Нарративная экономика. Новая наука о влиянии вирусных историй на экономические события - Роберт Шиллер

безработицы, появившиеся по окончании Великой депрессии, могут заставить задуматься о том, что, возможно, есть риск повторения подобных событий. Согласно Google Ngrams, начиная с того момента отмечается резкий рост частоты упоминания термина «уровень безработицы», хотя значительный рост его популярности начал наблюдаться лишь после 1960 года.

Может показаться странным, что термин «уровень безработицы» не получил большой популярности в 1930-е годы. Объясняется это, вероятно, тем, что люди в большинстве своем не имели представления о том, какие количественные данные отражает это параметр. Тогда еще не проводилось четкого разграничения между вынужденной безработицей, ленью и крайней нищетой. Современные нарративы, напротив, сосредоточены на ситуациях, связанных с вынужденной безработицей, то есть отсутствием работы у тех, кто искренне пытается ее найти.

Формирование иного нарратива о великой депрессии

Нарратив о Великой депрессии в современном виде, вероятно, должен упоминать лишь немногие из причин указанных событий, перечисленных в тот период Киплингером и другими специалистами. Сегодня, определяя причины Великой депрессии, люди склонны говорить о страхе и утрате доверия, связанных с коллапсом банковской системы. Банкротства банков (а также теневых финансовых структур) стали ключевым нарративом в период «Великой рецессии» 2007–2009 годов. Киплингер же в своем списке 1930-го года о банкротствах банков, большинство из которых случились уже позднее, даже не упомянул.

Некоторые современные теории, которые пытаются объяснить столь внушительную протяженность и глубину экономического спада в период Великой депрессии, не опираясь непосредственно на эти нарративы, кажутся вполне убедительными. Гарольд Л. Коул и Ли Е. Оганиан в своей работе 2004 года пишут о том, что принятый в 1933 году Закон о восстановлении национальной промышленности, в соответствии с которым были установлены «кодексы честной конкуренции», направленные на преодоление Великой депрессии, в действительности лишь продлил ее. (Принятие указанного закона стало ответом на распространение другого нарратива о недостаточной покупательной способности, речь о котором пойдет в Главе 13 этой книги.) Принятый закон упростил процесс создания предприятиями картелей и стал препятствием для работодателей, желавших урезать заработную плату работникам. Хотя уже в 1935 году Верховный суд признал этот закон неконституционным, Коул и Оганиан утверждают, что администрации Рузвельта удалось обеспечить применение этих кодексов на практике. Кроме того, за первоначальным скачком показателя уровня безработицы последовал длительный период, на протяжении которого число безработных оставалось высоким, поскольку люди, сохранившие работу, сформировали «сообщество посвященных», а те, кто работы лишился, превратились в «маргиналов». Как утверждали Ассар Линдбек и Деннис Дж. Сноуэр (27), когда возрастает спрос, «посвященные» имеют склонность объединяться и требовать повышения своей заработной платы, а не возвращения на работу «маргиналов».

Другие теории также имеют свои сильные стороны. Экономические историки Барри Эйхенгрин и Питер Темин утверждали, что продолжительность и разрушительность Великой депрессии были связаны с бездумным следованием золотому стандарту, несмотря на изменения на рынках труда, вследствие которых установилась более твердая заработная плата. Они показали, что страны, отказавшиеся от золотого стандарта раньше, восстанавливались быстрее (28).

Милтон Фридман и Анна Дж. Шварц в книге «Денежно-кредитная история Соединенных Штатов» вину за Великую депрессию возложили на Федеральную резервную систему, которая осуществляла контроль над денежным обращением. Эйхенгрин и Темин утверждали, что сокращение денежной массы в стране было вызвано изменившейся экономической ситуацией, а не деятельностью ФРС. Отчасти сокращение денежной массы было спровоцировано банкротством банков, которое, в свою очередь, стало следствием тех же влияний, которые спровоцировали Великую депрессию. Фридман и Шварц утверждали, по сути, что ФРС справилась бы со своей задачей лучше, если бы компенсировала это сокращение. А Темин отмечал, что Фридман и Шварц не указывали на сколько-нибудь существенную взаимосвязь между банкротством банков и показателями экономической активности.

