Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот свершилось. Самые недостойные, те, кто продал свою совесть за карьеру, стали вожаками нашего поколения. Они поведут нас вперед.
Было только два выхода — или они раздавят нас ложью, или мы дадим им отпор.
Я знаю, что ты ответишь, Эгон. Ты веришь в нечто лучшее. Ты живешь среди людей, ушедших далеко вперед от меня. Среди людей, которые намерены бороться с предательством. Но есть и другой мир, мир людей, которых подавили слова, и эти слова наши лжевожаки хотят заставить нас защищать. Они всегда хотели уничтожить вас, ведь вы — величайшая опасность для предателей.
Но я не мог быть вместе с вами. Я был одиночкой, лишенным веры. Я и остался одиночкой. Я не понимаю, как молодые люди сегодня могут верить во что-то. И все же именно ваша вера придает мне силы.
Теперь я совсем один. Загнан в угол, откуда нет выхода. Несколько часов отделяют мое «сейчас» от неизбежного поражения. Наступает утро. Последнее утро для меня. Скоро все будет кончено.
Поэтому это письмо так важно для меня. Мои последние слова — состязание с временем.
Не спрашивай, почему я могу думать так спокойно и ясно. Как я могу заниматься прошлым, отвлекшись от моего страшного настоящего. Никогда я не был так спокоен, как теперь. Никогда часы не означали для меня так много. Я ведь хочу жить. И нет для меня ничего важнее жизни.
И все же я убил человека. И должен умереть.
Поэтому тебе надо знать, что мои слова — это не самозащита. Я не хочу защищаться. Я хочу обвинять. Я, убийца, Свен Биркер, хладнокровно убивший Хейнца Кристиана Грелля, обвиняю людей, ввергших нас в великое предательство. Я обвиняю себя самого и моих сверстников, ибо мы позволили им ослепить нас словами, ибо наше наивное доверие к авторитетам стало нашим участием в предательстве против борцов за свободу.
Слушай. Я солгал. Я убил не хладнокровно. Я боялся. Какое-то короткое мгновение ужасно боялся.
Ты должен знать все. И это тоже. Ты знаешь, что я учился стрелять. Не знаю почему. В спортивном клубе.
И все же я всегда ненавидел оружие. Эти жестокие, мертвые вещи, созданные для одной цели: убивать. Созданные людьми для того, чтобы убивать людей.
И я научился убивать. Общество меня этому научило. Месяцами меня учили, как нужно убивать. Это отвратительно. А прекрасные, высокие слова, которые нам говорили, делали это еще отвратительней.
Изо всех сил я старался сохранить последние крохи самоуважения. Я не хотел принимать в этом участия. Гордость от того, что я правильно вонзил штык в мешок с песком, превращалась в отвращение при мысли о том, что этот мешок изображает собой человека. Часто мне хотелось кричать, но я молчал. Был примерным молодым человеком, который послушно учился тому, чему общество считало нужным меня учить.
Я не знаю, откуда взялось мое теперешнее настроение. Будь я на два года старше, я был бы рядом с Каем в той борьбе, которая привела его в руки Грелля. Я думаю, что это настроение пришло вместе с послевоенным временем. Я увидел предательство в отношении тех, кто отдал все на борьбу с бесчеловечностью. Видел, как старые, трусливые люди, молчавшие во время войны, выплывали на поверхность и произносили громкие слова. Эти люди говорили, что мы — наследники всего, что принесла борьба.
Меня же учили убивать. И я воспользовался своим умением.
Когда я в тот вечер говорил с Греллем, я не собирался встречаться с ним снова. Я боялся. И его и самого себя. Он был жесток, самоуверен, каким и должен быть человек, выполняющий такую работу. Но я был другим. И что-то во мне говорило, что я должен его убить. Это чувство росло. Желание стало волей. И наконец, жизненной необходимостью. Я не чувствовал ничего, кроме этого требования, которое затмило все прочие чувства. И я снова пошел к нему.
Прошло несколько недель, прежде чем я снова встретил его в маленьком ресторанчике. По-прежнему он был окружен группой молодых. Один из них говорил особенно горячо, это был твой товарищ. Ты когда-то мне рассказывал, что его отца казнили одним из первых. Я видел, как Грелль сказал ему что-то, твой друг отвечал. Страстно, горя желанием поделиться своими чувствами и мыслями.
И вдруг я понял, что если все пойдет, как желает Грелль, то он сможет снова воспользоваться своим знанием людей. Он работал тем же методом, что и ранее. Стремился все к той же цели.
Увидев меня, он поднялся, взял пальто. И пошел ко мне. Я так ясно помню, как он шел ко мне. Твердыми, решительными шагами. Передо мной он остановился. Только на мгновение. Его глаза искали мои, но я избегал его взгляда. Наверное, я боялся смотреть на него. И он ушел.
С того вечера я носил револьвер Кая в кармане. Я хотел использовать три бывшие в нем пули. Использовать так, как меня учило общество.
Я встретил его лишь вчера. А искал три недели. Я был готов уже отказаться от дальнейших поисков, как вдруг увидел машину у маленького магазинчика. Его машину. Новенькую, блестящую. На меня словно затмение нашло, и я почти ничего не помню до тех пор, как упал с насыпи здесь, возле летнего домика. Нет, помню. Очень отчетливо. Он говорил по-немецки.
