Морской Волк, том 1 - Влад Савин

Тогда – меня наконец арестовали. И я – воспринял это с облегчением. Ибо открытый, видимый враг – все же не так страшен, как невидимый. Меня отвезли в лагерь на Колыме – причем, как мне показалось, Старшие не оставили надежду меня сломать; я – признавший над собой власть Системы, был для нее более желанен, чем умерший несломленным; меня не били, не пытали, не морили голодом – но оттого, это было еще страшнее и ненавистнее.

Из всех несчастных заключенных, мне больше всего запомнился один. В виде его не осталось уже ничего человеческого, от постоянных унижений, и охраны, и своих товарищей по несчастью; однажды я видел, как его заставляли ходить лишь на четвереньках, в другой день – лаять перед всеми по-собачьи. У него не было имени – лишь песья кличка, Шарик. Когда я пытался с ним заговорить, он вжался в стену, глядя на меня с животным ужасом, ожидая что я сделаю с ним что-то нехорошее. Мне сказали, что он не понимает русских слов, кроме общеизвестных команд – и почти не говорит сам, фашист проклятый, только на своем собачьем языке!

Я заговорил с ним по-немецки – и он понял! Он действительно оказался немцем – хотя уже несколько лет как кончилась война! Нашей злосчастной победой – позволившей Системе выплеснуть свою заразу в прежде мирную, цивилизованную Европу. Германская оккупация, и связанные с ней эксцессы, были все ж кратковременным явлением – теперь же, боюсь, несвобода придет надолго!

Я люблю свою Родину – когда она страдает. Тогда в ней проглядывают лучшие, святые черты. Я ненавижу ее – когда она упивается победой, позволяющей законсервировать все затхлое, косное, несвободное. Пусть этот несчастный немец, очень возможно, стрелял в нас, на честной войне – но теперь, когда настал наконец мир, он для меня, прежде всего человек, имеющий такие же общечеловеческие права, как любой – и первое из них, это право на свободу, даже более высшее, чем право на жизнь.

Звали его Броддек, или Бродде.

От Советского Информбюро 24 августа 1942

В течение ночи, наши войска вели бои с противником в районах юго-восточнее Клетская, северо-восточнее Котельниково, юго-восточнее Пятигорска и южнее Краснодара. На других участках фронта никаких изменений не произошло.

Капитан 1 ранга Лазарев Михаил Петрович. Подводная лодка "Морской Волк". Карское море.

Это полный сюр – старший майор НКВД читает Солженицына, на борту атомного подводного крейсера, посреди Карского моря, в тысяча девятьсот сорок втором году!

Освоился старший майор Кириллов у нас, на удивление быстро. Причем интересовали его, в первую очередь, не техника – а информация и люди. Неизменно присутствовал на "накачках" Григорьича, личному составу, перезнакомился со всеми командирами БЧ, легко говорил и с мичманами, со старшинами – как-то незаметно стал в кают-компании, почти своим. Даже – нашел общий язык с Пиночетом. И конечно, уделил особое внимание Сан Санычевой библиотеке – а так же всем книгам, оказавшимся на борту.

Войны, понятно, никто не отменял. Радиообмен шел, интенсивный – со штабами флота, Беломорской флотилии, с Диксоном, Щ-422, и даже с К-22, которая, задержавшись с выходом, должна была лишь сегодня вечером присоединиться к нам. Но старший майор уверенно держал руку на пульсе – и в отличие от нашей истории, когда все у нас пришло в судорожное движение лишь после гибели "Сибирякова", теперь наши уже знали все, и были готовы. Никто не будет теперь метаться в поисках несуществующих рейдеров – состав и дислокация сил противника был известен точно. Тем более, сил этих осталось, U-251, что болтается сейчас поплавком где-то на севере Карского моря – если наши о ней не вспомнят, и не возьмут в плен, ох не завидую фрицам! – и "Шеер", тщетно пытающийся сейчас пробиться сквозь льды. Что совершенно напрасно – поскольку наш караван, "3й Арктический", уже прошел мыс Челюскина, на сутки раньше чем в нашей истории, и уходит все дальше. Кстати, у нас этот караван, чудом избежавший встречи с "Шером", пройти сквозь ледяные поля не смог, вернулся, и суда его "капельными рейсами" шли позже в Исландию, причем кого-то утопили подлодки. Теперь надеюсь, проскочат – сутки в северных морях, это очень много!

Двадцать третьего немцы должны были бомбить Сталинград. А немецкие танки едва не ворвутся в город с ходу – но будут встречены у Латошихи девчонками-зенитчицами, которые все погибнут, но задержат фашистов на несколько бесценных часов, позволив нашим организовать оборону. А двадцать четвертого – будут бомбить Архангельск. Но Кириллов успел передать информацию – интересно, кто его адресат, неужели сам Лаврентий Палыч? – и надеюсь, наши успели хоть что-то предпринять. Если и там, а не только у нас на Севере, дело идет лучше, чем в реале – значит, история уже переводит стрелки с того пути, на новый.

