Беззаветные охотники - Greko

в мае-начале июня[2].

— Господа! Положение угрожающее! Нам необходимо покончить с ордами лезгин на нашем берегу, — обратился Граббе к полковникам.

Они переглянулись. «Наш берег»! А левый⁈ Подтверждались худшие опасения штабных офицеров: правильной осады не будет. Генерал нацелился на штурм. Один Бог ведает, какой кровью обойдется приступ неприступной крепости!

— Я забираю четыре батальона и выдвигаюсь добить Ахверды-Магому. Нам нужен успех, чтобы поднять настроение в войсках! Вам стоять намертво. Следить за Шамилем. Уверен, будет вылазка. Маневрируйте и поддерживайте друг друга. Временным командиром назначаю генерал-майора Галафеева.

Легко сказать «маневрируйте». Сама местность, разделенная глубокими ущельями, исключала возможность перемещений вдоль осадной линии.

Батальоны выступили в ночь на 22-е июня.

Теперь пришел черед русских свалиться как снег на голову на войска Ахверды-Магомы. Горцы, не ожидавшие подхода урусов, планировали напасть на аварскую и мехтулинскую милицию, спускавшуюся с высот по приказу Граббе. Столпились в балке неорганизованной толпой. Стали взбираться на возвышенности. И внезапно обнаружили перед собой цепи солдат и готовую к бою артиллерию. Раздались выстрелы картечи. Батальоны беглым шагом атаковали. Без единой потери рассеяли противника. Та его часть, которая бежала к Сагритлохскому мосту, была основательно потрепана огнем из горных единорогов. Поражение Ахверды-Магомы было полным и сокрушительным. Более мюриды не рискнули беспокоить русских на правом берегу Койсу.

… Пока Граббе занимался обеспечением тылов Чеченского отряда, Шамиль предпринял сильную вылазку. Ночью его люди спустились на веревках к речке Ашильтинка и по ее руслу подобрались к батарее №6. Сбив передовой заслон, стремительно ворвались в траншею. Сбросили мантелет, разбросали туры с камнями. Когда подоспела рота куринцев из резерва, отступили, потеряв трех человек и убив одного прапорщика Колябакова.

Казалось бы, бессмысленная атака. Но дух осажденных подняла. И позволила выиграть несколько дней, ибо устройство батарей оказалось крайне тяжелым и медленным делом. Саперам приходилось выдалбливать в каменистом грунте сапы под прикрытием передвижного щита[3]. Земли не было, туры приходилось загружать камнями. К каждой батареи с трудом пробивали дорогу или просто ступеньки. Устанавливали блоки, чтобы поднимать снизу боеприпасы. И все это под непрекращающимся обстрелом из Сурхаевой башни, из-за чего работали лишь по ночам. Горцы стреляли в темноте, заслышав стук кирок. И без рекогносцировки быстро стало понятно, что башня на горе Шалатлул гох — это ключ к Ахульго.

Она возвышалась над всеми подступами к твердыне Шамиля. Ее защитники удивительно метким огнем поражали подбиравшихся к подошве горы русских. Число раненых и убитых ежедневно росло. Даже батареи приходилось накрывать сверху перекрытием, чтобы вести огонь по горцам. Снести башню артиллерией? Она была так хитро размещена среди скал, что обстрел был малоэффективен. С южной стороны она была прикрыта огромными утесами. С западной два казачьих орудия могли вести огонь лишь с гребня перед Старым Ахульго и снизу-вверх. С восточной, наиболее открытой, на тесной площадке смогли развернуть только два горных единорога, не способных своими ядрами пробить толстые стены башни.

Чтобы как-то справиться с гарнизоном башни, каждую ночь выдвигали отряды стрелков. Даже от милиционеров-аварцев затребовали наиболее метких. Стрелять приходилось на вспышки. Горцы отвечали. Толку от этих ночных дуэлей было немного. Людей Али-бека Хунзахского надежно хранили крепкие стены. Сотня отважных не давала пройти вперед к Ахульго восьми тысячам.

