Фехтовальщица (СИ) - Смородина Татьяна

— Однако, вы очень похожи на юношу, сударыня, — посопел в усы управляющий, рассматривая девушку в мужском платье, как впервые. — Волосы немного длинноваты, хотя по этой новой моде…

— Вы так говорите, будто вам что-то не нравится, — сказала фехтовальщица, застегнув последнюю пуговицу камзола и взявшись за арбалет.

— Не нравится. Такие метаморфозы от дьявола.

Вместо ответа фехтовальщица навела арбалет на одно из деревьев и выстрелила. Стрела коротко метнулась и застряла в корявом стволе.

— Я хочу съездить на берег, сударь, — сказала девушка.

— Вам нельзя на берег, сударыня.

— Зовите меня Жанна.

— Вам нельзя на берег, Жанна, там бывает король.

— Так что с того? Я не пойду к дому, а если король приедет, вы пошлете кого-нибудь предупредить меня.

— Но, Жанна…

— Если вы не разрешите, я переберусь на берег графа д’Ольсино.

— У вас нет лодки.

— Я умею плавать.

Де Гран сдался и разрешил фехтовальщице бывать на королевском берегу под присмотром Раймона.

— Да я еще сама за ним присмотрю, — усмехнулась девушка.

Пределы живописной «тюрьмы», таким образом, были существенно расширены, и Женька целый день пользовалась этим, забавляясь сначала стрельбой из арбалета, потом бегом по лесным тропинкам и лазаньем по деревьям. Затем она плавала в реке и ловила рыбу на пару с Раймоном. Слуга ни в чем ей не прекословил, но смотрел на девушку в мужской одежде с некоторым испугом. Когда стало смеркаться, он отвез ее на остров.

Воодушевленная некоторой появившейся у нее свободой, она твердо решила поговорить с Кристофом о возможности возвращения в Париж. «Он тоже любит шпагу и должен понять меня», — была уверена фехтовальщица и, окрыленная этой мыслью, с нетерпением стала ждать его приезда.

Любовь к оружию

Де Белар приехал на следующий день после полудня. Он застал девушку на берегу, где она ловила рыбу с Раймоном.

— Какого черта вы здесь делаете, сударыня? — без всякого приветствия спросил ее Кристоф.

— Де Гран разрешил мне.

— Причем здесь де Гран? Я не разрешал вам.

— Остров слишком мал для меня.

— Вижу. А почему на вас мужская одежда?

— Так удобней, и меня не узнают.

— Не узнают? Сомневаюсь.

— Вы так разговариваете, потому что сердитесь на меня или что-то случилось?

— Я сержусь… и случилось.

— Что?

— Отойдем в сторону.

Мушкетер и фехтовальщица пошли вглубь леса по тропинке. От солдата короля веяло леденящим душу холодком.

— Что-то с де Ларме? — спросила фехтовальщица. — Или с де Барту? Их взяли? Да не молчите же!

— Валентин умер. Вчера его хоронили.

Внутри Женьки что-то больно опрокинулось, и она схватила де Белара за руку.

— Тихо, — сказал он, не взглянув на нее. — Не надо останавливаться.

Они пошли дальше.

— Почему это случилось? — спросила девушка. — Рана все-таки воспалилась?

— Да… Потом началась лихорадка, меня не было, а лекарь… уже ничего не мог сделать. Так было угодно Богу.

— … Простите, но я…

— Не нужно ничего говорить.

— Кристоф…

— Скоро вы уедете.

— Мне некуда ехать, мой дом продан.

— Тогда вам нужно найти какого-нибудь обеспеченного дурака подальше отсюда, выйти за него замуж и жить тихо в его поместье.

— Как вы сказали?

— Да-да, замуж, рожать детей и забыть, что вы были Жанной де Бежар!

— Меня ищут?

— Вышел приказ о вашем аресте по делу де Жуа.

— А наше дело?

— Идет расследование, Марени продолжает заниматься этим.

— Может быть, вам тоже уехать?

— Я не брошу роту.

— Кристоф, — Женька остановилась. — Мне нужно поговорить с вами.

— О чем? — тоже остановился мушкетер. — Впрочем, знаю — вы хотите вернуться в Париж.

— Хочу. Если бы у меня, у нас… был тот дневник Жозефины де Лиль, я… мы могли бы продать его королю за приказ снять обвинение по делу де Жуа.

