22 июня. Черный день календаря. - Артем Драбкин

Первый день войны в Таллине прошел очень спокойно. Ю.С. Руссин, служивший на подводной лодке типа «М» («малютки»), вспоминал: «В суббо­ту, 21 июня, 1941 г. личный состав подводных лодок жил по обычному распорядку дня. Вечером одна часть личного состава находилась в увольнении на берегу, другая — несла дежурно-вахтенную службу и отдыхала в кубриках на плавбазах. Никто не мог предположить, что это последний мирный день, что следующий день станет поворотным в судьбе каж­дого, в судьбе всей страны.

В 23 часа 37 минут на кораблях флота прозвуча­ли колокола громкого боя. Должен заметить, что мы нередко слышали такие сигналы и были в какой-то мере привычны к ним. Еще 19 июня по приказанию из Москвы Балтийский флот был переведен на бо­евую готовность № 2. Ранее тревоги проводились как учебные, и личный состав выполнял свои обя­занности в установленной последовательности. Но на этот раз боевая тревога всех насторожила. Она отозвалась в сердце каждого. И действительно, в ту ночь флот переходил на боевую готовность № 1.

В течение всей ночи личный состав «малюток» не смыкал глаз, ожидая боевого приказа. Многие догадывались, что назревают чрезвычайные собы­тия. В Таллине было тихо, но, как мы узнали поз­же, в предутренние часы гитлеровцы уже бомбили с воздуха советские города и военно-морские базы».

Блокирование выходов из Финского залива тре­бовало большого числа мин и даже при постановке сотен мин было неплотным. Поэтому минные заг­раждения «Апольда» и «Корбета» были дополнены постановкой минных полей у выходов из баз со­ветского военно-морского флота. Минирование подступов к Кронштадту и Таллину при начертании границы в июне 1941 г. было для Люфтваффе прак­тически невыполнимой задачей. Аэродромы в Вос­точной Пруссии находились слишком далеко, за пределами дальности полета бомбардировщиков. Задача могла быть решена только с помощью фин­нов. Операция была заранее подготовлена Люфт­ваффе совместно со штабом военно-воздушных сил Финляндии. Самолеты-минзаги поднялись в воздух раньше основных сил Люфтваффе, их полет начался в 00:10 22 июня. 14 «Юнкерсов-88» из со­става Kampfgruppe-806 поднялись с аэродрома в Восточной Пруссии и взяли курс на Кронштадт. Вне­запность была достигнута за счет того, что на зак­лючительном этапе полет выполнялся на малой высоте и заход на Кронштадт был осуществлен со стороны Ленинграда. Застигнутая врасплох совет­ская зенитная артиллерия не сделала ни одного выстрела. 28 магнитных мин были сброшены как на полигоне. Находившийся в ведущем самолете фин­ский офицер связи вывел группу на аэродром Утти для дозаправки. Вечером 22 июня немецкие само­леты вернулись в Восточную Пруссию.

Достижение договоренностей о сотрудничестве с финнами позволило не только предпринять дер­зкий рейд на минирование Кронштадта, но и выса­дить 22 июня диверсионную группу на советской территории. Целью диверсантов были шлюзы Беломоро-Балтийского канала. К операции были при­влечены 16 финнов-добровольцев, входивших в состав отряда глубокой разведки финского Гене­рального штаба. Поскольку официально Финляндия еще не вступила в войну, участники рейда не долж­ны были носить финскую форму и финское оружие. Им были выданы гражданская одежда, немецкое оружие и взрывчатка. На советскую территорию ди­версантов должны были доставить две большие немецкие летающие лодки «Хейнкель-115». Они стартовали с озера Оулуярви 22 июня в 22:00 и взя­ли курс на восток. «Хейнкели» шли на бреющем по­лете, далеко обходя известные немцам советские аэродромы. Отряд был высажен ранним утром 23 июня на Конь-озере, к востоку от канала. Однако по­дойти к хорошо охраняемым шлюзам диверсантам не удалось, и они вернулись, израсходовали взрыв­чатку на несколько подрывов на Мурманской желез­ной дороге. Немецкие гидросамолеты на обратном пути прикрывались финскими истребителями Брюстер «Буффало» американского производства. Они пролетели над советской территорией свыше 200 километров за два дня до официального вступления Финляндии в войну с СССР на стороне Герма­нии.

Помимо больших и малых услуг своему союз­нику финны провели 22 июня 1941 г. самостоятель­ную операцию силами своего военно-морского флота. Это была операция с кодовым наименова­нием «Регата» по оккупации Аландских островов. Эти острова получили статус нейтральной и деми­литаризованной зоны по Женевской конвенции еще 20 октября 1921 г. 11 октября 1940 г. СССР зак­лючил с Финляндией соглашение о нейтралитете Аландских островов. Воздвигнутые финнами в пе­риод Зимней войны укрепления были срыты, а для наблюдения за процессом демилитаризации на Аландах было учреждено советское консульство. Статус демилитаризованной зоны у имевших стра-

Постановочная фотография «задержания» немецкого летчика.

