Морок (СИ) - Горина Екатерина Константиновна

— Особенный настрой тебе не очень надо, маг — это не просто глаза таращить и слова шептать, это, друг мой, надо заниматься постоянно, а то так и будет только от случая к случаю по большим праздникам магия приходить. Я тебе честно скажу, такая магия случайная, она всем доступна. Это и не магия даже, а совпадения какие-то. Такое каждый замечает, а женщины, те постоянно с этим сталкиваются. Мужчины реже, но не потому что у них магические наклонности хуже развиты, а просто они больше в космос смотрят да на устройство мира, а женщины — чаще под ноги да вокруг себя, поэтому они просто чаще магию замечают, так как вблизи смотрят, недалеко. Оно потому и придумано так, что вместе жить легче: пока мужчина созерцает мировой порядок, женщина его по жизни ведет, вроде поводыря, помогая ямы и неровности обходить. Да, впрочем, тут я отвлеклась. Так вот. Магические способности — это не то, что в людях заложено. Магия — она везде, во всём. А у человека, как у таракана, усики только, чтобы еёё улавливать. Вроде как улитка усиками щупает, куда идти. Так и у человека. Вот он усики навострит и слушает, где сейчас волшебное что-то происходит, а оно везде постоянно происходит. Кто-то просто, кто не понимает ничего, думает: «Вот как я сказал, так и случилось. Значит — я колдун!». А он просто в том месте стоял, где магия по слову творилась и ляпнул удачно. И так каждый может, тут фишка в другом — усики свои так нарастить, чтобы знать, где говорить заклинания… Понимаешь? В общем, магия она не твоя, Кеша, она всехняя, и от тебя не зависит, и от настроя твоего. Заклинания, те — да, они нарочно составлены вроде музыки. А вот настрой твой никому не интересен, важно умение чувствовать, куда обратиться. Поэтому я тебе скажу в какую сторону мысль направить, а ты уж постарайся.

Иннокентий удивленно кивнул:

— И получится?

— Ну, как не получиться, — засмеялась Аксинья. — Раз уж ты по рождению маг.

Аксинья что-то быстро зашептала Иннокентию в ухо, щекоча его, будто и вправду как кот усиками, и картинка поплыла перед глазами юноши. Он увидел себя, как будто со стороны, сидящим у костра со старухой. Через некоторое время он услышал разговор этих двоих:

— Ты был совсем малыш, когда тебя забрали у матери, — говорила старуха. — Твой отец, чёрный колдун, перед тем, как отдать тебя тем людям, что вырастили моего внука, запечатал твой дар на несколько ближайших лет, предчувствуя беды. Мать твоя, которую ты помнишь тоже была колдуньей, псы королевы прознали о ее колдовстве и привезли к корчмарю. Ей, можно сказать, повезло. Тем корчмарём был твой дед, мой черноглазый Будияр. Он тайно сберегал магию в Краю, но, что скрывать, простых людей пускал в расход, отчёт-то ему тоже надо было перед королевой держать. Погоди-ка, родной, ты продрог весь. Дай-ка я палок в костерок насую, горяченького попьём и там продолжим…

Тут Иннокентий почувствовал будто его всего встряхнули, как бельё после стирки. Он открыл глаза. По щекам его хлопала Аксинья:

— Далеко-то так не уходи, малец… Миролюб, успел записать?

* * *

В очередной раз ошарашенный собственными возможностями Иннокентий сидел в углу и таращился в одну точку.

— Меня маги спрашивали, какой у меня дар. А я сказал, что не знаю. А вот сейчас я вроде бы и должен знать, но я все равно не знаю. Какой у меня дар, Аксиньюшка?

— Это так в двух словах не объяснишь, — отозвалась она. — Это я тебе долго могу объяснять, а всё равно никто не поймёт ничего. Тут тебе легче объяснить, кто тебе отец, кто мать.

— Так не ты разве?

Миролюб, во все время продолжавшегося магического опыта, не проронивший ни звука, наконец будто ожил и заговорил:

— Ну, ты же помнишь, было пророчество «В конце концов их станет двое, но лишь один из них ей сын». Если под «ей» подразумевается Светозара, то сын её я. А про тебя, если ты сам внимательно слушал то, что повторял сегодня, то есть слова твоей бабки, то ты внук Рогнеды. Но, если немножко пофантазировать, то можно додуматься, что внук Рогнеды и сын Светозары — это вовсе не одно и то же.

