Современная датская новелла - Карен Бликсен

— Значит, ты меня любишь, и когда стекло разбилось, у меня внутри будто тоже что-то разбилось, что-то твердое, — радостно сказала она.

Но Герт закричал:

— Почему ты в его очках?

Она про них и забыла. Герт сорвал с нее очки — и тут она почувствовала, что это уж слишком: а она-то пришла к нему, полная раскаяния и любви, хотя он нищий и безработный! Она увидела его перекошенный рот и сощуренные глаза, почувствовала, как грубо он схватил ее за руки, и завопила: «Я тебя ненавижу!» — и вопила, пока он не отнял руки, чтобы спрятать в них свое лицо.

Кайю это не разжалобило. Назло ему она подобрала очки и решительно водрузила их на нос. И тут ей стало жаль его, он же безработный, и она взяла его руки в свои, и она увидела его слезы сквозь свои собственные, но Герт вырвал у нее руки, чтобы утереть их, и крикнул:

— Почему ты опять в его очках?

— У меня стало неладно с глазами, — сказала она, потупившись, — вот я и приобрела себе очки. Глазам так хорошо в очках.

— Так это что же, оптик был? — спросил Герт, которому, конечно, не хотелось верить в худшее. — Прямо так, посреди улицы?

— Ну да, — солгала она. — Я очень боялась тебе сказать, ведь многие считают, что женщинам не идет ходить в очках. Зато теперь я прекрасно тебя вижу.

— Дай-ка мне попробовать, — сказал он, протянув руку. Она протянула ему очки, недовольная недоверчивым мужем, который надел их и сказал:

— Но они же совсем не увеличивают, это обычное оконное стекло. Уж не обманул ли он тебя?

Она чуть не сказала: «Уж не обманулась ли я в тебе?» — но как раз в этот момент встретила его опечаленный взгляд из-за очков.

— Какие у тебя красивые глаза, — сказала она.

3

Давно уже экспериментами с новым стеклом занялась наука, а производством его — государство. Почти все ходили в очках — и увидели почти все, что все хорошо, а до них только бог один увидел это в самом начале. Любовь к отечеству не знала границ, если не считать границ родной страны, а постепенно и их перешагнула: очки экспортировались во все передовые страны, которые, таким образом, все стали представляться одинаково передовыми.

Но были и отсталые страны, жители которых сами еще не увидели, в каких идиллических условиях они живут, что просвещенные люди могли увидеть хотя бы в кинофильмах, и, чтобы внушить им более радостный взгляд на жизнь, в эти страны тоже начали экспортировать очки. Слаборазвитые люди, поддерживавшие свое существование несколькими зернышками в день, надевали очки, и зернышки представлялись им божьим благословением. Правда, стоило положить их в рот, как впечатление изобилия исчезало, но весь окружающий мир был красив, как цветной кинофильм, даже солнце, убивающее все живое, представлялось великим источником жизни, и они прославляли жизнь, умирая голодной смертью.

В передовых странах применение очков создало больше трудностей, однако при ближайшем рассмотрении они оказались вовсе и не трудностями. Все представлялось одинаково хорошим через новые очки, и люди тоже все представлялись одинаково хорошими: те из них, которые до сих пор особенно нравились друг другу, непонятно по какой причине, вдруг увидели, что и все остальные им нравятся не меньше. Исчезло различие между красивым и безобразным, между умными и глупыми; осуществилось равенство, а с ним и братство, даже браки растворились, как сахар в чашке чая: зачем же разбиваться по двое, когда все сплотились воедино? Если же некоторые беспокоились за детей, то другие им разъясняли, что всякая невоспитанность — лишь следствие недовольства, а у подрастающего поколения нет причин быть недовольным, оно же ходит в очках с самого рождения.

4

У Герта и Кайи в их комнатушке тоже родился ребенок, что было строжайше запрещено; к ним явилась санитарная инспекция, одетая в очки, которая заявила: «Для троих лиц это первоклассная комната», после чего ушла. Герт возмутился: раньше супружеские пары с детьми могли претендовать на настоящую квартиру; а Кайя была счастлива, что санитарная инспекция стала гуманнее, она лежала на кровати в очках, и ее сморщенный ребеночек казался ей прелестнейшим существом на свете.

— Герт, — сказала она, — сходишь, купишь очки нашей Гердочке, ты же у меня милый, а?

— Нет, — сказал он.

— Нет милый, — сказала она.

— Но я не пойду, — сказал Герт.

Кайя же только рассмеялась и сразу уснула, она была еще слаба после родов.