тегическое значение островов финнов не устраи­вал, и уже осенью 1940 г. была спланирована опе­рация «Регата». Путевку в жизнь она получила пос­ле достижения соглашения с Германией. Финны были информированы о дате начала войны с СССР и под шумок первого дня большой войны решили провести локальную вылазку в направлении Аландов. 19 июня 1941 г. Главный штаб отдал предва­рительный приказ о готовности к проведению «Ре­гаты». 20 июня штаб военно-морских сил отдал свой приказ, согласно которому операция должна была начаться 21 июня в 16:15. В результате за не­сколько часов до начала «Барбароссы» началась операция «Регата». За одну ночь на Аландских ос­тровах было высажено с 23 кораблей 5000 солдат и офицеров с 69 орудиями. Операцию прикрыва­ли оба финских броненосца береговой обороны, «Вяйнемейнен» и «Илмаринен». Персонал советс­кого консульства (31 человек) был 24 июня выве­зен с островов и 25 июня прибыл в Турку, где на­блюдал налет советской авиации. Эти люди, ско­рее всего, были не слишком удивлены бомбарди­ровкой.

Нарком Военно-Морского флота Н.Г. Кузнецов был извещен о принятом в Кремле решении под­нимать войска особых округов по тревоге около 23:00. В своих воспоминаниях он описал, как это было:

«Около 11 часов вечера зазвонил телефон. Я ус­лышал голос маршала С.К. Тимошенко:

— Есть очень важные сведения. Зайдите ко мне.

Быстро сложил в папку последние данные о положении на флотах и, позвав Алафузова, пошел вместе с ним. Владимир Антонович захватил с со­бой карты. Мы рассчитывали доложить обстановку на морях. Я видел, что Алафузов оглядывает свой белый китель, должно быть, считал неудобным в та­ком виде идти к Наркому обороны.

— Надо бы надеть поновее,— пошутил он. Но времени на переодевание не оставалось.

Наши наркоматы были расположены по сосед­ству. Мы вышли на улицу. Дождь кончился, по тро­туару снова прогуливались парочки, где-то совсем близко танцевали, и звуки патефона вырывались из открытого окна. Через несколько минут мы уже под­нимались на второй этаж небольшого особняка, где временно находился кабинет С.К. Тимошенко.

Маршал, шагая по комнате, диктовал. Было все еще жарко. Генерал армии ПК. Жуков сидел за сто­лом и что-то писал. Перед ним лежало несколько заполненных л истов большого блокнота для радио­грамм. Видно, Нарком обороны и начальник Гене­рального штаба работали довольно долго.

Семен Константинович заметил нас, остановил­ся. Коротко, не называя источников, сказал, что счи­тается возможным нападение Германии на нашу страну.

Жуков встал и показал нам телеграмму, которую он заготовил для пограничных округов. Помнится, она была пространной — на трех листах. В ней под­робно излагалось, что следует предпринять войс­кам в случае нападения гитлеровской Германии.

Непосредственно флотов эта телеграмма не ка­салась. Пробежав текст телеграммы, я спросил:

Красноармеец. Убитый в индивидуальной стрелковой ячейке.

— Разрешено ли в случае нападения применять оружие?

— Разрешено.

Поворачиваюсь к контр-адмиралу Алафузову:

— Бегите в штаб и дайте немедленно указание флотам о полной фактической готовности, то есть о готовности номер один. Бегите!

Тут уж некогда было рассуждать, удобно ли адмиралу бегать по улице. Владимир Антонович побежал, сам я задержался еще на минуту, уточнил, правильно ли понял, что нападения можно ждать в эту ночь. Да, правильно, в ночь на 22 июня. А она уже наступила!»

Не ограничившись приказом о приведении флота в боевую готовность номер один телегра­фом, Н.Г. Кузнецов стал лично обзванивать коман­дующих флотами. Первым в списке был команду­ющий Балтийским флотом. Черноморский флот был последним, и нарком дозвонился до началь­ника штаба флота контр-адмирала И.Д. Елисеева около часа ночи.

Звонок Н.Г. Кузнецова ненамного опередил те­леграмму, она прибыла в 1:03. Уже с весомым до­кументом на руках начальник штаба флота появил­ся на командном пункте. В 1:15 по Черноморскому флоту была объявлена готовность № 1. На практи­ке это означало необходимость вызова всего лич­ного состава на корабли и части. Поначалу осуще­ствлялся скрытый сбор с помощью посыльных. За командующим флотом была послана машина на дачу. Очевидно, это было одним из последствий второй директивы Н.Г. Кузнецова-, призывавшей «тщательно маскировать повышение боевой готов­ности». Однако скрытый сбор протекал слишком медленно, и в 1:55 И.Д. Елисеев берет на себя от­ветственность и объявляет «большой сбор». Ни о какой скрытности речи уже не было: загудели си­рены кораблей и судоремонтного завода, загреме­ли сигнальные выстрелы береговых батарей. Для находящейся в глубоком тылу базы это было впол­не допустимым решением. Для маскировки Севас­тополя от воздушного противника были приняты куда более радикальные меры: последовало рас­поряжение отключить рубильники городской элек­тростанции. Мрак ночи прорезали только вспышки одного из маяков. Связи с ним не было, и на маяк отправили мотоциклиста.