— Вон как? Это как это? — не переставая вперять взор в стену, наигранно изумился Иннокентий.

— Ну, к примеру, если у Рогнеды было двое детей, то я сын Светозары, а ты сын второго ребёнка своей бабки. Оба мы ей приходимся в этом случае внуками. Правильно?

— Как бы всё гладко. А что ж, Аксинья, сколько детей было у Рогнеды?

— Один был ребенок у Рогнеды, дочка была, это я…

— Ну что, Миролюб, что теперь? По-прежнему только ты можешь быть сыном Светозары? — Иннокентий наконец-то оторвался от стены и нахально уставился на товарища.

Каморку накрыло общее молчание. Аксинья как будто пару раз набирала в грудь побольше воздуха, порываясь высказать что-то, однако столько же раз откладывала, не решалась.

Через некоторое время Аксинья отважилась открыть то, что столько лет было тайной:

— Будияр. У нее был муж Будияр.

— У кого, матушка? — спросил Иннокентий.

Миролюб тут же гневно взглянул на него и встал между ним и Аксиньей. Иннокентий хмыкнул, дёрнул плечами и отвернулся. Миролюб протянул руку к нему, пытаясь удержать от вражды, но юноша лишь поспешно и нервно сбросил его руку.

— Если ты думаешь, что сможешь отобрать у меня то, что я так долго искал, ты ошибаешься! — гневно сверкнув глазами, бросил ему в лицо Иннокентий. — Ты, старик, куда тебе, ты мне в отцы годишься. В это я ещё охотно поверю, но Аксинья — моя мать, не твоя, ты слишком стар для неё! Слишком стар, запомни! Поди прочь, пока я не…

— Вылитый дед, — оседая на кровать зашептала Аксинья. — Вылитый твой дед, Будияр!

Оба мага обернулись на неё, раскрыв рты.

— Что это значит?

— Значит, что дед твой, Будияр, такой же был. Ты весь в него.

— А я? — обиженно спросил Миролюб.

— Слушай, Миролюб, без обид, но ты слишком стар, чтобы хотеть, чтобы у тебя вдруг нашлись мама и дедушка, и бабушка. Ну тебе своих уже пора внуков иметь. А ты всё, как маленький.

— Я не старый, — печально вздохнул Миролюб, — я твой ровесник, ну, может, годом только постарше или двумя…

— Врёшь! — изумился Иннокентий.

— Давай дослушаем?

Иннокентий вместо ответа закатил глаза, но дал согласие.

— Твой дед Будияр. Хорош был. И Рогнеда первая была по красоте. Только Будияр черный был, борода как воронье крыло, губы красные как цвет заката, кожа белая, как снег. Глаза только были детские, голубые, как цветы-васильки. Да только и те почернели. Но это потом, а сначала глаза были, как у невинных, идущих на смерть, пронзительно-голубые. И Рогнеда была хороша… Волосы цвета каштана, зеленые глаза с хитрыми искрами… Оба красивые были, только очень разные, и не скажешь, что брат с сестрой…

— А что случилось? — не желая признавать страшную догадку, наивно спросил Иннокентий.

— Что случилось? — горько усмехнувшись, переспросила Аксинья. — Глаза потемнели. Как дело они это совершили. Так и потемнели, навсегда, чёрные стали, как небо безлунное ночью, не глаза, а дыры стали у Будияра, чёрные бездонные дыры стали, а не глаза.

— Какой позор! — зашипел Иннокентий. — Понимаю, почему меня отдали чужим людям. Мало того, что я рожден в позоре, от меня ещё и поспешили избавиться. Будьте прокля…

— Стой! — Аксинья закрыла ему рот ладонью, чтобы тот не успел договорить проклятия. — Погоди! Это ещё был не ты, а твой отец… Если б это был ты, мы были бы ровесники, как думаешь?

Иннокентий закивал, давая понять, что успокоился и дослушает историю до конца.

— Рогнеда разрешилась прекрасным ребенком с васильковыми глазами. Скрыть отца было нельзя. Таких глаз больше не было ни у кого.

— Нет! — вырвалось у Иннокентия. — Скажи, что они его отдали в дальние деревни?

— Нет, мой мальчик. Свершилось то, что свершилось. Таких глаз не спрячешь.

— Они могли бы его ослепить! — подсказал юноша.

Аксинья молча покачала головой.

— Они убили его, мой хороший…

— Но, если это был мой отец, значит, я не должен был появиться на свет!