Мстислав, сын Мономаха - Олег Игоревич Яковлев

помнила Мария про его отчаянную схватку с торками на лесной опушке, и в воображении её Велемир становился богатырём, храбром навроде былинных Ильи Муравленина или Добрыни. Иной раз жалела Мария, что не было рядом Ходыны, а иногда, наоборот, радовалась тому: уж песнетворец бы непременно заметил, какие выразительные взгляды бросает она на Велемира и, конечно, сильно бы опечалился, – девушка догадывалась, сколь сильные чувства питал он к ней. Ах, если бы и Велемир воспевал её, как Ходына! Или пусть бы даже и не воспевал, но хоть на самое короткое мгновение глянул в её сторону! А так – горячо благодарил за спасение, ставил свечки в церкви за её здравие, называл себя её другом, слугой, вечным должником и будто не замечал красноречивого блеска Марьиных глаз и румянца на её щёках.

Между тем наступил на дворе ноябрь, ночи становились холодными – уже не посидишь до рассвета на скамейке у врат, не полюбуешься красотой ночи, не послушаешь щебет птиц в дубравах, – вот тогда Велемир и решил наконец ехать.

Однажды вечером за ужином в горнице юноша как бы невзначай завёл разговор:

– Хладно вельми стало, боярышня. Уж зима почти на дворе.

– Пора бы. Всему время своё, – отозвалась тотчас Мария, а Велемир, продолжая свою мысль, молвил так:

– Загостился я у тебя. Куда ж боле? С Божьей помощью раны тяжкие мои зарубцевались, косточки срослись. Настал час отъезжать мне ко князю Владимиру, в Переяславль. Ходына, верно, всё ему рассказал. Ведь не дело, когда дружинник княжой неделями на печи хоронится заместо того, чтоб службу нести.

– Куда ж ехать тебе нынче? Сам речёшь, хладно. – Мария огорчённо вздохнула. – Переживёт князь твой, подождёт ещё малость. Ведает же: поранен ты.

– Нет, боярышня, – твёрдо возразил молодец. – Нету мне чести отдыхать здесь у тебя в хоромах, когда товарищи мои ратные с погаными али с иными ворогами бьются, животы кладут, княжьи порученья исполняют. Да и худо подумают.

Щёки девушки вспыхнули ярким багрянцем, тонкие розовые уста её задрожали – казалось, она вот-вот расплачется.

Наконец, одолев с немалым трудом смущение и гордость, Мария тихо сказала:

– Люб ты мне, Велемир, скрывать не буду. Не ведаю, почто торопишься ты в Переяславль. Может, зазноба там у тебя какая, может, ещё кто. Один раз спас тебя Господь чудом от смерти лютой. Тут бы тебе и одуматься, а ты опять в пекло лезешь, голову буйную свою под меч булатный кладёшь. Погляди на меня! – Она повысила голос, видя, что Велемир снова собирается возразить. – Дщерь я любимая у батюшки, боярина Иванко. Холопов обельных за мною великое число записано, и закупов[120] не меньше, чем у княгини иной, будет. Земли пашенной поболе, чем у любого боярина. Отчего ж тебе, молодец, со княжьей службы не уйти и мне, спасительнице своей, не послужить?!

Мария выговорила всё единым духом и, краснея от своей нежданной смелости, кротко опустила очи.

– Я, боярышня, так скажу, – изрёк Велемир. – Хоть и вельми благодарен тебе за спасенье, хоть и милость твою к себе вижу, да токмо не по мне в безделье дни проводить. Уж лучше в сече жаркой смерть принять от меча вражьего, нежели на перинах боярских в слабости и немощи лежать. Извини за слова сии дерзкие.

– Иная бы, молодец, в поруб тебя бросила за слова сии. Но не стану я лиха тебе чинить. Ибо, видать, не удержишь тебя тут никакой силой. Ступай, и да поможет тебе Господь.

Мария вдруг разрыдалась, закрыв лицо руками.

– Что ты, что ты, Марьюшка! – невольно сорвалось с уст Велемира.

Он вскочил с лавки, подбежал к ней, поднял за плечи и, сам не сознавая до конца, что делает, в порыве внезапно нахлынувшего восхищения расцеловал обомлевшую красавицу в щёки. Мария вспыхнула на миг, но затем слабо улыбнулась и шёпотом промолвила:

– Давай завтра поутру, пред расставаньем, крестами нательными обменяемся. Яко брат и сестра станем отныне. И молю тебя: как токмо сможешь, шли мне грамоты али сам приезжай. Вельми рада тебе буду.

…Рано утром Велемир тронулся в путь. Мария стояла у окна, долго смотрела ему вслед, молча плакала и думала с горечью, что, наверное, потеряла его навсегда.

Глава 30

Тишину холодного осеннего утра нарушил заливистый звон серебряных колокольчиков. Кони понеслись вскачь, и княжеский возок, подпрыгивая на ухабах, покатился по широкому шляху.

Князь Владимир откинул голову на спинку сиденья. Снова в привычном неторопливом круговороте потекли мысли.

Война под Меньском, как он и предполагал, ни к чему не привела. Сотни людей были убиты и оставлены без крова, многие умерли с голоду в осаждённом городе – князья и воеводы никогда не скупились на чужую кровь, щедро проливая её во время походов.

Не сумев победить осаждённого Глеба, союзные рати бесславно разбрелись по своим землям. Владимир не противился такому, ибо долгая усобица могла снова открыть дорогу на Русь половцам. К тому же недобрые вести с берегов Роси о новом набеге Боняка в самый разгар Меньского похода сильно встревожили мудрого князя. Выходит, не забыли поганые старое, мыслят расквитаться за разгром на Молочной, опять хотят безнаказанно разорять сёла и слабо укреплённые городки.

Тем временем Глеб Меньский слал в Киев к Святополку одну грамоту за другой, изъявляя великому князю своё уважение и покорность. Вместе с грамотами Святополк получал и щедрые дары, которым радовался в душе, как ребёнок, – известны всем были его скупость и непомерное сребролюбие.

Вскоре Глеб Меньский сам побывал в Киеве вместе со своей княгиней, Анастасией Ярополковной, родной племянницей великого князя, и получил в подарок Брячиславово подворье, на котором жил некогда ещё его дед, часто навещавший по делам Святополкова деда, князя Ярослава. Как раз в эти дни молодая жена Святополка, великая княгиня Варвара Комнина, дочь императора ромеев Алексея Комнина, разрешилась от бремени сыном. Ребёнка назвали Брячиславом, в честь Глебова деда.

Роды протекали тяжело, мальчик чуть не умер, был каким-то квёлым и жёлтым, не то что розовощёкий младенец его мамки-кормилицы. Видно, сказалась на Брячиславе бурная прошлая жизнь его не слишком разборчивого в любовных связях родителя. Но, как бы то ни было, мальчик родился, и по этому случаю в Киев стали съезжаться князья из разных городов Руси. Приехали Давид Святославич Черниговский, Вячеслав, племянник Святополка, внук Игоря Ярославича Мстислав, надлежало ехать и Владимиру. По правде сказать, вовсе не хотелось ему отрываться от семьи, от детей, но пришлось-таки с тяжким старческим вздохом забираться в запряжённый тройкой резвых коней возок и угрюмо глядеть в узкое оконце, как