Как уже много раз прежде, Герт снял со своей спящей жены очки. Он позволил ей оставить их, желая сохранить мир в семье, и она, исключительно из благодарности, всегда была довольна и никогда больше не жаловалась, что их комната и его заработок слишком малы. Она слышала, что спрос на стекольщиков скоро должен повыситься, потому что уже начали изготовлять оконные стекла из нового стекла, и тогда Герт как опытный подмастерье сможет получить повышение. Он ей заявил, что вовсе не собирается иметь дело с новым стеклом, но Кайя лишь улыбнулась и сказала: «Какой ты смешной!»

Как уже много раз прежде и как всегда трясущимися руками, Герт надел очки своей жены, но они по обыкновению упорно отказывались увеличивать комнату. Кайя во сне шевельнулась, и он поспешно надел ей очки, но так неловко, что она проснулась и сказала:

— Герт, я вот думаю, когда ты перейдешь на новое стекло, ты бы мог и нам другие стекла вставить. А то вид у нас нехороший.

— Я не буду работать с новым стеклом, — ответил он.

— Какой ты милый, — сказала она и снова уснула.

Герт спать не мог. В постели не было места для него, но он больше думал о том, что в их комнате нет места для ребенка. А чтобы приобрести квартиру-люкс — в эти добрые времена других не строили — надо было работать с новым стеклом-люкс. Но из-за этого стекла все и так ослеплены, даже санитарная инспекция и его жена, которая не устает повторять, что живет в раю.

И однако, как же это может быть ослеплением, если государство и наука одобрили стекло и провозгласили старого оптика благодетелем всего человечества? В голове у Герта все так перепуталось, что в конце концов он стал ходить на популярные философские лекции по теории познания стекла. Все присутствовавшие, кроме Герта, были в очках и с восхищением взирали на очкастого магистра, который с неменьшим восхищением взирал на своих слушателей. В познании достигнут коллективный прогресс, заявил магистр. Раньше нельзя было спорить о вкусах и поэтому было просто нелепо, как это делали некоторые философы, пускаться в спекулятивные рассуждения о том, что же в самом деле имеет большую ценность, а что меньшую, ибо тогда это были всего лишь пустые спекуляции, так как спорить о вкусах было нельзя. А теперь стало возможно спорить о вкусах, ибо вкус у всех один и тот же и всем нравится одно и то же. И теперь всем стало ясно — причем не сами по себе очки дали людям это ясновидение, а скорее можно сказать, что они прояснили человеческое видение, — что все одинаково ценно и что слово «ценность», таким образом, не имеет смысла. И это не только прогресс в области познания, но и социальный прогресс. Действительно, разве не бывало раньше, что оторвавшиеся от народа круги утрачивали непосредственность народного взгляда на вещи и утверждали, что ценным (если уж пользоваться этим выражением) является то, что видно только им — или, вернее сказать, то, к чему привели их спекуляции! А теперь всем и каждому видно, что то, что всем видно, то и является — ну, опять-таки — этим ценным!

Когда Герт не мог спать, в ушах у него непрерывно звучали слова магистра одновременно с плачем дочери и словами утешавшей ее жены, всегда твердившей одно: что скоро у Гердочки будут настоящие хорошенькие очечки. Дело в том, что сам он всегда причислял себя к народу, и он никогда не думал, что именно народ способен увидеть ценное (он не без трепета пользовался в мыслях этим выражением). Он считал, что у народа всегда был слишком жалкий мир перед глазами и поэтому народ воображал, что — ну, это ценное-то находится за пределами его жалкого мира. А если у народа всегда был непосредственный взгляд на вещи, так зачем же он теперь ходит в очках? И почему в его, Герта, глазах все представляется таким жалким, даже когда он надевает очки своей жены?

Уж не сам ли он имеет какой-то порок зрения, настолько серьезный, что он единственный, кто им страдает?

А может быть, это от недосыпания? По утрам он шел на работу, так и не сомкнув за ночь глаз, и все, что он видел, так резало их, что слезы текли по щекам. Штукатурка осыпалась на старых домах, кирпичи выпадали из стен и насмерть зашибали людей на потеху другим людям, никто и не думал приводить дома в порядок, они ведь так живописно выглядели. Только стекла считали нужным обновить, не дожидаясь, пока старые разобьются.

— Прекрасные настали времена, — сказал мастер, когда Герт пришел на работу, — на будущее прекрасные виды — вот, получили первую партию новых оконных стекол. Не пойму, зачем они людям понадобились, придется же снимать очки, чтобы новые стекла были в радость. Кстати, ты ведь у нас без очков, — а ну-ка, кинь взгляд на вещи, сразу станешь по-другому смотреть на это стекло!