Великие любовницы - Эльвира Ватала

Людовик XIV сильно на старушку-бонну рассердился и шлет ей в подарок огромную бонбоньерку, лентами перевязанную. Бонна радостно ленточки развязала, а оттуда выскочило с десяток мышей, к вящему ужасу бонны и к радости влюбленных! Но что там детская месть, если все поголовно, включая самого дядюшку кардинала Мазарини, против этого увлечения. И матушка Анна Австрийская не на шутку встревожилась, особенно когда сын начал что-то там робко намекать о своей женитьбе на Марии Манчини. О боже, вот наивный! Где это видано, чтобы могущественные французские короли не на принцессах королевских кровей женились? Взбредет же такое в голову юному Людовику XIV? Тут мир надо с Испанией укреплять, испанская принцесса Мария Тереза в невестин возраст вошла — какие могут быть Марии Манчини? И конечно, как говорят теперь, «без разницы», что эта самая. Мария Тереза приходится родной дочерью родного братца Анны Австрийской. Раньше на такие пустяки внимания не обращали. Это потом уже спохватились, дескать — кровосмешение, дети хилые, гемофилия и прочее.

А исследуя династию Габсбургов, особенно ее испанскую ветвь, историки прямо за голову схватились: что ни Габсбург, то или рано умирал, или сумасшедший, или эпилептик там какой. Ковырнулись поглубже, а там — батюшки сватушки, кузин на кузине женат, дядюшки на племянницах, и нередко свекровь была и матушкой и бабушкой в одном лице. Вы послушайте только: Филипп II Испанский, будучи четырежды вдовцом, два раза был женат на близких родственницах: первая его жена была кузиной, четвертая — родной племянницей. Людовик I Французский выдал замуж дочь за своего племянника Франциска I. Обручали беспардонно даже малолетних детей. Первой невесте испанского короля Карла V было два года, когда ее обручили с годовалым женихом. Матушка его, Иоанна Безумная, вместе с соской самолично положила в люльку младенца обручальный перстенек.

Ба, обручали даже не родившихся еще детей! Да, да, дорогой читатель, до такого абсурда дошло, когда Людовик XII обручил своего еще не рожденного сына с несуществующей дочерью Филиппа Светловолосого, так сказать, в интересах обеих империй, Франции и Испании. Поднапрягитесь, мол, женушки, и родите к назначенному сроку строго: одна сына, вторая дочь, а мы, пока вы будете стараться этот исторический долг исполнить, уже соответствующий документ оформим.

Прямо по сказке: «И для батюшки-царя я рожу богатыря». Анна Бретанская, вторая жена Людовика XII, никогда ему сына не родила, и с болью в сердце обручение пришлось аннулировать, а документ в архивах сохранился.

А Максимилиан Австрийский, три раза женатый, умудрился жениться в четвертый раз, так сказать, от имени своих внуков — Карла и Фердинанда. Но поскольку не уверен был, какому внуку придется Испанией управлять, какому Австрией, решил на всякий пожарный случай женить обоих на одной и той же невесте Анне Венгерской. Обручение дедушки с невестой обоих внуков было несколько затруднительно для аббата, официально производившего эту церемонию. Его речь напутственная несколько странно выглядела, по нашему представлению. Стоит «жених» престарелый уже изрядно, Максимилиан Австрийский, рядом малолетняя невеста Анна. «Обручаю тебя, императора Максимилиана, — начинает аббат и тут же поправляется: — Собственно, не тебя, а твоего внука Карла, — и тут же поправляется: — Собственно, не обязательно Карла, может, и Фердинанда, словом, или Карла, или Фердинанда (какой выживет) на принцессе Анне Венгерской. Поцелуйтесь, молодые». «Молодые» — престарелый дедушка и малолетняя, годившаяся во внучки Анна, целуются. Все. Обручение состоялось по всем правилам. Любвеобильный дед устроил счастье одному из внуков. Какому? О, на этот вопрос в данный момент ответа нет, и получится ответ через много лет, когда Карл V станет испанским королем, а Фердинанд получит наконец в жены Анну Венгерскую. Словом, дорогой читатель, возвращаясь к нашему Людовику XIV, женился он на своей кузине, поскольку ее отец приходится родным братцем матери Людовика XIV Анне Австрийской.

