Пеший камикадзе, или Уцелевший - Захарий Калашников

Он был измучен побоями и, судя по всему, даже если и был причастен к диверсии, сознался бы и в покушении на Иоана Павла Второго, невзирая на то, что родился, сильно опоздав к событию с римским понтификом. При виде его Егор горестно вздохнул.

— Короче, эта сука призналась, что вчера совершила подрыв машины с нашими братьями! — сказал Дзилихов. — Задай ему специальные вопросы, чтобы было окончательно ясно, что он украинский диверсант, перед тем как сдадим его на подвал МГБ! — обратился он к Бису.

— Я же не следователь… — отступил Бис назад, — …я не могу…

В ответ на это один из ополченцев с чудовищным замахом, от которого Егор сам невольно скрежетнул зубами, влепил кулаком пленнику в лицо, на котором уже не было живого места. Казалось, бил в кровавое мясо из оплывших к разбитому рту глаз и скул.

— Погодите! — остановил Бис, не желая наблюдать пытку. — Нисколько не удивительно, что он признался! Он разговаривать может?

— Ещё как! — сказал тот, что бил.

— Дайте воды… — Егор плеснул воду из бутылки на расквашенное лицо пленника и в разбитый рот.

— Ты, что делаешь? — разозлился драчун.

— То, что ты, вероятно, не умеешь, — ответил Бис. — Послушай, — обратился он к пленному, — тебе придётся ответить на несколько вопросов… Слышишь?

Тот пошевелил тяжёлой головой, не отрывая её от груди.

— Кивать не получиться, придётся пояснить кое — что, понял?

Тот, глухо просвистел воздухом из лёгких, выпустив тягучую кровавую слюну из сломанной челюсти.

— Ты знаешь, где произошёл подрыв?

— На рынке, — прозвучал едва внятный ответ.

— Где именно? — уточнил Егор.

— Не знаю: на территории… Я дома был…

— Что у тебя было с собой в момент задержания?

— Ключи, паспорт… немного денег на картошку…

Егор поднял голову, чтобы получить подтверждение: ополченец — драчун кивнул.

— Где он?

— Картошка — вон… — кивнул ополченец. — Паспорт… — драчун вынул его из кармана и протянул Бису.

— Ты прописан… — пролистал Бис страницы, — …в Кировском районе, на улица Петровского, дом… А живёшь где? По прописке?

— Да… прописке…

— Это же напротив рынка? В доме с надписью на торце: «Цой жив!»? — нарочно сказал Бис.

— Нет, другой… И надпись там: «Цой мёртв!» не с торца… под балконом… Я живу через два дома…

— Почему думаешь, тебя задержали?

— С кем — то перепутали…

— Ты сказал при задержании им об этом? — спросил Бис.

Пленник кивнул в ответ.

— Знаешь, кого — нибудь с рынка?

— Да…

— Назовёшь?

— У меня мать на рынке в хлебном работает.

Бис поднял голову:

— Всё это стоило узнать сразу и ещё тогда проверить, — сказал он. — Можете проверить сейчас… Кроме надписи на доме: она действительно сделана под балконом и её с дороги не увидеть… Очень похоже, что он не причём… Проверьте! И отпустите его.

В одиннадцать с «Сокола» все вместе выехали на Крытый рынок в Ворошиловском районе, но оказалось ехали в семнадцатую городскую больницу на улице девятого января, везли пакеты с продуктами и тёплой водкой для раненого, почему — то без смятения решив, что ему уже можно.

За построение маршрута из адреса в адрес отвечал Кобергкаев, но, то тут, то там, как непредсказуемый дорожный затор, вмешивался Голиаф и менял путь следования по своему усмотрению, что Бергу определённо не доставляло радости, но послушно им сносилось. Остальным пассажирам ничего не оставалось кроме, как мириться и разглядывать скучный город: Тутыр смотрел безо всякого интереса; Кибо, напротив, с расчётом, изучая городские улицы: Петровского, Кирова, Ленинский проспект, улица Профессоров Богославских, Куйбышева, проспект Панфилова… — мало ли придётся воевать в городских условиях, надо город знать.

В палату к раненному Биса не взяли — охранял машину во дворе, так думал, пока не обнаружил, что в багажнике скручен Вошанов. В больнице троица не задержалась: раненный был слаб и почти ничего не помнил.

— Ну, как он? — спросил Бис Тутыра по возвращению, когда уже тронулись дальше.

— В момент взрыва был спиной к машине, ничего не видел: отбило чем — то тяжёлым жопу до чёрного синяка и посекло стеклами, — ответил Хадаев. — Зашит, подклеен, где надо — помазан… Жить будет!

За головой Инала, в окне, мелькнул указатель улицы: Богдана Хмельницкого; Егор изумился поразительному совпадению улиц Донецка и Грозного, никак не ожидая от себя, что не сможет усидеть на месте, будто от неуёмного пьянящего восторга, ещё не осознав до конца, что на полном ходу в них влетел грузовик. От страшного удара мерседес перевернулся, машину потащило по асфальту. Бис ударился головой и ногами о переднее сидение, на время потеряв ориентацию и придя в себя уже верхом на Тутыре, который был без чувств. Салон заволакивал едкий дым.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Донецк со своим особым правовым режимом наступающим ещё засветло и называемым так, что ни одному ребёнку младше двенадцати лет невозможно объяснить в этих двух словах: что за комендант объявился в городе, кто он такой, где сидит, какой именно час в сутках назван в его честь, и тем более — почему продолжительность его часа до утра… — в общем город, несмотря на комендантский запрет нахождения граждан на улицах и в общественных местах, нерадужные ежедневные полувоенные сводки из соседних осаждённых областей, вооружённые патрули казаков и народной милиции на улицах и прочие ограничения старался жить своей прежней, но, безусловно, неполной, жизнью.

Все давно уже ждали войны, готовились как могли, и все — таки знали, что никогда никому не удавалось изловчится и подготовиться к ней, потому что обрушивалась она на голову, как всегда в последнюю минуту, снегом. Было очевидно, что приготовиться заранее к подобному несчастью человеку невозможно, — не хватит ни сил, ни духа, — если только создание этого хаоса не было его рук делом.

Денис Довлатов держал руки на ободе руля сверху, отбивая пальцами небрежную дробь. Он был весь в себе и эфире своей рации, подчинённый одной единственной цели, появление которой ждал с минуты на минуту и сильно спешил, невзирая на то, что двигался со скоростью каких — то двадцать — а то и медленнее — километров в час и был не в состоянии справиться с белыми жилами в собственном теле. Ему сигналили, но вопреки скверному характеру он молчал, чтобы не отвлекаться от дела и не привлекать излишнего внимания. Стиснув зубы так, что желваки и скулы прорезались сквозь кожу острыми краями на худом лице, он сканировал перекрёстки, разыскивая потерянную мишень.

Довлатов не любил машины. Ещё меньше любил людей. Совершив в две тысячи втором, в состоянии наркотического опьянения смертельное дорожно — транспортное происшествие