Он вышел из магазина со свертками в обеих руках. Я подошел к машине, как будто хотел помочь ему открыть дверцу. В руке у меня был револьвер. Как он туда попал, когда я его вынул, не помню. Я это сделал бессознательно, но револьвер Кая лежал у меня в руке.
Вдруг он заметил меня. Глаза у него сощурились. Он пробурчал по-немецки:
— Проклятье!
И упал. Я прострелил ему шею.
Услышав выстрелы и увидев, что он упал, я вдруг почувствовал страшную усталость. Как будто стою здесь много часов.
Меня привел в себя голос молодой женщины. Она кричала, и крик пробудил меня к жизни. Я бросил револьвер и побежал. Бежал, ничего не видя. Бежал сюда.
Сюда они и придут за мной, но меня уже не будет.
Эгон, я боюсь последнего, что должен сделать. Но так должно быть. Может быть, и это произойдет так, что я не замечу.
Но сначала мне нужно поговорить с тобой. То, что я написал, — мое «признание». Если тебя спросят, скажи о нем. Тут скрывать нечего.
И сходи к моей матери. Из-за всего, что было, мы с матерью отдалились друг от друга. Может быть, все было бы иначе, если бы я больше думал о ней, о будущем. Теперь уже поздно. Но ты можешь помочь ей, Эгон. Я спокоен, я знаю, что ты это сделаешь.
И только вот это одно… Я верю в тебя, в вас, в твоих единомышленников, поэтому…
VIПоказания обоих полицейских совпадали. Они направились к летнему домику учителя Свена Биркера, чтобы арестовать его. Будучи уже недалеко от дома, они увидали, что из него вышел молодой человек. Мгновение он постоял, огляделся вокруг, а потом побежал к отвесной скале, спускавшейся к морю. Этот молодой человек позже был опознан, как тот, кого они искали. Он не реагировал на оклики полицейских. Казалось даже, что именно оклики заставили его бежать. Не будучи в состоянии помешать ему, полицейские видели, как он бросился в море со скалы. Только на другой день труп был обнаружен.
Письмо, найденное в домике, было представлено в суд, и суд установил, что подлежащий аресту Свен Биркер убил 36-летнего Хейнца Кристиана Грелля 27 июня в 15.18.
Мотивы убийства — и личные и политические.
Вилли Сёренсен
Приключения солдата в канун рождества
Перевод Т. Величко
Когда нужно сбросить важные бомбы, обычно выбирают для этого сочельник, потому что в канун рождества в голову лезут всякие посторонние мысли и из-за них солдаты противовоздушной обороны вполне могут прозевать бомбардировщик, хоть это солидная и внушительная машина.
Такой вот бомбардировщик летел однажды высоко над замерзшим морем сквозь молоденький небесный снежок, направляясь к вражескому государству. На заднем сиденье сидел молодой солдат с бомбой на коленях, и бомба эта была столь богата содержанием, что могла вмиг уничтожить все вражеское государство, если только попала бы в нужное место. Но даже самая тяжелая бомба может сбиться с пути из-за ветра, который дует, куда ему вздумается. И потому солдат, который лучше всех умел прыгать с парашютом, получил приказ прыгнуть с этой бомбой. Ну и он, конечно, прыгнул.
Времени обдумать свое последнее слово у него было достаточно, потому что до земли было далеко. Мужественный прощальный рев самолета вскоре стих, лишь ветер рыдал, как обиженная женщина, а звезды испуганно моргали своими сияющими глазами. Солдат, чтобы приободриться, стал думать про самый прекрасный момент своей жизни, но почему-то никак не мог вспомнить, с ним произошло это прекрасное или с кем-то другим. К тому же его отвлекали — красивое одноголосное пение раздавалось все ближе, все громче, и только он успел оглядеться по сторонам, как прямо к нему спустилась гурьба белых ангелов. Он обвел сердитым взглядом их светлые лики, но, увидев, что все они на одно лицо, принялся с любопытством рассматривать каждого в отдельности и обнаружил, к своему удивлению, что каждый из них был все же самим собой, а не то чтобы случайно одним из прочих. Он было начал им улыбаться, но спохватился, заметив, что ни один из ангелов не улыбается ему в ответ. У них лишь слегка подрагивали от смущения уголки алых губ. А черные круги под глазами вырисовывались на их белых лицах отчетливо, как оправа от очков. Быть может, эти существа, добрые как ангелы, каковыми они, похоже, и были, скорбели о его близкой кончине, во всяком случае, допев до конца свою одноголосную песню, они стали молча смотреть на него своими большими и печальными голубыми глазами.
- Современная французская новелла - Андре Дотель - Рассказы
- Современная вест-индская новелла - У. Артур - Рассказы
- Современная нидерландская новелла - Белькампо - Рассказы
- Современная норвежская новелла - Густав Беннеке - Рассказы
- Дивное лето (сборник рассказов) - Карой Сакони - Рассказы
- Шаманы гаражных массивов (СИ) - Ахметшин Дмитрий - Рассказы
- Записки музыковеда 2 - Игорь Резников - Рассказы / Проза / Публицистика / Прочий юмор
- Короткие рассказы (СИ) - Огнев Иван - Рассказы
- Верный - Александр Хьелланн - Рассказы
- Усадьба пастора - Александр Хьелланн - Рассказы