— Что? — усмехнулся де Белар. — Вы, значит, из тех, кто строит свой дом на чужих костях?

— Но это будут кости заговорщиков, предателей…

— Все равно не думаю, что вы обретете в нем покой, тем более что дневника у нас нет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Да, дневника нет, — посмотрела в сторону фехтовальщица.

— Тогда идите на остров и сидите там тихо, пока опять не вляпались еще во что-нибудь.

— Я не пойду на остров.

Де Белар ничего не сказал, просто взял девушку за руку и потащил за собой. Она упиралась, потом вырвалась и отскочила в сторону.

— Я не пойду на остров, сударь!

— Ты что, не понимаешь, что происходит? — тоже стал нервничать солдат короля. — Тебя взяли в доме сторонницы де Монжа!

— Я не замешана в заговоре!

— Марени теперь сделает все, чтобы тебя туда замешать! Уймись, Жанна! В следующий раз я тебя брошу!

— Это я вас брошу, сударь! — предельно выпрямила спину фехтовальщица. — Не лезьте в мою жизнь! Я сама решу, как поступать!

Покрасневшие, словно оплавленные слишком высоким напряжением, глаза Кристофа сузились, матово-бледные скулы вспыхнули красным…

— Наверное, это буду уже не я, но кто-нибудь обязательно проучит вас, Жанна де Бежар, — сказал мушкетер. — Ваши вещи в доме у де Грана. Прощайте. Я приеду на неделе.

Де Белар развернулся и быстро пошел назад. Женька молча смотрела, как он уходит, но не делала никакой попытки его остановить. Когда его не стало видно за деревьями, девушка вернулась к Раймону и продолжила удить рыбу.

Фехтовальщица понимала, что возможно, именно она стала причиной смерти Валентина, которого бросил де Белар, чтобы вытащить ее из рук королевской полиции, но даже эта мысль, скорее надуманная, чем настоящая, не могла заставить ее играть по чужим правилам.

Ночью Женька долго не спала, мучаясь воспоминанием о разговоре с Кристофом. Она сказала ему совсем не то, что хотела сказать. Перед ее мысленным взором стояло его измученное худощавое лицо, и девушка чуть не плакала от жалости. Мушкетер продолжал притягивать ее к себе, и Женьке хотелось вести себя с ним иначе, но что-то внутри нее мешало этому. Они оба любили шпагу, что, как полагала фехтовальщица, должно было их сближать, но она еще не понимала, что именно эта обоюдная любовь к оружию и разводила их в стороны — каждый ждал, что кто-то сложит его первым, но этим первым «кем-то» никто из них быть не хотел.

Чтобы хоть как-то успокоиться, Женька решила, что в следующий раз поговорит с Кристофом по-другому, и они поймут друг друга.

Тонкая натура

На четвертое утро своего вынужденного пленения фехтовальщица проснулась от плеска весел, отходящей от острова лодки. Раймон оставил завтрак на пеньке и уплыл на берег. Женька потянулась, встала и вышла из шалаша наружу. Пейзаж вокруг не менялся — те же зеленые берега, теплое августовское солнце и безоблачное, почти райское, небо.

После завтрака девушка разделась и сплавала за челноком. После она снова надела мужской костюм, взяла арбалет и направила лодку к берегу графа д’Ольсино. Чего ей хотелось от этого берега, она еще и сама не знала, но непосильный груз раздумий о будущем, о Кристофе и о дневнике Жозефины вдруг разом упал с ее сильной молодой спины, и это показалось ей сейчас самым главным.

Оставив лодку в маленькой заводи под кустами ивы, фехтовальщица зарядила арбалет и, держа его наизготовку, осторожно пошла по береговой кромке. Ничто не смущало ее незрелой самоуверенности, но на всякий случай она не спешила снимать палец со спускового крюка и с подозрением посматривала в лесные чащи.

Берег графа д’Ольсино внешне мало отличался от берега короля — тот же мирный шепот листьев, солнечные пятна на траве и философски-сдержанное кукование кукушки. Шорохи и звуки, доносившиеся до чуткого уха девушки, не сулили опасности, и прогулка на левый берег стала казаться никчемной, однако скоро она дождалась, — где-то впереди вдруг раздался громкий мучительный стон и истошный плач грудного ребенка. Воображение тотчас нарисовало картину страшного кровавого жертвоприношения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})