Фехтовальщица (СИ) - Смородина Татьяна

— Увидите. Себастьян, госпожа де Рошаль уже приехала?

— Да, ваша милость.

— Филипп, проводи ее сюда.

Через минуту наверх поднялась девушка в дорогом платье и шляпе с тщательно завитыми перьями. Для обычной дворянки девушка выглядела несколько необычно. Ее густые волосы цвета воронова крыла не были собраны в прическу, а свободно падали на плечи и спускались вдоль спины ниже, стянутой бархатным корсажем, талии. Кожа лица, неестественно бледная на фоне этих волос, казалась гипсовой маской. Только в черных глазах ее волновалось что-то почти безумное.

Филипп, подставил девушке стул, а сам, опустив припухшие глаза, подошел к графу.

— Может быть, вы разрешите мне сегодня уйти, ваша милость? — попросил он. — Я болен.

Слуга действительно мелко дрожал и, будто зяб, кутал одна в другую сухие руки.

— Молчи и делай, что велено, — велел граф.

Филипп еще ниже наклонил голову и отошел в сторону.

— Это они, Камиль? — кивнув на детей, спросила госпожа де Рошаль.

— Да, сегодня это будут они, Маргарита.

— А эта девушка? Вы не говорили, что будет девушка, сударь.

— Эта девушка прелестна, госпожа де Рошаль. Ее присутствие здесь не случайно. Через пару часов мы вместе сядем ужинать, и я познакомлю вас с ней поближе.

— Но она, как будто, ваша пленница…

— Пока пленница.

Маргарита расположилась на приготовленном для нее стуле, который стоял напротив кровати, словно в неком театре, а граф подхватил детей и по очереди забросил их на кровать. Там они стали шутливо бороться, со смехом и визгом перекатываясь по широкому ложу, как по спортивному мату. Граф криками подбадривал их, а потом сам присоединился к этой шумной игре, подбрасывая и валяя детей по кровати, словно любимых кукол.

— Камиль, когда же? — воскликнула Маргарита, не выдерживая какого-то странного напряжения, с которым она следила за этой непонятной игрой.

— Не мешай!.. — крикнул граф.

Взгляд его прозрачных глаз, которые близко видела Женька, изменился и закипел голубым пуншевым огоньком.

— Филипп, ленту! — велел д, Ольсино. — Филипп, ты что, не слышишь, старик?

Филипп упал на колени и трясущимися руками закрыл лицо. Ленту, сдернув ее со своей ноги, подала Маргарита. Подхватил шелковую полоску, граф подтащил к себе девочку и вдруг замотал и стянул ленту на ее худенькой шее. Доминик в ужасе отпрыгнул в сторону, но его поймал де Барбю и, крепко стиснув, зажал ему рот рукой.

Девочка забилась, словно глупая мушка. Ее движения становились все слабее, а хрипы все тише и тише… Маленькое лицо исказила страшная судорога… Женька смотрела на все это совершенно потрясенная, но еще надеялась, что это всего лишь дикая шутка свихнувшегося богача, которой он хотел попугать ее. Она даже не сделала никакой попытки помешать, хотя вполне могла бы достать графа ногой.

Когда Бертиль затихла, де Барбю бросил хозяину мальчика.

— Не надо, сударь! — закричал Доминик. — За что, сударь? Что я сделал! Я исправлюсь!

— Бертиль без тебя будет грустно, Доминик. Ты должен догнать ее, — сказал граф, глаза которого, как перевернутые зеркала, были обращены куда-то внутрь себя.

— Помилуйте, сударь!.. Мама! Мама!

— Сейчас, сейчас! Ваша мамочка уже ждет вас!

Вельможа выхватил толедские кинжалы и стал разрезать на мальчике одежду. Женька очнулась и попыталась оттолкнуть графа ногой, но на нее навалился де Барбю.

— Только не закрывай ей лицо, Себастьян! — воскликнул д’Ольсино. — Смотри, смотри сюда, племянница де Грана!

Он размахнулся и вонзил в худенькую спину мальчика оба лезвия. Доминик вскрикнул и затих, а граф, отбросив в сторону испанские ножи, вдруг упал на мертвые тела и застонал.

Фехтовальщице стало казаться, что она находится в чьем-то чужом кошмаре, хочет проснуться, но проснуться никак не получалось.

— Госпожа, госпожа… — забормотал кто-то. — Камиль, она в обмороке.

— Кто? — приподнял голову и посмотрел кругом рассеянным взглядом д, Ольсино.

— Госпожа де Рошаль, — сказал Филипп.

