— Пусть и в книгах! Пусть и в книгах! — затараторил Вениамин. — Да только тогда пусть хотя бы объяснит, почему она вскрикнула ночью и что делала рядом с мертвецом?

— Да ничего я там не делала! Просто рядом посидела, спросила, как дела…

Иннокентий схватился за голову.

— Интересно-о, — протянул он.

— Да, интереснее ещё будет скоро, — продолжил Вениамин. — Спросила, как дела, говоришь? Ах, я тебя люблю, давай убежим. Это теперь называется «спросила, как дела»?

Иннокентий побелел от злости. Казимир схватил его сзади, крепко заблокировав возможные резкие движения.

Все ждали продолжения разговора. Но Лея не торопилась раскрывать секреты. Она плакала.

— Ладно, так мы ничего не узнаем, — не выдержал Вениамин. — Распаковывайте свои вещи. Уверен, мы найдём там и нож, и кровавые тряпки.

— Какие кровавые тряпки? — всхлипывала Лея. — Какие кровавые тряпки вы собираетесь там найти? По-вашему я с собой ношу несколько одежд? Посмотрите, я была в этом вчера, когда мы пришли и сегодня в этом и переодеться мне не во что. Уж если бы я резала кому-то горло, то…

— Кстати, да, — подтвердил Миролюб. — Она ведь действительно в этом же и пришла, и, если бы она это злодеяние совершила, были бы следы.

Казимир тем временем закрыл рот Иннокентия рукой и медленно тащил его к дверям. Когда они по-тихоньку улизнули от оруще-плачущего общества, он отпустил юношу.

— Ну их, баба твоя и дура, и шляется, да и внешность так себе, — сказал он.

— Ты прав, старик, пойдем.

И они прибавили шагу, не оборачиваясь на то, что оставляли позади, глядя только вперёд. Им нужно было торопиться.

— Нет, ну как она так могла? — не выдержал молчания Иннокентий. — Ведь мы ж с детства знакомы. Старик, ведь ладно бы я плохо с ней обращался. А ведь я её терпел, я столько всего ей уступил, я себе столько раз отказал, столько раз мог ей нагрубить…

— Да уж знаю я, но знаешь, малец, у неё характер не самый скверный. Бабы они все такие. Всё время они лезут со своей болтовней. Если, знаешь, каждой из них грубить да осаживать каждую, так руки сотрёшь по локоть быстро. Ты вот как я научись, она чешет что-то, лепечет, бормочет, а ты посмотри на неё, а сам про себя как будто звук в ней отключил. Знаешь, как будто кнопка у неё какая-то есть или рычажок какой… Вот ты за этот рычажок дёрни и смотри на неё без звука…

— Да пойми ты, старик, ведь я не о том жалею, что вот её потерял. Нет. Я просто столько для неё сделал, мне моих стараний жалко, старик. Понимаешь? Если б я плевал бы на неё, жил бы своей жизнью, сам себя не менял бы — другое дело. А ведь столько для неё сделал. А она такая тварь! А я старался! Вот, что покою не даёт.

— Да ты пойми, бабы они так и устроены. Они нарочно такими маленькими сделаны. Это всё, чтобы ты потом жалел. Потому что смотришь на бабёнку, на любую, и мозгов-то у неё нет, и ручки-то коротенькие, и сама-то слабенькая. Ну прям как будто ты ей просто обязан помочь. А баба, она как колодец: ей раз помог, два помог, она же не успокоится на этом. Она, баба, существо ненасытное. А ты ей раз помог — молодец, два помог — ну ладно, три помог — вон там повесь… А потом уже ты ей помогать должен. Вот как так получается? Начинал от души, а потом оказался еще и должен?

— Так это что? С любой так будет?

— С любой, малец. Так что силы не трать, не жалей.

— Так значит следующей ни помогать, ни меняться для нее не буду! — решительно подытожил Иннокентий.

— Ну и дурак, — вздохнул Казимир. — Будешь остальным бабам за одну тварь мстить, несчастным и останешься, потому что они твари, но не все. А как свою бабу угадать? А никак! Тебе всё это сказано для чего было? Чтобы ты понял, что не о чем жалеть, ты поступал так, как велит твоя природа. Бабья природа — требовать помощи. Твоя природа — помогать слабым. Ну, а если она решила, что все такие хорошие, как ты, и все будут ей помогать, как ты, так ты бабу отпусти. Пусть идёт. На свете мужиков обиженных много, и много кто бабам мстит. Пусть баба идёт, она такого обязательно встретит. А ты время на сожаления не трать, ищи следующую… Понял?

— Понял! Вот пусть она на такого нарвётся, а потом сама ко мне прибежит, будет рыдать и прощения просить!

— Ничего ты не понял, — вздохнул старик. — Смотри, вон уже трактир виден отсюда. Ищи, где ты книгу потерял? На каком месте?

Иннокентий внимательно сверху холма, на котором они стояли оглядел местность и уверенно ткнул пальцем в сторону придорожных кустов.

* * *

— И кому же я должна верить? — спрашивала Евтельмина жену лекаря. — Ежели я поверю мальчишке, а я, признаться, очень хочу ему поверить, очень! Не знаю, почему!