Оставшееся время тащ старший майор заполнял чтением. И беседами с людьми – которые, несмотря на "партполитработу", все больше осознавали, не абстрактно а по-настоящему, что вместо РФ-2012, они по возвращению попадут в сталинский СССР. Естественно, разговор зашел о "зверствах кровавой гебни", в доказательство которых Родик с "Региона" стал размахивать "Архипелагом", прихваченным с собой.

– А прочесть дай! – попросил Кириллов – а то, ты обвиняешь, а я ни сном ни духом, о чем.. Что, в вашем времени, это – в школьной программе, как Лев Толстой? Так тем более – интересно, что там о нас, ну и талмуд, как кирпич, это на сколько ж мы там назверствовали? К вечеру осилю, и отвечу – лады?

Читал Кириллов на удивление быстро. На мой вопрос, как, он ответил, нехотя – методика есть. Учили их, как он в Москву с границы, в тридцать девятом – объяснять долго, и подписка.

Ага, секретная! Три правила: не проговаривать, взгляд по странице не возвращать, и расфокусировать, чтобы сразу несколько слов ухватить – есть еще что-то, но эти главные. Система скорочтения супругов Бородиных, была популярна в Питере, в конце восьмидесятых – подлинное спасение для студентов и курсантов, в ночь перед зачетом. Оно?

Кириллов лишь руками развел. Вы, потомки – у вас прогресс!

Сразу скажу – лично я, к Солженицыну, равнодушен. В отличие от моего отца. Именно благодаря ему, я впервые взял в руки его "шедевры", еще в Питере, в училище, в конце 80х. Причем, с самым лучшим ожиданием – да и официозная критика, по тем временам, была скорее в плюс. "Иван Денисович", "Матренин двор", "Круг первый". "Архипелаг" я до самого конца не дочитал, а на "Красном колесе" споткнулся окончательно. Ну не мое это – категорически!

Причем виноват в этом – как ни странно, тоже мой батя, учивший что хорошая книга – должна обязательно, делать мир лучше. Заставить что-то понять, повернуть под неожиданным углом. Именно это имел в виду еще Нобель, указывая что премия по литературе имени его, должна вручаться за лучшее ИДЕАЛИСТИЧЕСКОЕ произведение – не путать с сусально-слащавым. Безвыходная чернуха же, "все плохо", "мы в полной ж.." – имеет право на существование, лишь в одном случае: "люди, проснитесь – хватит спать!", привлечь внимание к чему-то страшному, уже надвинувшемуся, ну как Чапек в Саламандрах. Тогда, в этом ключе, "Архипелаг" следует расценивать исключительно как призыв к свержению существующей власти! Перестройка, начавшаяся в 37м – и двадцать второе июня; на германо-японской границе все спокойно – дальше объяснять?

– Талантлив все ж: местами очень даже неплохо – сказал Кириллов, возвращая книгу – что единственно, в плюс. А в минус – все остальное. Оправдываться не буду, поскольку неблагодарное это дело – укажу на иное. Человек получил лагерный срок (справедливо или нет, вопрос другой). Но вышел – абсолютно не раскаясь, уверенный что ему ни за что сломали жизнь. И – как он будет расплачиваться, мстить – если талант литературный у него, безусловно, есть? Верите – что он будет абсолютно беспристрастен?

Дальше – сидел он, судя по приведенной биографии, в Казахстане. Так откуда он – про колымские лагеря знает? Ах, ему записки присылали? Так вы поверьте, нет ни одного сидельца, который бы не уверял, что тяжесть не по вине, или вообще ни за что – ВСЕ так говорят! Кроме того, есть и такая вещь, как лагерный фольклор – которым матерые зека новичков пугают: часть страшилок точно оттуда!

Например? Ну всякие типа, "на Кемь-Ухтинском тракте близ местечка Кут в феврале 1929 году роту заключенных, около 100 человек, за невыполнение нормы загнали на костер, и они заживо сгорели" (двадцать девятый? Это выходит, через шестнадцать лет, кто-то записал?). Что до возражений – так я на вашем "компьютере" нашел, лучше и мне не выразить:

".. ведь любой лагпункт – это не только место, где зеки "тянут срок", а еще и хозяйственная единица со своим планом работ.

Лагпункт – это производственный объект, где зеки – работники, а начальство – управляющие производством. И если где-то "горит план", то лагерное начальство может иногда удлинить рабочий день зеков. Такое нарушение режима ГУЛАГа часто и случалось, в рот им пароход.