Все эти экономисты рассказывают нам лишь часть истории о тяжелой поре Великой депрессии. Комик Граучо Маркс о Великой депрессии высказался гораздо увлекательнее и популярнее. В конце 1920-х годов Граучо было 30 с небольшим лет, он играл в популярных водевилях и зарабатывал неплохие деньги. Он вспоминал: «Вскоре мое внимание и внимание всей страны привлек к себе бизнес гораздо более привлекательный, чем шоу-бизнес. Эта штука называлась фондовый рынок. Я впервые попробовал себя в этом деле в 1926 году. И оказался весьма дальновидным трейдером, что стало для меня приятным сюрпризом. По крайней мере, мне так показалось, ведь все, что я покупал, поднималось в цене… В мюзикле Cocoanuts я получал около двух тысяч в неделю, но в сравнении с тем, что я теоретически мог заработать на Уолл-стрит, это были деньги на карманные расходы. Представьте, я получал удовольствие от участия в шоу, но зарплата меня практически не интересовала. Повсюду я получал советы, касающиеся фондового рынка. Сегодня сложно в это поверить, но в те дни такое было в порядке вещей» (29).

Далее Граучо перечисляет советы, на которые он и его братья самонадеянно сделали ставку: совет, полученный от лифтера, от человека, проживавшего на Уолл-стрит, от театрального продюсера, от человека, которого он встретил на поле для гольфа. Граучо оценивает весь этот опыт как массовое «помешательство» и всеми силами пытается понять смысл своего участия нем. Идеи о том, что «Ревущие двадцатые» и Великая депрессия были временем безумия, стали легендарными благодаря таким рассказчикам, как Граучо Маркс, имевшим гораздо большее общественное влияние, чем экономисты.

В действительности наблюдался постоянный рост интереса к этой истории. Судя по графику на рис. 10.4, понятие «Великая депрессия» в 2009 году привлекало к себе гораздо больше внимания, чем непосредственно в ходе тех событий. При этом, правда, мы должны понимать, что в момент, когда разразилась Великая депрессия, люди ее так не называли. Тогда говорили о том, что наступили «тяжелые времена». В числе нарративов времен Великой депрессии были такие непривычные для людей понятия, как «очередь за бесплатным питанием», частота использования которого быстро возрастала с 1929 по 1934 год, а затем практически непрерывно сокращалась. Рост интереса к периоду Великой депрессии в 2009 году демонстрируют также результаты поиска в Google Trends, хотя рис. 10.4 представляет более наглядное подтверждение этого факта.

Рис. 10.4. Частота использования понятия «Великая депрессия» в книгах (1900–2008) и новостных материалах (1900–2019)

Нарратив о Великой депрессии спровоцировал продолжительную «эпидемию», которая длилась еще много десятилетий после самой депрессии.

Источник: Google Ngrams, без сглаживания, а также расчеты автора, выполненные на основании данных ресурса ProQuest News & Newspapers.

И наконец, каким образом нарративы о Великой депрессии влияют на наше восприятие экономических спадов сегодня? Рассмотрим в контексте нарративов хронологию событий мирового финансового кризиса 2007–2009 годов, в которой истории о банкротстве банков XIX века практически синонимичны нашему современному пониманию финансовых кризисов. После завершения Великой депрессии считалось, что банкротства банков остались в прошлом. Однако в 2007 году обанкротился банк Northern Rock. Это был первый с 1866 года случай банкротства банка в Великобритании – и старые нарративы о паникующих вкладчиках, толпах раздраженных людей у дверей закрытых банков вновь вернулись