Мстислав, сын Мономаха - Олег Игоревич Яковлев

вельможи. Сама ведаешь, княгинюшка, сколь лукавы единоплеменники твои. Разве же узнаешь, где правду они молвят, где врут? Слышно только, в Болгарии[123] неспокойно. Недовольны болгары властью базилевса.

Владимир ничего и слыхом не слыхивал в последнее время о болгарах и упомянул о них затем лишь, чтобы увести собеседницу от нежелательного разговора о Диогене.

В Варваре тотчас проснулась знатная ромейка. Вспыхнув, она в гневе воскликнула:

– Как, эти грязные болгары, низкие рабы, смеют бунтовать?! Мало жёг их железом калёным покойный базилевс Василий![124] Палачи на Амастрианском форуме выжгли тогда глаза четырнадцати тысячам варваров – не научило!

«Дура баба! – готов был выругаться в отчаянии Святополк. – Говорил же ей, наказывал, чтоб тихонько выведала о Диогене, а она!.. Нет, Мономаха не провести!»

Тем временем Варвара продолжала:

– Мне один раз довелось видеть, как выжигают глаза непокорным. Знаешь ли, князь Владимир, как устроено жигало? Нет? Жигало – вроде русской рогатины, только меньше и концы железом обиты. Железо раскаляют добела в горне, подводят к очам бунтовщика. – Варвара стянула с руки перчатку и выставила вперёд два пальца с острыми ногтями. – Колют его…

«Воистину, змея ядовитая! – Владимир едва скрывал отвращение. – Ещё радуется, что стольких людей ослепили. Тоже мне, христианка, нищелюбка! Тошно слушать!»

Он искоса посмотрел на её пальцы, и ему подумалось, что вот как раз таким – острым и безжалостным – и должно быть это самое «жигало», о котором с таким упоением вспоминала Варвара.

– Довольно, княгинюшка, глупости болтать, – перебил жену недовольный Святополк. – Молви лучше гостю нашему, как двор устроен, где здесь бретьяницы[125], амбары, конюшни, псарни. Да ступай в бабинец, сына нашего покажи.

Варвара ещё битый час рассказывала Владимиру о княжьем дворе, о своих родственниках в Ромее, о знатности своего рода, а в конце концов провела его в бабинец, где, завёрнутый в пелёнки, лежал на постели хилый больной отпрыск. От рождения у него была желтуха; кроме того, руки и ноги мальца были как-то чудно выворочены, и ближние княгинины боярыни шептались, что се дано княжичу в наказание за тяжкие грехи его отца, нажившего двоих сыновей от наложницы.

Единственное, что неприятно поразило Владимира в младенце – его большие чёрные глаза. Казалось, будто то смотрит из колыбели отец его – так похожи были эти глаза на Святополковы. Нечто тёмное, хитрое, коварное читалось, таилось в их взоре.

«Глупости экие! – думал после с недоумением Владимир. – Откуда у робёнка столь малого лукавство быть может?»

Мономах задержался в Киеве лишь на день. Следующим же вечером, сославшись на неотложные дела, на опасность новых половецких набегов, он поспешил вернуться к себе в Переяславль.

Глава 31

Велемир приехал в Переяславль через несколько дней после возвращения из Киева Мономаха. Снег, столь внезапно выпавший, к тому времени успел было немного подтаять, но нежданно ударил крепкий морозец, земля покрылась плотной ледяной коркой, и путь для молодого дружинника вышел неприятным и долгим. Конь поминутно скользил по льду, ржал и упрямился, не желая слушаться всадника. Велемиру пришлось немало попотеть, прежде чем он наконец добрался до Переяславля.

При виде Епископских ворот детинца с надвратной церковью Святого Феодора юноша устало вздохнул, вытер с чела пот, стряхнул снег с кожуха, спешился и повёл коня в поводу.

У ворот его внезапно окликнули. Со сторожевой башни по крутой лестнице сбежал обрадованный Олекса.

– Велемир! Слава Христу! Наконец-то! Заждались тебя! – воскликнул он, заключая друга в объятия.

Велемир, будучи рад не менее Олексы, улыбался и тряс его за плечи.

– Вроде ты совсем уж здоров, – смеялся Олекса. – Чую силушку в дланях. Вон как схватил – не вырвешься!

– Божьей милостью, – отвечал довольный Велемир. – Ну а ты как тут, друже? Под Меньском-то славно повоевал?

– Навоевались, куда уж боле. – Олекса вдруг нахмурился и сокрушённо махнул рукой. – Меньск так и не взяли. Два месяца под градом стояли. А переветник Путята, видать, со Глебом всё ж таки сговорился.

– Скажи, Олекса, а Ходына-певец? Разве ж не добрался он до Переяславля, не принёс князю Владимиру весть о сговоре сем предательском? – с недоумением спросил Велемир.

– Как же, Ходына давно уж в Переяславле, и князю всё он рассказал, как ты и велел. От него и мы о тебе проведали.

– Стало быть, исполнил Ходына обещанное? Ну так чего ж князь Владимир не помешал Путяте со Святополком? Отчего рать на них не послал? – ещё сильней удивился Велемир.

– Не ведаю, друже, – с простодушной улыбкой пожал плечами Олекса. – Верно, не столь просто было ему.

– А Ходына? Так ли всё сказал? Не может такого быть, чтоб князь Владимир ничего не створил супротив Святополка!

– Не хощет Владимир войны, друже Велемир. Так думаю. А впрочем… Ты бы лучше с Ходыной о сём побаил. Он поболе моего в державных делах разумеет.

– Где ж сыскать Ходыну? – спросил Велемир.

– Да недалече отсюда. У купца Ждана на пристани живёт он. Но там, верно, ныне его нет. Целыми днями в корчме он люд простой песнями услаждает.

– Что ж, пойду, сыщу его.

Велемир передал поводья одному из отроков, круто повернулся и направился обратно к Подолу.

Олекса окликнул его:

– Куда ты, друже! Постой, у воеводы отпрошусь, вместе пойдём!

Покинув, с разрешения воеводы, детинец, Олекса догнал Велемира близ маленькой утлой корчмы, над дверью которой на вбитом в стену крюке висел надтреснутый глиняный кувшин.

Распахнув дверь, Велемир шагнул в освещённую тонкими свечами горницу. Олекса, идущий следом, подошёл к корчмарю, достал из сумы несколько медных пластинок-кун[126] и попросил накормить его и Велемира доброй едой. Меж тем Велемир жёстко, исподлобья оглядел всех обитателей корчмы. Заметив в дальнем тёмном углу скромную фигурку певца Ходыны, он не спеша направил к нему стопы.

Ходына черпал ложкой из деревянной миски горячие щи. Видно было, что песнетворец голоден – ел он жадно и быстро.

Увидев Велемира, он улыбнулся, отложил ложку и, сверкнув своими крепкими белыми зубами, спросил:

– Ну, друже, выходила тебя дщерь боярская? Раны тяжкие свои залечил?

– Благодарение Господу, певец, – сухо отозвался Велемир. – Искал тебя.

– Вижу, что искал. Верно, вопросить хощешь, всё ли исполнил я, как обещал? Поклясться готов на кресте святом – слово в слово сказанное тобой князю Владимиру передал.

– Да так ли се? – подозрительно прищурил око Велемир. – Верно ли?

– А ты князя спроси, коли мне не веришь. – Ходына обиженно отвернулся.

– Не обижайся, песнетворец, – раздался за его спиной звонкий глас Олексы. – Велемир всё выведать хощет, почто князь Владимир, прознав от тебя о сговоре лихом, ничего супротив сего не содеял.

– Ты бы потише о таком