Иные знания - Екатерина В. Коробова

тоже задремала. Мне кажется, она и не такое может.

– Какой кошмар? – Он почувствовал, как Дарина напряглась под его рукой.

Предчувствие беды ледяными тисками сжало все внутри. Сон. Смерть Ирис. Крик Литы. Кай зажмурился, пытаясь отогнать подальше эти мысли. Если бы Майя действительно хотела их убить, она бы не остановилась. В конце концов, кто мешал цензорам напасть? Разве что от него и Дарины хотели чего-то большего, чем просто убить на месте… Нет, он не будет об этом думать.

– Дурацкий, я и не запомнил толком. И ты ведь ничего не видела – как тогда, с кошмарами про мою слепоту, – значит, пророческого в нем ничего нет, просто моя дурная фантазия. Ну тоже, умудрился забыться прямо посреди представления. Наверное, это все ранний подъем. Или заболеваю, – он и правда ощущал себя совершенно разбитым.

– Лита сказала, что кто-то ее напугал, – задумчиво произнесла Дарина. – Но не может толком объяснить, кто именно, только дрожит и плачет. И я боюсь, что она опять будет кричать.

От одного воспоминания на Кая накатывала дурнота.

– Да, лучше б без этого, – согласился он. – Попробуй хоть немного отдохнуть.

– Я не смогу. – Он понял, что Дарина опять плачет. – Я все время думаю о… – Она всхлипнула и резко сменила тему: – Я теперь буду ходить с тобой тренироваться. Никогда не умела и не любила сражаться, но научусь. Справимся сами, правда? В нас ведь столько Стихии. Мы не позволим… – Дарина не договорила. Ее трясло от рыданий.

– Конечно, Дар, – Кай гладил ее по голове, путаясь пальцами в растрепанных прядях. Красивая коса, должно быть, совсем расплелась. – Конечно.

Часть 2

Четыре родились у Праматери, и когда их могущества стало слишком много для них самих, Праматерь даровала им эту землю, чтобы они могли разделить свою силу и властвовать здесь.

Четыре возлюбили дар своей Великой Матери. Одна дочь взялась править над реками, океанами и морями, дождями, росой и солью слез и назвалась Водой, выбрав себе зимние месяцы. Второй дочери были послушны ветра, она назвалась Воздухом и царствовала в дни весны. Третья дочь могла согревать и сжигать, ее руки всегда были черны от пепла, она выбрала имя Огонь и предпочла летние месяцы. Четвертой же дочери слушался каждый побег и росток, все, в чем теплилась хоть малейшая искра жизни, и она назвалась Землей, и ее временем стала осень.

Четыре щедро делились даром со своими назваными детьми, а те с благодарностью приняли его в свои жилы. Так появились творцы и мастера. Но были среди них особенно любимые и обласканные Четырьмя, которых они избрали мудро править над остальными. Так появилась императорская семья.

Четыре даровали своим названым детям Свод, дабы те не забыли своей истории и помогли возвести Рубеж, чтобы защититься от иных, не обласканных Четырьмя.

Так появилась империя.

Свод,

Первая песня

1010 год от сотворения Свода,

9-й день первого весеннего отрезка Край Озер

Лика

Тихо и тепло. Если зажмуриться, можно представить, будто она снова в Дубах или пусть даже в своей маленькой комнате в доме Листвиев – не так уж плохо там было, и тоже пахло нагретым деревом и травами. У Лики защекотало в носу. Она открыла глаза и быстро-быстро заморгала.

Вещи – те немногие, что у нее имелись, – лежали в углу, аккуратно собранные и готовые к новой дороге. Теперь уже совсем не грустно, все пути казались одинаковыми, если не вели домой или в Водные тюрьмы.

Они улетят завтра, на рассвете. Лика, Лайм и еще несколько человек. Куда-то далеко, за темный и тихий лес. Раньше она думала, что бескрайним бывает только Океан, но здесь заснеженные поля и чащи будто никогда не заканчивались. Мирра объяснила, что там безопасно и война будет далеко. Лайм сказал, что туда будут свозить раненых и нужна будет помощь целителей, очень нужна. Земля по-прежнему была в руках Лики неповоротливой, непослушной и бестолковой, но оставаться или покидать Край Озер было одинаково безрадостно, все дороги в мире будто слились в одну, бесконечную и тоскливую. Ехать так ехать.

Мирра зашла в комнату по-свойски, без стука.

– Отдыхаешь?

На плечах у нее был расшитый платок. Лика каждый раз удивлялась, как Мирре удается наряжаться тут, в Себерии, когда сама она донашивала штопаную одежду с чужого плеча.

– Да, все уже собрала, – Лика улыбнулась, вновь прикрыв рот рукой. – Завтра вставать рано.

– Я ненадолго, – садясь на край кровати, ответила Мирра.

Она была будто совсем новая, повзрослевшая, серьезная. Они все теперь казались чужаками: Риккард, непривычно собранный и задумчивый, иногда уходил в свои мысли так глубоко, что невозможно было дозваться; Мик, с другим, обезображенным шрамом лицом и туго натянутой струной где-то внутри, которая просто не давала ему успокоиться, и за его плечом теперь всегда Рут, а не она сама; Лайм, милый, добрый Лайм, сделавший для нее столько хорошего в то время, когда пришлось покинуть Дубы, – в нем после Тюрем тоже поселилось что-то жесткое, зачерствевшее, навсегда изменившее улыбку. Лика стала избегать зеркал, чтобы и там не повстречать вдруг незнакомку.

Она убрала руку ото рта и задумчиво провела ладонью по щеке: кожа под пальцами казалась совсем тонкой и сухой. Ненастоящей. Они столько говорили об этом: настоящее Знание, правда, истинная далла. Будто весь остальной мир сделался игрушечным, «невзаправдашним» – Лика в детстве обожала это слово, а Элеонора раз за разом поправляла ее. И самой Лики среди всего этого тоже не было. Ненастоящая далла Мику, с которым росла с первых дней жизни. Ненастоящая далла Лайму, хотя только-только успела с этим хоть как-то смириться. Возможно, так никогда и не получится узнать, кому же все-таки настоящая, где в новом, злом, чужом мире, похожем на чей-то жестокий розыгрыш, есть для нее хоть какое-то место. Иногда Лика пыталась представить этого человека – далекого, неизвестного далла, но истинного – какое тяжелое, неподъемное слово! – однако видела один только размытый силуэт, напрочь лишенный человеческих черт. Тоже ненастоящий.

– Хотела спокойно попрощаться, – Мирра заплетала косички из бахромы на платке. В детстве Элеонора ругала Лику за такое. – Завтра ведь наверняка не до этого будет.

«Кудряшка, Жердь, Молчун», – перечислила Лика в уме. И она сама – Заяц, из-за ее детской привычки повсюду запускать творениями солнечных зайчиков. Как ее злило в те годы это звериное, да еще будто грубоватое прозвище по сравнению с Мирриной Кудряшкой! А теперь вспоминает – и одни только нежность и грусть.