Черный торт - Шармейн Уилкерсон

открытых трибунах. – В этом штате я ходил в начальную школу, среднюю школу, учился в двух университетах, всегда поблизости от побережья. – Придерживая доску, Байрон три раза постучал по ней пальцем. – Как вы знаете, Калифорния знаменита серфингом. И я люблю заниматься серфингом, только за все годы жизни в округе Ориндж я редко видел на борде другого темнокожего парня. Как вы думаете, в чем тут дело?

Один парнишка поднял руку.

– Традиция? – произнес он.

– Традиция… – повторил Байрон. – Понимаю, почему ты так думаешь. Но о чьей традиции мы сейчас говорим? – Он прислонил борд к кафедре и вышел к детям. – Темнокожие люди занимаются серфингом в странах Карибского бассейна, откуда родом мои родители. Фактически серфингу меня научила моя мать. И в странах Африки, где живет более миллиарда людей и где, как вы знаете, люди в основном имеют черную или коричневую кожу, народ тоже занимается серфингом. А как насчет Азии? У них там длинная история серфинга. Так почему не здесь, в мировой столице серфинга?

Некоторые школьники подались вперед.

– Не поймите меня превратно, – сказал Байрон. – К северу отсюда есть целая группа чернокожих серферов. Они даже дают уроки по выходным. Но когда я рос, у нас в округе не было ни одного. Существует несколько причин, почему серфингом занимаются только определенные группы людей в Калифорнии.

Байрону нравилось, что целый зал подростков внимает ему.

– Но я не собираюсь вдаваться во все детали, это совсем другая история. А сказать я хочу вот что. То же самое справедливо в отношении моей работы. Продолжая учиться в университете, я был единственным темнокожим парнем в программе по защите степени доктора наук. – Байрон поднял обе руки. – Теперь вы, наверное, думаете, что речь идет о неолите.

Смех.

– Но это было не так уж давно. Я рад сказать, что окончил учебу и теперь занимаюсь полезной работой, которую люблю. В настоящее время я вижу, как в мою исследовательскую работу включаются студенты различной расовой принадлежности. Времена изменились, это правда. Однако число студентов, занимающихся наукой и стремящихся получить докторскую степень или желающих найти работу, которая предлагала бы реальные возможности для продвижения, не так велико, как хотелось бы. Итак, к чему я клоню?

Лес рук, волнение в зале.

– Хорошо, через минуту я буду готов выслушать ваши вопросы, но позвольте мне закончить такими словами: если хотите заниматься серфингом, не тратьте время на поиски кого-то, похожего на вас. А если вас интересует моя специальность, океанология, а также дистанционные измерения, химия, биология или информационные технологии, не ждите чьего-то разрешения. Просто дерзайте, учитесь, участвуйте в разных программах там, где это возможно, потому что нам нужна талантливая молодежь, а выиграть, не играя, не получится.

Байрон взглянул на парнишку, сказавшего слово «традиция»:

– Значит, традиция… Угу, приверженцы традиций иногда утверждают, что только определенные люди должны изучать определенные предметы, или заниматься определенными видами спорта, или играть в оркестре и тому подобное, но традиция относится к тому, что люди делают или не делают, а не к тому, на что они способны. И она не имеет отношения к тому, что они будут делать в будущем.

В спортивном зале была установлена доска. Байрон подошел к ней, взял мел и начал писать.

– Я рад, что директор пригласил меня сюда для беседы с вами в качестве, так сказать, образца для подражания. Но позвольте, я повторю еще раз: если в какой-то области вы не встретили никого похожего на вас, все равно надо дерзать. – Он повернулся к ученикам. – Неужели человека на пути к цели должно остановить то, что люди думают о нем и каких действий ждут от него? – Он улыбнулся, вспомнив о словах матери, сказанных ему, когда он еще учился в школе. – Знаете, я не склонен предаваться безграничному оптимизму, говоря, что не существует реальных препятствий вроде финансовых трудностей и стереотипных представлений. Над этими проблемами работают те, кто старше вас на поколение. Но сделайте себе одолжение – заранее подумайте об этом, ладно?

Байрон шагнул в сторону, чтобы привлечь внимание к тому, что написано на доске: «ОСЕДЛАЙ ВОЛНУ».

– Вот что я хочу сказать вам, ребята, – в жизни надо поймать волну и оседлать ее. Но что, если на вашем пути не встречаются хорошие волны? Надо искать. Не переставайте искать, ладно? И один из способов продолжать поиск – это учеба. Не надо недооценивать стараний, приложенных вами в школе. Потому что невозможно выиграть… – сказал Байрон, прикрывая уши ладонями.

– Не играя, – откликнулась аудитория.

По окончании разговора с вопросами и ответами некоторые подростки подошли к нему, спрашивая о научных программах, интернатуре и прочем. Он заметил, что кто-то просто хотел получше рассмотреть его борд. Это нормально, подумал Байрон, делая селфи вместе со школьниками. Но он понимал, что одних советов этим ребятам недостаточно. Вот почему он намеревался в будущем учредить свою стипендию.

– …Значит, хороший был у тебя день, сынок? – спрашивала мать, пока перед его внутренним взором мелькали кадры этого дня.

– Угу, мама, как обычно. Как твоя нога?

– Лучше, Байрон. С каждым днем лучше.

После несчастного случая на побережье она все еще ходила с тростью. Уж мама-то должна была видеть, что та волна ей не по зубам! Рассуждения о том, что надо четко представлять, кто ты есть и где находишься в каждый момент времени, не уберегли ее от безрассудного поступка, и она едва не сломала себе шею. Если только, как предположил Кабель, мама не знала в точности, что делает.

Больше, чем кто-либо другой, больше даже, чем отец, мать внушала Байрону, как важно иметь стратегическое мышление и просчитывать каждый шаг. Он привык думать, что похож в этом на мать, но в последнее время она проявляла черты безрассудства, ускользающие от его логики. Поэтому Байрон начал нервничать.

Совсем как Бенни.

Меня зовут Бенни

За год до смерти матери Бенедетта Беннет стояла за кафедрой зала собраний в Среднем Манхэттене и говорила:

– Добрый день, меня зовут Бенни.

Едва произнеся эти слова, она поняла, что совершила огромную ошибку. Бенни тряслась всем телом, а в микрофоне раздавался издевательский свист. Пауза затянулась. Затылок у Бенни вспотел, кожа под поясом брюк зудела. Она вновь подняла глаза на слушателей, съежившись под их прямыми взглядами.

Тридцать пар глаз. В эти секунды теплой братской любви собравшиеся не понимали, что с ней творится. Эти взгляды заставили ее в конце концов броситься прочь со сцены и поспешить по проходу к двери. Эти люди не подозревали, в каком состоянии она