Михаил Коцюбинский - Ирина Михайловна Коцюбинская

к Горькому Шаляпина облетела весь остров мгновенно. Шаляпин приехал 1 февраля 1912 года в три часа дня из Монте-Карло, где в то время концертировал. Встреча с ним продолжалась с трех часов дня до шести утра; в семь часов он должен был уже возвратиться обратно.

«Все время он то рассказывал, красиво, художественно, то пел, знакомя нас с «Хованщиной», — вспоминает отец. — Федор Иванович стоит у колонны террасы, а Алексей Максимович ходит взад и вперед, останавливается время от времени и «дает заказ». «Теперь «Блоху». Теперь «Дубинушку»! А ну, нашу волжскую!» И Шаляпин поет, поет, только вполголоса. А мы слушаем затаив дыхание…

…Кончил петь Шаляпин. И вдруг на дороге, на тропинках, окружавших виллу, раздался взрыв аплодисментов и крики: «Viva Gorki!», «Viva Scialapin!», «Viva la musica russa!»

И тут же ставшее обычным выражением симпатии к русскому изгнаннику: «Abasso lo zar!» («Долой царя!»).

Среди гостей Горького внимание отца привлек и Алексей Алексеевич Семенов. Это была бурная, деятельная натура с удивительными организаторскими способностями, самородок и самоучка, страстный жизнелюб, пролагатель путей в далекой и суровой Якутии, строитель рудников и пристаней, проектировщик легендарного города Томмота в дикой тайге, «доверенный и писарь» племени ламутов, ходатай якутского народа по многим и разным делам.

Горький характеризует Семенова как полуякута, полурусского. Явился он к нему из Якутии с женой-китаянкой из-под Шанхая. Семенов организовывал экспедицию для изучения кратчайшего пути от Якутска к берегам Охотского моря. На Капри приехал, знакомясь с Европой. «Он — один из самых бескорыстных людей, встреченных мной за всю мою жизнь, — пишет Горький. — К деньгам и вещам у него органическое презрение, он любит только книги, а больше их — работу… Когда Алексей Семенов был у меня на Капри, там жили два писателя — украинец Михаил Коцюбинский и поляк Стефан Жеромский…»

Облик Семенова ассоциировался в воображении Коцюбинского с Крашенинниковым, Дежневым, Щаповым и другими северянами — путешественниками-открывателями.

Отца роднила с ним жизнерадостность, оптимизм, незыблемая вера в лучшее.

— Какая сила жизни! — говорил Коцюбинский Горькому. — Мы привыкли к этому и не замечаем победы живого над мертвым, действенного над инертным, и мы как бы не знаем, что солнце творит цветы и плоды из мертвого камня, не видим, как всюду торжествует щи-вое, чтобы бодрить и радовать нас. Мы должны бы улыбаться миру дружески…

В марте 1912 года на Капри по инициативе Коцюбинского отметили шевченковскую годовщину. Сельваторе, сын садовника на вилле, вместе с друзьями разучил несколько украинских песен. В общем хоре с украинцами пели в тот вечер и итальянцы.

Между тем состояние Михаила Михайловича быстро ухудшалось. Он уже не мог совершать прогулки в Monte Tiberio, ana-Capri. Он заметно осунулся, похудел, и знакомые, которые давно его не видели, поражались происшедшей в нем перемене.

«Мне очень хотелось видеть вас всех рядом… Плохо, что ты не поехала со мной…» — пишет он неоднократно жене.

Он обращается к любимой дочери Оксане: «В 12 часов под Новый год я выпью за тебя, а ты вспомни обо мне — так мы как будто вместе встретим его. Если будешь мне писать, пришли в конверте немного снега, потому что я его давно не видел, а я тебе, если хочешь, пришлю немножко моря».

Он думает о семье, вспоминает, как обычно 17 сентября, в день именин жены, старался не отлучаться из Чернигова.

И теперь, собираясь домой, Михаил Михайлович купил жене подарки — камею в тонкой золотой оправе, вырезанную на сердолике, пояс с венецианской пряжкой из тонкого, как кружево, бронзового литья. Итальянки хвалили его: «У синьора прекрасный вкус».

Отец не переносил ни малейшей подделки. Все украшения, все вещи, купленные им, были всегда настоящими произведениями искусства.

Вся жизнь нашей семьи была построена на контрастах. Покупались дорогие книги, ноты, не отказывали себе в поездках в Киев, Крым, в посещении театров. К детям ходили учителя иностранных языков, музыки, каждый вторник всем семейством были на концертах. И в то же время дети летом бегали босиком, платья девочкам шились из самой дешевой ткани. Продукты в магазинах часто брали в долг…

Михаил Михайлович прощался с островом, мечтал написать об ослепительном море, раскаленных скалах. И о Горьком. Старался быть бодрым, выражал надежду на встречу.

Но по возвращении домой отец слег, простудившись. В мыслях и воспоминаниях он продолжает жить картинами далекого Капри, жизнью людей, окружавших Горького. Радовался обоюдному пониманию и доверию.

Участник Стокгольмского IV Объединенного партийного съезда социал-демократ М. Басок, знакомый М. Ф. Андреевой и Коцюбинского, в письме отцу от 7 мая 1912 года писал: «Дорогой Михаил Михайлович, получил я express от Марии Федоровны с Капри. Пишет она мне: «…Выручайте, если можете! Так подошло круто, что хоть волком вой… Если только можете, займите для меня денег, под вексель за %, как хотите, как удастся. Сроком на 2 года, в крайнем случае даже на год. Не обращалась бы к Вам, если бы не крайность, сами знаете…» «…Кому-кому, а нам с Вами, — продолжал Басок, — нужно как-нибудь пособить ей… Не могли бы Вы их достать в Чернигове или в ином месте?..»[81]

Из более позднего письма В. И. Ленина А. М. Горькому, написанного в январе 1913 года, узнаем, что деньги нужны были М. Ф. Андреевой для партийной работы.

В. И. Ленин агитирует в этом письме Горького перебазироваться ближе к России: «школу бы опять рабочую наладили, переход через границу нетруден, цена проезда 12 руб. от Питера, сношения с рабочими Москвы, Юга тоже возможны!..Размечтался я в связи с поездкой М(арии) Ф(едоровны)… Вот чудесно она придумала, право, чудесно. Черкните непременно при случае, удалось ли ей легализироваться (наверное, удастся)… ежели не найти деньжонок на расширение и упрочение «Правды» — погибнет она»[82].

Действительно, Андреева приехала в Россию в конце 1912 года нелегально и вынуждена была жить шесть месяцев под чужим именем. Потом ее по поручению В. И. Ленина разыскал Петровский, член большевистской фракции IV Государственной думы. Связь ее с ЦК была налажена, и она, по-прежнему выполняя функции финансового агента, занялась изысканием средств для партии.

Несмотря на тяжелое состояние здоровья, Михаил Михайлович весной 1912 года все же едет в Криворивню за материалами к задуманным «Приемышам». Он уже не мог ходить без посторонней помощи, его сопровождают старший сын и М. Могилянский.

Поселился Коцюбинский вместе с Гнатюком в гуцульской хате. Погода выдалась в тот год плохая, ненастье отравляло жизнь. Превозмогая болезнь, отец тянулся к каждому солнечному лучу, тянулся к друзьям, особенно к Франко, который жил на противоположном берегу Черемоша. Как я уже говорила, первая их встреча относилась к