Михаил Коцюбинский - Ирина Михайловна Коцюбинская

Звуки порта непривычны для нас. На Графской пристани нанимаем лодку и плывем в Инкерман. Это урочище вблизи Севастополя, возле устья реки Черной, с остатками пещерного города и крепости. Бродим по катакомбам, в пещерах пугаемся сваленных в кучу человеческих черепов… Идем к бородатым монахам, привыкшим к наживе за счет туристов. Они выносят нам мед в сотах, ржаной хлеб и молоко.

Под вечер возвращаемся в город.

На рассвете выхожу на балкон. Отец сидит в плетеном кресле. Он опять не спал, вид у него измученный. Несмотря на морской воздух, бессонница не покидает его. Встревоженная мама дает ему капли. А вокруг столько солнца, столько красок! Нежно-голубое небо совсем прозрачно. Солнце только что встало. Кажется, что все вокруг объято ликованием: море, купы зеленых деревьев, фрукты в корзинах уличных продавцов. Легкий ветерок освежает отца, исподволь снимая ночную усталость. Проходит еще немного времени, и глаза снова полны блеска, и он уже готов к новым прогулкам.

Вскоре мы идем в аквариум. Разнообразные рыбы, морские чудища подплывают к стенкам аквариума и смотрят на нас своими холодными глазами. Зеленые сумерки аквариума, красные, голубые, зеленые и золотистые огоньки, вспыхивающие среди морских водорослей от непрекращающегося движения рыб, — все это похоже на какую-то феерию…

Отец рассказывает нам о рыбах, которых он ловил вместе с Алексеем Максимовичем на Капри: о морских звездах, морских угрях, ежах, акулах, о летающих рыбах-ласточках.

Он показывает в аквариуме этих крылатых рыб, красных, как кораллы, рыб-чертей, напоминающих ему Мефистофеля в плаще.

Мы с восторгом рассматриваем желтые, изумрудные глаза рыб; они как бы гипнотизируют нас. Отец рассказывает о глазах акул, светлых, без зрачков, ярко-зеленых, сверкающих наподобие драгоценного камня, завораживающих свою жертву. Засушенные глаза акул он как-то привез нам, но они сморщились, потеряли блеск и прозрачность. Крылья от рыб-ласточек украсили нашу коллекцию морских сувениров.

Поездка пароходом в Ялту. Свежий соленый ветер, белые барашки на волнах, игра дельфинов в морском просторе, смена панорам, чудесные рассказы отца — все это наполняет нас незабываемыми впечатлениями.

В Ялте договариваемся с возницей-татарином и утром усаживаемся в пароконный фаэтон с белым навесом из парусины. Мы отправляемся в Симеиз — конечный пункт нашего путешествия. По дороге встречаем мальпосты — линейки, запряженные лошадьми.

Кондуктор мальпоста трубит в рожок, извещая пассажиров об отъезде. Извилистое шоссе вьется вдоль уступов горы. На отвесных скалах, суровых и молчаливых, цветут, словно капли крови, красные маки, а море — вдали… Оно прекрасно! Играя огнями в солнечных лучах, прозрачное и легкое, веет на тебя соленым и свежим дыханием. Виноградники, спускаясь к морю, зелеными волнами наступают с другой стороны шоссе.

Отец вынимает из кармана записную книжечку и что-то записывает…

Подъезжаем к Новому Симеизу. Останавливаемся на ночь в гостинице «Эльвира». Утром родители отправляются в Старый Симеиз, чтобы подыскать подходящую комнату.

Наконец мы устраиваемся у татарина Гафурова. Его хозяйство состоит из четырех домишек, которые размещены на клочке земли, зажатой с одной стороны каменными ступенями, спускающимися к фонтану, а с другой — узкой кривой улочкой, на которой находится кофейная, булочная и другие лавчонки. За ними — базар. Домики эти стоят буквально впритык, так что дочь нашего хозяина — десятилетняя Эминэ, перепрыгивает, как козочка, с одной крыши на другую, отчего ее монисто из серебряных монет сверкает в воздухе и звенит, а мелко заплетенные косички прыгают по спине. Отец любит наблюдать за этой резвой и грациозной девчуркой.

Наша комната помещалась на втором этаже деревянной части каменного хозяйского дома и выходила на его верхнюю галерею.

Завтракали мы дома, а обедали в столовой. С балкона нашей комнаты открывался вид на старый парк, спускающийся к морю, на корону горы Ай-Петри.

Мы просыпались от громкого крика муэдзина, который с высокого минарета звал правоверных к молитве.

Отец очень любил цветы. Горький считал, что он обладал солидными знаниями ботаника. На крошечном участке свободной земли наши хозяева старательно разбили цветник. Клумбы были обложены красивыми морскими камнями, и чего только там не росло: и бальзамины, и кларкии, и маки. Особенно приятно было встретить в этом цветнике наш родной укроп и пышную украинскую мальву.

Отец бережно держит цветок в руках и любовно говорит: «Обратите внимание, дети, как нежны его лепестки, как безупречна форма и краски. Человек тоже должен бы быть таким же гармоничным и красивым».

В Симеизе родители не искали общения с дачниками. Большей частью там отдыхали обыватели, главным занятием которых были карты, флирт и сплетни. Наши соседи по даче буквально просились под перо Саши Черного… Вот в дверях флигеля мелькнуло кружевное матине. Протянулась костлявая рука и схватила шиньон, сохнущий на крыльце. Это генеральша совершала утренний туалет. Генерал, попыхивая трубкой, тем временем делал моцион. По вечерам они играли в винт или преферанс. И так ежедневно.

Как-то всей семьей собрались мы на экскурсию в Алупку. Пошли пешком. Дорога тянулась среди оливковых рощ с каменными изгородями по обочинам. Воронцовский дворец, построенный в 1828–1846 годах английским архитектором Блором в псевдоготическом стиле, с башнями и монументальными каменными воротами, увитыми глициниями, на мгновение переносит нас в прошлое. Заходим в татарскую школу. Ученики, раскачиваясь, разучивают хором писания из корана. Останавливаемся у мастерской медника, он кует жбаны. Медная посуда, расставленная прямо на улице, жарко полыхает на солнце. Входим в мечеть. Еще на ступеньках снимаем обувь и шагаем по мозаичному полу.

Приближается расставание с Крымом. Михаил Михайлович окрылен решением Киевского общества помощи украинской литературе, науке и искусству, которое установило ему пожизненную пенсию в размере 2000 рублей ежегодно. Наконец он может оставить изнурительную работу в статбюро и всецело посвятить себя литературе. Освободившись от службы, он стремится использовать остаток лета для поездки в Криворивню и 30 июня выезжает из Крыма в Гуцулыцину, а мама возвращается с нами в Чернигов.

На этот раз отец прожил в Криворивне месяц. Его можно было встретить высоко в горах на полонине, где гуцулы-номады (пастухи) пасут свой скот, а ночью у костра, под завывание горного ветра, он слушал их легенды и сказки про разную лесную нечисть: мавок и щезников, веселых чугайстров — всех этих злых и добрых духов, которые в воображении гуцула населяют лесные дебри, воды и горы. Ходил отец и на «грушку» — игру при покойнике, — заинтересовавшись этим народным обрядом. «В селе попал на оригинальный обряд, — вспоминал он. — Ночью умерла где-то старуха — и вот из далеких изб (здесь изба от избы на несколько верст) сошлись люди. На скамейке под стеной лежит покойница, горят перед ней