Итак, романтичных влюбленных решено было разлучить и немедленно женить Людовика XIV на Марии Терезе. Ох и нелегко же было королю со своей возлюбленной расставаться! Слезы так и льются у него из глаз (нотабене, дорогой читатель, у этого короля, несмотря на свое могущество, глаза постоянно на мокром месте: он по любому поводу плакал. Психиатры и психологи говорят, что это хорошая сторона характера человека). Ну, сейчас, конечно, повод был важный: его разлучают с любимой девушкой. Сидят они в последний раз, в последний вечер на скамеечке в парке, удрученные и опечаленные. Он горькие слезы льет, она ему их кружевным платочком утирает и сама чуть не плачет. И утешает, как может, прямо словами Шекспира из Ричарда III: «Ты — король, вот плачешь, а я должна уехать». И обещают они друг дружке любовь вечную, и даже расстояние не в силах эту любовь погасить. Он дарит ей черненькую маленькую собачку, потом вынимает из кармана безумной цены алмазное ожерелье, надевает на шею Марии и говорит: «Мазарини заплатит». Такова, значит, цена их разлуки в переводе на счет ювелира. А это было для Мазарини страшной жертвой, ибо он скуп, почище «Скупого рыцаря» пера Александра Сергеевича Пушкина. О скупости Мазарини анекдоты ходили. Впрочем, наравне с его остроумием! Когда он обложил народ непомерными налогами, вышла брошюра, сильно его критикующая. Он, конечно, немедленно специальным указом запретил ее распространение. Но когда узнал, что после запрета ее цена вдесятеро увеличилась, немедленно распорядился об увеличении тиража, забирая себе гонорар.

Когда ему пришло время умирать, собственно, не время, а болезнь его доконала, он мучился оттого, что оставляет непомерное богатство и драгоценности тоже цены неимоверной. Но чтобы Людовик XIV не забрал эти драгоценности в казну, пошел на хитрость: отослал их королю, якобы в подарок, надеясь, что тот в своем великодушии подарок не примет и драгоценности останутся в «фамилии». И, лежа на смертном одре, все счеты с окончанием жизни откладывает: ну когда же король вернет ему драгоценности? И мучается: а вдруг не вернет? Духовник к нему приходит последнее отпущение грехов дать, а Мазарини от мирской жизни отойти не может: драгоценности еще не принесли, и духовнику говорит: «Ах, подождите, ваше преосвященство. Я еще не могу умирать. Мне надо драгоценности вернуть». Тот, конечно, удивляется мирским хлопотам кардинала, когда о душе пора подумать. А он свое твердит и с горечью восклицает: «О боже, неужели я умру, не получив своих драгоценностей? И какой дьявол искусил меня их королю послать?» Успокоился только, когда через несколько дней пришел посланец с ответом короля: «Драгоценности оставить при Мазарини». «Ох, теперь и умереть не грех», — заявляет Мазарини и приказывает привести искусного гримера, намалевать себе щеки, просурмить брови и вообще превратить мертвенно бледное лицо в лицо, цветущее жизнью, и вынести его в таком виде в Версальский парк «солнышко посмотреть». Придворные чуду дивятся: кардинал из полумертвых воскрес, а один придворный, внимательно посмотрев на Мазарини, такую вот фразу изрек: «Плутом при жизни был, плутом умирает».

Но, возвращаясь в нашему рассказу о Марии Манчини и Людовике XIV, скажем только, что Мазарини, конечно, вздыхая тяжко, за колье заплатил и племянницу его, возлюбленную короля, отправили в отдаленный замок своего будущего супруга, избранного дядюшкой, дожидаться свадьбы и навеки с королем разлучив.

А вот дочь испанского короля Филиппа IV, которая приходилась Людовику XIV довольно близкой родственницей, становится его женой. Встретились жених и невеста где-то на полдороге из Испании во Францию. Ее родной отец, Филипп IV, сопровождал. Худой, лысый, одетый в серый, опушенный серебром фрак, черный берет с огромным бриллиантом и с болтающейся на золотой цепочке огромной жемчужиной, был полной противоположностью изящного красавца своего шурина. По дороге приказал Людовик XIV немного свернуть с пути и приехать в замок Брож, где когда-то Мария Манчини жила. И вместо того, чтобы на невесту смотреть и комплиментами ее осыпать, балюстраду террасы гладит, о нее ведь ручки его возлюбленной когда-то опирались. Вместо того, чтобы с невестой за застолье садиться и радостно бокал с шампанским поднимать, по комнатам бродит мрачный и злой. А потом ушел в пустую комнату, заперся там и заплакал по-настоящему. Плакал долго в доме той, которой уже с ним не было и никогда уже не будет и которую вынужден был оставить во имя политического супружества. Так нелюбимой женой та и умрет, хотя с неизменным подчеркнутым к ней почтением мужа-короля! Пробовал, конечно, влюбиться в свою супругу, но это ему не удалось. Больно уж объект не соответствующий: разжиревшая глупая гусыня с черными испорченными зубами, слабым умишком и никаким вкусом. И к счастью, что в 1683 году эта нелюбимая жена умирает от какой-то глупенькой болезни в возрасте сорока пяти лет. Вообще-то она заразилась оспой, ухаживая за своей невесткой, но придворные врачи, признав ее опухоль руки за иную болезнь, лечили своим известным методом: пусканием крови, ну и уморили голубушку насмерть.