— В обмороке? — переспросил граф. — Вот странность! Я не так представлял себе сегодня Маргариту… Зато посмотрите на госпожу де Гран! Каков взгляд! Уверен, что она сейчас хочет разорвать меня на куски… Так, прекрасная девушка?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Женька не ответила, но граф был прав, — если бы не связанные руки и потный де Барбю, навалившийся на нее сверху, она бы немедленно вскочила и вонзила толедские кинжалы прямо ему глотку.

— Вижу, вижу, — улыбнулся д’Ольсино и встал. — Всегда бывает больно вначале, но вы не отвернули глаз, а это превосходный признак! Жанна, вы слышите меня?.. Себастьян, помогите ей, кнут под кроватью.

Де Барбю, как будто, только того и ждал. Он резко повернул фехтовальщицу на живот, разорвал на ее спине рубаху и, достав из-под кровати кнут, с довольными восклицаниями стал пороть ее, как провинившуюся холопку. Женька закричала, но не о пощаде, — она грубо ругалась и билась возле окровавленного ложа точно, подцепленный на хитрый крючок, червяк. Из глаз ее брызнули слезы, — ей было больно, но не от ударов плети. Граф смеялся, а когда это перестало его развлекать, он велел де Барбю остановиться.

— Ладно, хватит, Себастьян, не перестарайся, — сказал он ему. — Достаточно того, что она еще долго будет носить на спине знаки твоего внимания.

— А с этими что?

— Ночью уничтожишь тела, как прежде.

— Может быть нам скормить их псам, как того воришку, что мы поймали прошлой неделе?

— Нет-нет, — поморщился д’Ольсино. — Снова будет много вони. Закопай этих прелестных деток в яме с известью.

— А эту? — кивнул на фехтовальщицу Себастьян.

— Об этой прекрасной девушке позаботится Филипп, а ты унеси отсюда госпожу де Рошаль. Мне тошно на нее смотреть.

— А если она померла?

— Закопаешь ее вместе с детками.

Барбю бросил кнут и потащил Маргариту вниз, подметая пол ее бархатной юбкой. Граф убрал кинжалы в ножны, потом подошел к выпоротой фехтовальщице и, присев рядом, коснулся губами багровой полоски на ее спине. Она вздрогнула и попыталась отодвинуться, но д’Ольсино только посмеялся ее тщетным усилиям, — двигаться было некуда, она и так находилась в углу.

— Ты останешься со мной. Мы будем беседовать, читать книги и вместе просыпаться по утрам. Ты увидишь мир моими глазами и поймешь меня, а потом я лично съезжу в город и найду еще кого-нибудь. В городах много всякой дряни. Господь не взыщет, если тебя волнуют вопросы морали, он сам распоряжается чужими жизнями, как хочет.

Женька отвела взгляд в сторону, но граф повернул к себе ее лицо и своими изящными пальцами ласково стер с него слезы. Мертвые глаза Бертиль смотрели на обоих с ужасом и недоумением. Сознание фехтовальщицы опять слегка поплыло.

— Не беспокойся о них, — поймав ее взгляд, сказал д’Ольсино, — Это дети сожженной ведьмы. Себастьян купил их у одного бакалейщика, который взял их себе после ее смерти. Очень деловитый человек, надо сказать.

— Скотина… Я его тоже убью, — разжала сомкнутые губы фехтовальщица.

— Вот вы и заговорили. Я рад, но только этот бакалейщик не скотина, сударыня, он честен перед самим собой, потому что почуял верную прибыль и следует своим истинным устремлениям. Я тоже не стесняюсь того, что предпочитаю наслаждаться падением срезанного цветка, а не его выращиванием. Вам разве не случалось любоваться срезанными цветами, стоящими в вазе? Взгляните на эти превосходные розы! Какая свежесть и красота! А ведь, в сущности, вы любуетесь цветами, умирающими у вас на глазах.

— Люди — не цветы.

— Отчего же? Все мы — творенья Божьи. Ваша голова тоже великолепно смотрелась бы в вазоне, — граф засмеялся, найдя свою мысль интересной. — Надо будет поискать мастера по бальзамированию. Я слышал, во Дворе Чудес это умеет делать одна знахарка. Нет-нет, не стоит на меня так смотреть. Мы забальзамируем не вашу голову, а чью-нибудь другую. Хотите, это будет голова Маргариты? Она что-то разочаровала меня сегодня. Филипп, принесите девушке другую сорочку из моего гардероба. Себастьян порвал такой шелк, скотина!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})