— Ну, попаду я в амбразуру. И что? Горец стрельнул и спрятался. Пуляю в белый свет, как в копеечку, — бурчал унтер-офицер Девяткин.

Его вернули на передовую линию из водопроводчиков, припомнив его снайперские навыки.

— Не обойдемся мы без штурма этой проклятущей башни. А как ее штурмовать? Лезть придется на плечах. А лезгин не дурак. Как полезем, полетят в нас каменюки. Ох, помяните мое слово, напоим скалы нашей кровушкой!

Коста. Итон, 17 мая по н. ст. 1839 года.

К дому подошли чуть за полночь. Все, что нужно для удачного разбоя присутствовало в окружающей нас действительности: темень, хоть глаз выколи, и абсолютная тишина. С легкостью перескочили через подобие забора, окружавшего дом Мосли. Подошли к черному входу. Сразу приметили его во время рекогносцировки, решив, что это лучший вариант для проникновения в дом. Только я достал кинжал, входивший обязательным элементом в мой наряд горца из императорской свиты, только просунул его в замочную скважину, как изнутри раздался насмешливый голос:

— Очень прошу вас, Коста, (надеюсь я правильно произнёс ваше имя?), не ломайте мне дверь, пожалуйста. Недавно сменил. Во-первых. А, во-вторых, она не заперта. Проходите!

Я от неожиданности чуть не выронил кинжал. И Бахадуру изменило его обычное хладнокровие. Выхватил нож, стал суетливо оглядываться, ожидая полного окружения.

— Прошу вас, проходите! — между тем призывал нас хозяин, уже зажегший свет в доме. — Уверяю вас — никакой засады. Мы одни!

— Что ж.… — я пожал плечами, посмотрев на Бахадура. — Раз просит, чего бы и не войти?

Пират согласился.

— Нож спрячь! — прежде сказал ему.

Сам тоже убрал кинжал в ножны. Открыл дверь. Перешагнул через порог. У входа в гостиную стоял сэр Мосли собственной персоной с охотничьим ружьем в руках и улыбался. Будто-то так и надо всегда встречать долгожданных гостей.

— Прошу! — приглашал проследовать в гостиную.

Я бросил взгляд на ружье.

— А! Это! — Мосли уловил мой взгляд. — Небольшая мера предосторожности. Надеюсь, не понадобится?

— Нет! — ответил я.

— Слова джентльмена достаточно! — Мосли отложил ружье. — Впрочем, с моей близорукостью я скорее могу грозить оконным переплетам, чем непрошенным визитерам.

Я пригляделся к хозяину. Вполне себе приличный упитанный господин. Одет не то, чтобы изысканно, но не без вкуса. Сложно заподозрить в нем чудака, готового пустить в свой дом криминальную парочку.

Мы проследовали в гостиную. На пороге я остановился, чуть не сбив плечом вытянутую руку в латной перчатке «болвана» — муляжа в рыцарских доспехах. Засмотрелся в глубину зала и не смог скрыть удивления, обнаружив Фалилея, сидевшего в глубоком кресле возле камина. Бахадур, наоборот, усмехнулся.

Прошли, расселись.

— Вина или чего покрепче? — спросил гостеприимный хозяин.

— Покрепче! — попросил я.

— Да! Наверное, в этой ситуации лучше, что покрепче! — кивнул эсквайр, протягивая нам с Бахадуром наполненные стаканы. — Рад, что мы не нарушили покой моего захолустья выстрелами и шумом драки! — предложил он тост.

Я кивнул. Чокнулись. Выпили.

— Думаю, вряд ли у вас есть вопросы, как я оказался готов, ­– усмехнулся Мосли, кивая на Фалилея.

— Нет. Вопрос все равно есть. Один, — я откинулся в кресле. — Как он смог вам все разъяснить?