Николай I - Иона Ризнич

в полном своем расцвете. Ей, вероятно, в то время было около 38 лет. Известно, какое положение приписывала ей общественная молва, чему, однако, казалось, противоречила её манера держать себя, скромная и почти суровая. По сравнению с другими придворными она тщательно скрывала милость, которую обыкновенно выставляют на показ женщины, пользующиеся положением, подобным её. Причиной её падения было ни тщеславие, ни корыстолюбие, ни честолюбие. Она была увлечена чувством искренним, хотя и греховным, и никто даже из тех, кто осуждал её, не мог отказать ей в уважении…»

У Николая и Варвары были дети, но сколько их было – нигде не запротоколировано. Точно известен лишь один – Алексей Андреевич Пасхин. Он воспитывался в семье бездетного сенатора Тутолмина.

Император и его подданные

Николай Павлович, не до конца доверяя своим ревизорам, любил все проверять сам. Он взял за правило во время прогулок навещать «какое-нибудь учреждение, госпиталь, гимназию или кадетский корпус, где он часто присутствовал на уроках, чтобы познакомиться с учителями и воспитателями», – сообщает нам Ольга Николаевна.

Она продолжает: «Кроме докладов министров и военных чинов, он принимал также и губернаторов, умея так поставить вопрос, что всегда узнавал правду. Он не выносил тунеядцев и лентяев. Всякие сплетни и скандалы вызывали в нем отвращение. Когда он узнавал, что какой-нибудь сановник злоупотребил его доверием, у него разливалась желчь, и ему приходилось лежать. Подобным образом действовали на него неудачные смотры или парады, когда ему приходилось разносить (делать выговоры перед строем). То, что казалось в нем суровым или строгим, было заложено в характере его безупречной личности, по существу, очень несложной и добродушной».

Считалось, что подданные императора боготворили. Действительно, за ним признавали массу достоинств. Так, цензор, профессор Санкт-Петербургского университета Александр Васильевич Никитенко писал: «Нынешний государь знает науку царствовать. Говорят, он неутомим в трудах, все сам рассматривает, во все вникает. Он прост в образе жизни. Его строгость к другим в связи со строгостью к самому себе; это, конечно, редкость в государях самодержавных. Ему недостает, однако, главного, а именно людей, которые могли бы быть ему настоящими помощниками».

В 1833 году Александр Васильевич провел 8 дней на гауптвахте только за то, что пропустил в печать стихотворение Виктора Гюго «К юной красавице», переведенное на русский язык поэтом Михаилом Деларю. Там были такие строки: «Когда б я был царем всему земному миру, / Волшебница! Тогда б поверг я пред тобой / Все, все, что власть дает народному кумиру: / Державу, скипетр, трон, корону и порфиру, / За взор, за взгляд единый твой!». Сие было сочтено за «дерзкие мечты быть царем и даже Богом», и переводчик был лишен чина и отправлен в отставку. В 1842 году Никитенко снова попал на гауптвахту за какую-то провинность, но уже на один день.

Барон Николай Егорович Врангель вспоминал, как в семилетнем возрасте лично повстречал императора Николая I. Государь обратил на ребенка внимание, довольно благосклонно поговорил с ним, вспомнил его отца, а в завершение добавил: «Ну, молодой человек, кланяйся отцу. Скажи, что его помню. Да скажи, чтобы он из тебя сделал мне хорошего солдата… Да передай, чтобы сек почаще. Чик, чик, чик – это вашему брату полезно».

«И в шутке с малым ребенком этот воин не мог забыть о своем излюбленном средстве воспитания», – завершает свой рассказ Врангель.

Барон был убежден, что Николая Павловича современники его не «боготворили», как во время его царствования было принято выражаться, а попросту боялись. Врангель приводит рассказ генерал-адъютанта Алексея Илларионовича Философова, бывшего флигель-адъютанта Николая Павловича. Философов рассказывал, как однажды государь гулял около Зимнего дворца, поскользнулся и упал, и моментально вся набережная до самого Летнего сада опустела. Все испугались и попрятались по дворам, кто куда мог. При этом сам Философов считал, что вся Россия «боготворила» государя. «Это был наш священный долг – любить его», – говаривал он.

Врангель рассказывает, как однажды спросил генерал-адъютанта Чихачёва, бывшего морского министра, правда ли, что все современники боготворили Государя. Тот, как сирота, воспитывался в сиротском корпусе. Однажды дама-воспитательница спросила четырехлетнего мальчика, любит ли он государя. Тот оказался не готов к вопросу и простодушно ответил, что не знает. За неправильный ответ его высекли.

– И помогло? Полюбили? – изумился Врангель.

– То есть во как! Прямо стал боготворить. Удовольствовался первою поркою.

– А если бы не стали боготворить?

– Конечно, по головке бы не погладили. Это было обязательным, для всех и наверху, и внизу.

– Значит, притворяться было обязательно?

– В такие психологические тонкости тогда не вдавались. Нам приказали – мы любили. Тогда говорили: думают одни гуси, а не люди.

Николай Палкин

Считается, что прозвище Николай Палкин дал императору Александр Иванович Герцен – революционно настроенный писатель-эмигрант. Упоминается это прозвище и в рассказах Льва Николаевича Толстого, причем как данное императору народом, солдатами. Лев Толстой, родившийся в 1828 году, успел послужить при Николае Павловиче. Его первые литературные опыты – «Севастопольские рассказы» – относятся к периоду Крымской войны.

Один из его рассказов, созданный во второй половине 1880-х, так и называется – «Николай Палкин». Это воспоминания о своей службе старого 95-летнего унтер-офицера, фельдфебеля. От воспоминаний этих «ужасть берет»: «…недели не проходило, чтобы не забивали насмерть человека или двух из полка, – говорил старый фельдфебель. – Нынче уж и не знают, что такое палки, а тогда это словечко со рта не сходило. Палки, палки!.. У нас и солдаты Николая Палкиным прозвали. Николай Павлыч, а они говорят Николай Палкин. Так и пошло ему прозвище».

Рассказывал он, как унтер-офицеры «до смерти убивали солдат молодых»: «Прикладом или кулаком свиснет в какое место нужное: в грудь, или в голову, он и помрет. И никогда взыску не было. Помрет от убоя, а начальство пишет: “Властию божиею помре“. И крышка».

Но самым ужасным наказанием было «гоняние сквозь строй», которое нижние чины, отличавшиеся черным юмором, называли также «прогулкой по зеленой улице», так как шпицрутены нарезались из свежих веток.

Описанный Толстым фельдфебель рассказывал подробно «про это ужасное дело», про то, как водили провинившегося человека, привязанного к ружьям, между солдатами с шпицрутенами, поставленными двумя рядами, так называемой «улицей», как все били, а позади солдат ходили офицеры и покрикивали: «Бей больней!»

«– "Бей больней!" – прокричал старик начальническим голосом, очевидно не без удовольствия вспоминая и передавая этот молодечески-начальнический тон.

Он рассказал все подробности без всякого раскаяния, как бы он рассказывал о том, как бьют быков и свежуют говядину. Он рассказал о том, как водят несчастного взад и вперед между рядами, как тянется и падает